Через бури

— Охотно, Саша, поделюсь тем, что видел. Я два раза там был. Гебе бы туда съездить с какой-нибудь экспедицией, да вот беда, Академия наук прикрыла эту тему, считая, что метеорит был — и утонул в болоте.

— А это не так?

— Не думаю, что этот вопрос можно считать решенным.

— Так я потому, Витя, и надеюсь на тебя, — Я готов тебе все рассказать, только место здесь малоудобное. Просишутки шныряют, в нас с тобой клиентов видят.

— Здесь недалеко есть кафе-мороженое. Перейдем на ту сторону и поднимемся немного по улице Горького, поедим мороженого, пока не замерзнем.

— Говорят, один союзный генерал докладывал президенту Рузвельту, побывав зимой в Москве: «Народ, который в сорокаградусный мороз ест мороженое, победить нельзя!»

— Вывод правильный. Но мы не только мороженым это доказали.

— Что ты доказывать, был ли метеорит, с помощью мороженного будешь? — спросил Сытин, сев с Сашей за столик и заказав две порции крем-брюле. Но заказ скоро пришлось повторить.

Молодые пары, назначившие здесь свидание, поглядывали на двух бородачей, без конца заказывавших себе мороженое.

— О чем можно так жарко говорить, рискуя заболеть ангиной? — спросила миловидная девушка своего вихрастого спутника. Тот в ответ покрутил пальцем у виска.

А Сытин увлеченно говорил о впечатлениях своей юности.

— Первое, что там поразило, это вывал леса. Прошел ветровал небывалой силы и уложил ровными рядами, сколько охватывал глаз, вековые лиственницы. Вывороченными корнями все они обращены в центр катастрофы. А там, близ болота, стоял чудом уцелевший лес, потерявший лишь все сучья. Кулик назвал его «телеграфными столбами». Объяснить это не удалось. Таежные охотники, тунгусы (эвенки) утверждают, — Сытин заговорил, как эвенк: — «Бог Огды ходил на земля. Огнем оленей кончал, на лес серчал. Деревьям велел кланяться, земля падать, пощада молить. Бросал камни в болото, столб вода вверх била. Шаманы плясать стали с бубнами, в покорности уверять, уговорили бога Огды уйти. Охотники, кто ходил туда, пустой возвращался и помирал потом. Один Лючеткан живой, говорит всем, что глаза видел».

Сытин заказал еще по порции мороженого и продолжал:

— Поезд проходил близ Канска, за восемьсот верст от эпицентра взрыва, и машинист остановил паровоз, подумал вагон взорвался. Но состав был цел, а над тайгой всходило второе солнце. Кулик помнил историю компании Аризонского метеорита. Это самый большой из известных на Земле метеоритов. Он оставил кратер в одну тысячу двести метров диаметром и ста семидесяти пяти — глубиной, ушел под землю, где его нащупали буром. Но он оказался не серебряным, ради чего возникла поисковая компания. Извлеченные с глубины четырехсот метров пробы были обычные железоникелевые, и компания лопнула. Кулик решил тоже пробурить скважину в болоте. Мы прошли нетронутый слой вечной мерзлоты до подпочвенных вод. Они находились под давлением, и из скважины забил фонтан, пока не замерз в слое вечной мерзлоты, не пробитом упавшим метеоритом, что очень огорчило Кулика. Мы обшарили всю окрестность и ни одного осколка метеорита не нашли. Может быть, он, ударившийся о землю и подброшенный взрывом, отскочил, упав далеко от нашей стоянки. Оставалось много неясностей. Полет небесного тела перед взрывом наблюдало около тысячи корреспондентов Иркутской обсерватории, так что отрицать вторжение небесного тела нельзя. Расчет его полета на основании этих наблюдений показал, что, случись это на два часа раньше. Петербург в четыре часа утра 3908 года перестал бы существовать. Когда нам с тобой, Саша, было по два года. Не знаю, как тебе, но мне влетит от жены, потому что я так наелся мороженым, что обедать не смогу.

— Меня ругать некому. Я от жены ушел еще перед отъездом на фронт и к ней не вернулся. Тебе, Витя, спасибо. Ты дал пищу зреющим у меня идеям.

— Писать будешь? Меня заменишь, ведь мне надлежало бы это сделать.

— Буду, посоветовавшись с физиками. Академик Ландау встречается с нами, представителями московских НИИ. Потом пойду к нобелевскому лауреату академику Тамму. Я хочу писать реалистическую фантастику, которая расшевелила бы людей, заставила бы их искать, выдумывать, пробовать…

— Помни нападки на тебя за «Пылающий остров». Наукообразные педанты к роману подходили как к научному трактату и придирались, как на защите нежелательной диссертации.

— Со Свифтом так же было. Его судить пытались за роман о разумных лошадях и безобразно диких людях.

— Ну, он был заядлый лошадник и готов был наделить любимых животных качествами, каких нет у многих людей.

Друзья, уже испытывая отвращение к мороженому в вазочках на соседних столиках, вышли из кафе и расстались. Эта беседа имела для Званцева огромное значение, так же, как и прослушанная им закрытая лекция академика Ландау в Институте физических проблем. Ландау рассказал, как устроена атомная бомба, что распад с выделением огромной энергии присущ не обычному урану-238, а лишь урану-235 или плутонию, получить которые из массы обычного урана необычайно сложно. Решение этой задачи требует особой трудно осуществимой технологии очистки. Распад возможен, если взрывного материала больше критической массы. Пока в атомной бомбе два куска урана-235 или плутония, в разных ее частях, она безопасна. Взрыв происходит, когда куском меньшей массы выстреливают в другой, при соединении их масса должны превысить критическую.

Вооруженный этой лекцией, Званцев соединился по телефону с академиком Таммом.

— Игорь Евгеньевич? Здравствуйте. Вас беспокоит тот самый главный инженер НИИ и изобретатель, которого вам представил в Академии наук академик Абрам Федорович Иоффе.

— Помню, помню! — отозвался маститый ученый. — Кажется, инженер-майор.

— Теперь уже полковник.

— Ого! Недаром Абрам Федорович, прощаясь, оговорился и вместо инженер-майор, сказал генерал-майор. Так что ждите производства в очередное звание.

— Уже все, Игорь Евгеньевич. Свидания с вами просит не главный инженер НИИ и не полковник, а писатель-фантаст Званцев, автор «Пылающего острова» и ненаписанного рассказа «Взрыв», по поводу которого хотел бы посоветоваться с вами.

— «Пылающий остров» я прочитал по рекомендации академика Майского, Ивана Михайловича, и разделяю его оценку и удивление вашей выдумке. А что вы хотите взрывать новым произведением?

— Застой и научную инерцию.

— Смелая и трудная задача. Легче сдвинуть памятник Медного всадника вместе со скалой, чем преодолеть инерцию в науке.

— И все же я попробую взять эту высоту. Ведь вы альпинист, Игорь Евгеньевич!

— Уже не хожу, мой друг, хотя прекрасней гор остаются меня только горы.

— Но почему, Игорь Евгеньевич?

— Трудно спускаться, — многозначительно ответил академик. — Но ко мне вы можете подняться… в лифте. Завтра в шесть часов.

— В шесть часов после работы?

— Не в восемнадцать, а в шесть утра, до начала работы.

— Благодарю. Буду точным.

Ранним утром следующего дня, переночевав у Иосифьяна, Званцев подошел к парадному входу академического института. Его встретил строгий взгляд пожилой толстой вахтерши в очках, с большой пистолетной кобурой на боку.

— Я к Игорю Евгеньевичу Тамму. Он назначил… Глаза вахтерши потеплели:

— Игорь Евгеньевич уже прошли, — и она подробно объяснила раннему посетителю, каким лифтом подняться и где найти кабинет академика. — А то спросить-то не у кого. Все спят еще, — закончила она, провожая взглядом вошедшего в вестибюль Званцева.

Академик Тамм ждал посетителя, стоя у открытого окна, вдыхая утренний свежий воздух. Он обернулся на стук, посмотрел на ручные часы — точно шесть:

— Входите, входите, генерал-майор. Хвалю за точность.

— С добрым утром, товарищ маршал физических наук.

— С добрым утром, Александр Петрович. Я не ошибся?

— Нисколько.

— Итак, приступим к взрывным работам. Вы не сапер?

— Был в начале войны помпотехом командира саперного батальона.

— А после войны?

— Только писатель, заинтересованный аномалиями взрыва в тунгусской тайге в июне 1908 года. Необычайно похожими на последствия атомного взрыва в Хиросиме.