Страница 14 из 61
Мои обязанности, как правило, заключаются в том, чтобы заботиться о нуждах лорда Атранта и управлять прочими слугами, но раньше, когда мы еще жили в Хаустауне, мы нередко принимали гостей, и тогда я имел честь заниматься еще и ими, как пытался поступить и с вами, господин. Время от времени возникали и другие вопросы, однако все в основном сводилось к тому, чтобы делать то, что я привык делать и хорошо знал, как. Многие нашли бы подобное утомительным, но я - нисколько. Воистину, должен признаться, что мне было неуютно, если случайно требовалось совершить что-то, что не входило в мои обязанности. Однажды мне пришлось задавать корм лошадям, потому что у конюха была свадьба, на которую в качестве гостей ушли и его помощники - и от столь простого задания, причем мне все наитщательнейшим образом разъяснили, у меня, до сих пор помню, ладони вспотели. Смейтесь, если пожелаете, но это так. А еще был случай, когда мне пришлось стать камердинером у принца Ферунда, когда он нанес нам внезапный визит, и я все время был на волосок от паники - не потому что это был принц, а потому что я не привык к обязанностям камердинера.
Таков уж я, сударь. Такова моя натура. Полагаю, вам важно будет это понять, если вы хотите точно знать, что и почему случилось.
Мы, разумеется, ощутили происшедшую Катастрофу - и семейство лорда Атранта в Хаустауне, и я на равнинах Сунтры. Однако самая примечательной чертой Междуцарствия, насколько можно понять по их рассказам, оказалось то, сколько мало оно отразилось на их хозяйстве. Лорд по-прежнему время от времени получал заказы, а его сбережений было вполне достаточно, чтобы не беспокоиться о столь низменных материях, как заработки.
Так было, когда родился сын лорда Атранта, в начале Междуцарствия, и так было примерно Оборот спустя, когда туда пришел я. Рождение ребенка стало, без всяких преувеличений, праздником для всей семьи, как и для слуг, степень их ликования вы, вероятно, можете представить, хотя личного опыта в данном отношении у меня и нет. Мой господин нанял кормилицу и няньку, и после некоторого всплеска жизнь в нашем хозяйстве вновь вошла в размеренную колею. Юный господин рос, как растут все дети, и вскоре для него наняли также гувернера. Это был живой и любопытный ребенок, который, разумеется, любил рисовать, а еще обожал заглядывать во все углы и чуланы; из вторых рук знаю, что нянька с ног сбивалась, но в жизнь нашего дома он на свой манер вписался превосходно.
И вот прибыл я, заняв должное место. Хаустаун находится в глубине Голубой долины, на севере Гуинчена, и таким образом худшие последствия Катастрофы прошли мимо его: урожаев и приплода скота для его обитателей было достаточно, а моровые поветрия миновали нас стороной. Без болезней как таковых, конечно, не обошлось, а целительное волшебство было недоступно, но местные знахари справились достаточно неплохо.
Что до моего господина, исчезновение волшебства оказалось для него подарком судьбы. Когда Державы не стало, многие волшебники, надо сказать, извлекли из этого определенный урок. Сам я не волшебник, вы понимаете, потому мои знания о данном вопросе не слишком объемны, но достаточно широко известно, что необходимость обратиться напрямую к силам хаоса без посредства Державы вынудила волшебников многому научиться. Лорд Атрант не был исключением и достиг определенных успехов в некромантии. Вы с ней знакомы? Она посвящена нереальным путям проникновения в реальное, или реальным - в нереальное. Начинается все со смерти, как вы понимаете - это переход, которому никому из нас не миновать. И господин мой Атрант изучал вопрос устранения границ между структурой и местоположением, или, выражаясь иначе, между местонахождением субъекта в пределах структуры и четко заданным местоположением структуры, а это по сути своей некромантия.
Возможно, вам поможет, если я добавлю, что недостижимой целью, мечтой всех архитекторов Дома Валлисты на протяжении десятков тысяч лет было встроить пути между мирами в структуру, выстроенную в пределах мира. И представьте себе, как горд был мой господин тем, что достиг определенных успехов на пути воплощения этой цели.
Помните, сударь, я упоминал о болезнях? Время от времени добирались они и до нас, вызывая чрезвычайную озабоченность. Больше всего боялись мы за ребенка, потому что знахари утверждали, что взрослые менее восприимчивы к ним, нежели молодые. Мы заботились о нем как только могли, и ребенку не угрожала настоящая опасность. И все было ничего до тех пор, пока нянька не подхватила грипп, и до того, как мы об этом узнали, она заразила гувернера и помощника повара. Именно по этой причине ответственность на ребенка была временно возложена на меня.
Сударь, это было самой сложной мисстей из доверенных мне. И не по тем соображениям, которые, возможно, высказали бы вы сами: взаимодействие с ребенком само по себе - просто чуть более сложный вариант каждодневных моих обязанностей, каковые требуют, формально выражаясь, взаимодействовать с каждой персоной наилучшим доступным мне образом с целью обеспечения уюта этой персоны, будь то принц Дома Валлиста или, да простят мне подобное сравнение, джарег-восточник - все сводится к восприятию, наблюдательности и приспособляемости. Так что нет, научиться заботиться о ребенке никоим образом не превосходило моих возможностей. Сложность была в том, что я сильно утомлялся. Очень уставал. Ведь основные мои обязанности по-прежнему были на мне. Я ел на ходу, когда вообще успевал поесть, а отдыхал когда получалось. Удивительно, как быстро приходит изнеможение. Неделю спустя я с трудом держал глаза открытыми. Вы когда-нибудь уставали настолько, сударь? Вот я смотрю на вас, и - надеюсь, вы не сочтете, что я лезу не в свое дело - вижу, что вы весьма многое пережили, так что, возможно, вы знаете, каково это: провести на ногах целый день, когда глаза слипаются, когда не можете вспомнить половину того, что нужно сделать, и можете только надеяться, что приведете все в порядок потом, когда сможете сосредоточиться на деле после того, как выспитесь. Если с вами такого не бывало, описать иначе не могу, а если бывало, то и не нужно.
Вы уже поняли, к чему я веду, правда?
Я заснул. Или, полагаю, более точным термином будет "отключился". Я присматривал за ребенком, закрыл глаза - а потом вдруг проснулся, сердце заколотилось, так всегда бывает в такие вот моменты, а ребенка нет, и дверь открыта.
Его не было в коридоре рядом с детской. Не было и на кухне. Потом спросили, почему я сразу же не забил тревогу, и я мог лишь ответить, что мне и в голову не пришло. И пока я бегал как сумасшедший, разыскивая его, воображая, что он обварился кипятком на кухне или порезал палец в оружейной - к своему стыду, должен сообщить, что сознание того, что случившееся будет моей виной, страшило меня не меньше, чем само случившееся, чем бы оно ни было. И если жизнь моя будет длиной в Великий Оборот, я все равно не испытаю большего ужаса.
Могло ли быть еще хуже? О да, ибо когда я выбежал из оружейной к главному чертогу, я увидел, что дверь, ведущая в башню, открыта. В замке, как вы понимаете, оконные проемы не были застеклены, а тем более не имели тех неразрушимых окон, что есть здесь; и разум мой поглотила жуткая картина - как ребенок выпал из окна башни.
Да простит меня за эти слова Трихарунна Нагорай, но быть может, было бы лучше, если бы так и случилось.
Я взбежал по лестнице до самой вершины. Западная башня замка была большая и квадратная, там имелось небольшое помещение, где мой господин хранил свой магический инструментарий, и несколько рабочих комнат, и много окон, но открытая дверь вела на вершину башни, а именно там мой господин проводил свои магические исследования и эксперименты.
Был ли то каприз божества, чтобы ребенок вошел именно в тот миг? Возможно, тут приложила руку Вирра, это в ее духе. Возможно, когда я окажусь на Дорогах Мертвых, я спрошу у нее.
Лорд Атрант занимался некромантией. Я не настолько хорошо знаком с Искусством, чтобы точно объяснить, что именно он делал, но знаю, что он дотянулся до Великого Моря Хаоса и пытался достичь пределов, которые имеют иные законы природы. В комнате было три цилиндра - белые, высотой в пояс и толщиной в мое запястье, и каждый излучал свет и звук, а результатом была некая странная музыка, низкая, неблагозвучная, беспокойная, а там, где посреди комнаты сходились лучи света, то же самое творилось со зрением невозможно было на это смотреть, не ощущая обеспокоенности.