Тонкая грань

Когда его, наконец, отпустили, Ханатаро почувствовал такое неописуемое облегчение, словно у него с шеи только что сняли петлю. Руки и ноги все еще подрагивали, но постепенно его начинало отпускать. И вместе с этим возвращалась способность более-менее нормально соображать, до этого начисто вытесненная напряжением и тяжестью смотрящих на него взглядов.

Ситуация ни капли не нравилась Ямаде, и его собственные мысли о том, что наставший в Обществе душ мир неестественен и фальшив, лишь укрепились событиями сегодняшней ночи. Ему не нравилось буквально все: нынешнее положение Йоко и Ичимару Гина, переведенного не так давно в Башню раскаяния, внезапное убийство лейтенанта Омаэды, и не кем-то посторонним, а его же товарищем по Отряду, настороженные взгляды, которыми обменивались капитаны на собрании… И меньше всего Ханатаро хотелось влезать во всю эту историю еще глубже, чем сейчас, но от чувства неправильности становилось едва ли не дурно. Желание помочь Йоко и разобраться в ситуации в целом перевешивали неохоту вмешиваться и боязнь попасть нечаянно под горячую руку.

Никакой работы для него не предвиделось еще несколько дней, и Ханатаро решительно двинулся к казармам Третьего Отряда. В данной ситуации Изуру был единственным, кто мог знать хоть что-то и при этом не послать Ямада подальше с его вопросами.

Кира сидел в кабинете капитана, куда перебрался вскоре после предательства Амагая Сюске, словно давая тем самым понять, что больше не потерпит на этом месте никакого чужака, и на автомате разбирал документацию Отряда. Сортировал отчеты по кучкам, ставил подписи, выписывал направления офицеров и рядовых на дежурства в мир живых, выдавал разрешения на отгулы. И все это с полнейшим равнодушием. Ему не было никакого дела до повышений или понижений его товарищей по Отряду, не интересовали ничьи семейные или личные проблемы, не было дела ни до чего. Лейтенант Третьего Отряда полностью замкнулся ото всех, и вскоре сослуживцы это поняли и оставили его в покое, приходя только если того требовали служебные обязанности. Служба потеряла для него всякое удовольствие после ухода Йоко и капитана Ичимару, и свои обязанности он педантично выполнял только лишь потому, что они давно вошли в привычку, став чем-то вроде условного рефлекса. А еще работа помогала хоть как-то забыться.

Но сейчас не помогала и она, потому что обстановка в Сейрейтее еще никогда не казалась Изуру настолько омерзительной. Казалось бы, после победы над Айзеном все наконец-то должно было нормализоваться. Еще тогда, когда он сжимал руку Йоко, в то время как странный арранкар занимался её лечением, а остальная Эспада давала Айзену решительный бой, тогда в его душу наконец-то вернулся покой. Потому что люди, которых ему отчаянно не хватало все это время и в которых он нуждался больше, чем в ком-либо, наконец-то вернулись. Наконец-то были здесь, живы и относительно здоровы. И он, Изуру, никогда не сомневался ни в Йоко, ни в своем капитане, и то, что происходило здесь незадолго до его прихода, было наилучшим доказательством правомерности его веры.

Когда появился преобразившийся почти до неузнаваемости Куросаки Ичиго, первое, что он сделал, это утащил Айзена куда-то за пределы Каракуры. Арранкары поступали каждый по-своему: кто-то ушел в гарганту, покидая Общество душ, а кто-то последовал за ними, чтобы посмотреть представление. Как бы там ни было, но именно тогда Изуру наконец-то почувствовал, как его отпускает душившее до этого напряжение, начавшееся с появления Йоко в фальшивом городе в мире живых, обострившееся после её ухода вслед за Айзеном и капитаном Ичимару в Общество душ и достигшее предела, когда он увидел её израненную и безжизненно болтавшуюся на руке этого ублюдка.

Бой Куросаки и Айзена закончился на удивление быстро. Кира даже лечение не успел закончить, как все уже стихло. Краем глаза он поглядывал на своего капитана и Рангику-сан, которая сейчас занималась его лечением, и на душе становилось как-то особенно спокойно. Всё, наконец-то всё кончено. Этот чертов кошмар позади. Наконец-то можно будет вернуться в Сейрейтей, и все станет… ну, если и не так, как раньше, то, по крайней мере, не хуже.

Как же он ошибался в тот момент…

Когда поверженный Айзен был запечатан особым Кидо авторства Урахары Киске, а Куросаки Ичиго был спешно госпитализирован отрядом лучших медиков в Сейрейтей, посреди разрушенного квартала Каракуры внезапно объявился карательный отряд, возглавляемый капитаном Сой Фонг.

И тогда начался кошмар, продолжающийся до сих пор. Йоко и капитана Ичимару арестовали прямо там, заковав в ограничители реацу. А когда они с Рангику-сан потребовали с капитана Второго Отряда объяснений, она лишь неопределенно пожала плечами, сказав что-то про «выяснение обстоятельств».

И это был последний раз, когда Изуру видел их обоих, чувствуя себя при этом так, словно ему показали то, чего он всегда желал, нахально покрутили перед носом, да и убрали в карман. И его несогласие и непринятие решения командующей онмицукидо никого не волновало, как не волновали доводы об излишестве подобных мер.

Дальнейшие события полетели с такой скоростью, что Изуру не успевал за ними уследить. Все будто повторялось. Снова он утратил живость, а бушующий яркими красками мир пролетал мимо него. Только на этот раз все было еще хуже, потому что тогда Йоко была недосягаема, пребывая где-то в Уэко Мундо, а сейчас находилась буквально в двух шагах. Но пропасть между ними, старательно расширившаяся арестом и изолированием заключенной, была непреодолима. И от этого было еще больнее.

Несколько раз Изуру видел Рангику. Не такую хрупкую и надломленную, как это было после ухода Айзена, — к этому он был готов. Но бессмысленный взгляд в пространство, общая рассеянность и полнейшая апатия самой известной оторвы Готэй 13 были похлеще удара под дых. Изуру совершенно не знал, как ему общаться и вообще о чем говорить с такой Рангику. Пустой взгляд лейтенанта Десятого Отряда пугал до чертиков, а в глубине души поднималось чувство, что, наверное, для окружающих точно так же выглядит он сам, хоть и не видит каких-либо отклонений, глядя в зеркало.

Кошмар продолжился, когда на собрании лейтенантов, излагая краткую сводку происходящего в городе, Сасакибе Чоуджиро сказал, что подозрения Йоко в отношении её пособничества Айзену укрепились, и в связи с этим её переводят в особую камеру научного отдела. И опять же до выяснения чертовых обстоятельств. Никаких подробностей никто не давал. Настроение упало ниже плинтуса и, судя по реакции некоторых, в частности Ренджи, не у него одного.

Что, черт возьми, происходит в Обществе душ?!

Новым ударом стал суд над капитаном Ичимару и его итог. Слушая ровный голос лейтенанта Сасакибе, словно тот говорил о ничего не значащих вещах, Кира отказывался верить собственным ушам. Казнить?! Как так? Как Совет сорока шести мог вынести такой вердикт?! Как они вообще посмели даже задуматься о том, чтобы приговорить к казни его капитана?! И это после того, как они с Йоко были единственными, кто смог дать отпор Айзену?!

Волна бессильной ярости и негодования прокатилась по телу, заставив стиснуть зубы и сжать кулаки так, что на пол закапала кровь из-за рассеченной ногтями кожи ладоней. Оглядевшись по сторонам и увидев, что, в отличие от него, другие лейтенанты восприняли эту новость относительно спокойно, Изуру внезапно понял, что ему тошно находиться в обществе всех этих людей.

Пронеслась даже мысль, что неплохо было бы схватить лейтенанта Сасакибе и хорошенько приложить его лицом о ближайший косяк, крича при этом, что кое-кто вообще не принимал участия в битве в мире живых, чтобы иметь тут право голоса. Но, разумеется, он не стал этого делать, просто первым покинув ставшие вдруг ненавистными казармы Первого Отряда и искренне надеясь, что не вернется сюда вообще никогда.

Из всех шинигами Мацумото была единственной, к кому он мог прийти и от кого мог не скрывать истинные мысли просто потому, что они совпадали с её собственными. Рангику выглядела такой осунувшейся, бледной и больной, что Изуру всерьез обеспокоился её состоянием. Но она постепенно пришла в норму, пока они сидели за столом в её квартире в полном молчании, лишь изредка перебрасываясь взглядами и сразу же разводя их в стороны. В словах не было смысла. Постепенно из глаз Мацумото исчезли обреченность и безысходность, сменившись твердой решимостью. Наверное, то же самое происходило и с ним, Изуру, и они оба, сами того не заметив, невольно стали отражениями друг друга. Сблизившая их потеря сделала их соратниками, связь которых была куда сильнее, чем все эти пустые и бессмысленные клятвы верности интересам общего дела. Когда он уходил, он заметил, как на Мацумото вновь накатывает хандра и опустошенность. Одиночество, неведенье и бессилие медленно убивали лейтенанта Десятого Отряда. И с того момента Изуру проводил рядом с ней почти все свободное время и одновременно был ей благодарен за это молчаливое согласие, за поддержку, в которой сам он нуждался ничуть не меньше и которую ему могла дать только она.