Тонкая грань

Мацумото сидела рядом с Гином, отчаянно вцепившись в его руку и настойчиво игнорируя попытки розововолосого арранкара как-то её отстранить. Все еще разрываемая противоречивыми чувствами, она словно никак не могла до конца очнуться от этого странного не то ступора, не то оцепенения.

Она все же здесь, рядом с ним. Успела. И то, как его пальцы сжимали её ладонь, успокаивало, будто снимая с плеч неподъемную ношу. Но, несмотря на это, Рангику все еще ощутимо трясло. Словно она так до конца и не поверила, что самого страшного не случилось. И омерзительный липкий страх будто окутал её с головы до ног, заставляя сердце замирать в ужасе.

– Ты плачешь, Рангику?

Гин был в своем репертуаре. Несмотря на свое плачевное состояние, он опять беспокоился о ней. Как это было в детстве, когда он спас её от голодной смерти, а затем выхаживал после того, как на нее напали люди Айзена и она болталась между жизнью и смертью.

– Прости. Кажется, в итоге я все же нарушил свое обещание…

Этому обещанию было уже больше ста лет, но, несмотря на столь долгий срок, Мацумото отлично помнила его давние слова. Как и обстоятельства, при которых они были произнесены. Помнила все, до мельчайших деталей, словно все это произошло только вчера.

Промозглым осенним вечером она сидела в небольшой хижине, которая на протяжении многих лет служила им домом, и ждала Гина. Ветер, задувавший через дыры в стенах в помещение, нещадно проходился по плечам, вынуждая Рангику, тогда еще совсем девочку, зябко кутаться в одеяло и ближе придвигаться к очагу. Пытаясь согреться, она сжимала в руках дымящуюся кружку с чаем, когда снаружи раздались шаги.

В том, что шаги принадлежат Гину, она не сомневалась. Жизнь в преступном районе Общества душ давно наложила на Мацумото свой отпечаток, вынудив стать подозрительной и осторожной, научив слышать и различать, спиной чувствовать опасность и быть готовой защищаться. Походку Гина она выучила давно, поэтому не задумываясь выскочила на улицу, чтобы его встретить. Сидеть целый день в одиночестве было невыносимо скучно. За Гином часто водились привычки исчезать неизвестно куда, не предупредив её. Она уже давно к этому привыкла, приняла как должное и не требовала каких-либо объяснений. Знала, что рано или поздно он все равно вернется к ней. Что не оставит одну.

Но тот вечер стал переломным моментом в их жизни.

За те несколько дней, что отсутствовал, Гин неуловимо изменился. Сторонний человек ничего бы не заметил, но Рангику знала его слишком хорошо, чтобы от её глаз могли скрыться детали.

– Где ты был, Гин? – спросила она, оглядывая его новое одеяние. На смену привычной юкате пришло черное сихакусё, которые носили проводники душ. – Это же одежда шинигами. Откуда она у тебя?

– Я принял решение, – произнес он. – Я собираюсь стать шинигами. И все изменить. Чтобы все закончилось, и Рангику больше не плакала.

То была последняя ночь, которую они оба провели в Руконгае. На утро Гин ушел и больше не возвращался. Особого выбора у Рангику не было, и, несмотря на то, что он был против того, чтобы она подвергала себя опасности, вскоре она тоже поступила в академию шинигами и вошла в ряды Готэй 13.

Все изменилось. Изменился Гин, быстро дослужившийся до лейтенанта Пятого Отряда. Хищная лисья улыбка словно приросла к его лицу, надежно скрывая все намеки на эмоции. Когда они жили в Руконгае, Рангику никогда его таким не видела. Но опять же приняла как должное и это, не став задавать вопросов. Изменилась и сама Мацумото. «Чтобы Рангику больше не плакала», – сказал он тогда, и слова эти так плотно отпечатались у нее в подкорке, что она и мысли допустить не могла, чтобы было иначе. Так появилась отвязная и легкомысленная Мацумото Рангику. Все изменилось. Они оба теперь играли свои роли, носили каждый свою маску.

Хоть Рангику не знала, конкретно, что же замыслил Гин, интуиция подсказывала ей, буквально истошным голосом вопила, что ничем хорошим это не закончится. Но она знала, что бесполезно отговаривать Гина от задуманного. Ему никогда нельзя было что-то разрешить или запретить. Он делал то, что хотел, не считаясь ни с кем. Ну, кроме нее. Иногда.

Покачав головой, Мацумото отогнала воспоминания и тыльной стороной ладони вытерла катившиеся по щекам слезы.

– Это ничего, Гин, – улыбнулась она, а потом сдавленно хмыкнула. – Соринка попала.

– Это все очень романтично, – внезапно вмешался в их разговор копошившийся все это время рядом арранкар. Выглядел он не шибко довольным и неодобрительно косился на Мацумото, мешавшую ему работать. – И если ты, Ичимару, так хочешь помереть на руках у своей подруги, я, пожалуй, не буду вам двоим мешать.

Рангику повернулась к нему и послала выразительный взгляд, полный одновременно и возмущения подобными словами, и благодарностью, что он вообще собирается помогать, хотя, по сути, не обязан этого делать.

– Ну то-то же, – одобрительно хмыкнул он, сверкнув очками, а потом посмотрел на нее не менее пристально, словно давая этим понять, что его слова предназначаются в первую очередь для нее. – Только вынужден заранее предупредить, что процедура очистки ран от чужеродной враждебной реацу очень болезненна. Особенно таких серьезных ран.

Не зная, что на это сказать, Рангику только рассеянно кивнула. Гин же отнесся к заявлению арранкара с подозрительным спокойствием.

И, несмотря на все предупреждения, Мацумото все равно оказалась не готова к происходящему. Поэтому, когда от лечебной техники Гина скрутило похлеще, чем от ранений, она в первый миг едва не вырубила арранкара, лишь бы он прекратил это издевательство. Но все же вовремя одумалась и сейчас, чувствуя, как его рука с недюжинной силой, едва не ломая кости, неосознанно сжимает её собственную, могла лишь успокоительно поглаживать его кисть и бормотать какую-то чушь, лишь бы хоть как-то отвлечь от боли.

Фиолетовая реацу Айзена, выходившая из ран, подчиняясь рукам арранкара, словно была бесконечной. Казалось, эта пытка продолжается уже несколько часов, хотя на деле не прошло и пяти минут. Рангику, до крови закусив нижнюю губу, была уже на пределе, будто боль Гина каким-то образом передавалась и ей. Мацумото чувствовала себя полностью морально и физически истощенной и молила лишь об одном, чтобы этот кошмар наконец-то закончился.

Это издевательство прекратилось еще спустя долгих две минуты. И когда последняя капля реацу Айзена наконец-то покинула тело Гина, все трое: и сам Гин, и Рангику и ученый арранкар – вздохнули с нескрываемым облегчением. Судя по всему, техника была не из легких, потому что арранкар выглядел как выжатый лимон. Но его состояние все равно не шло ни в какое сравнение с состоянием Гина. Тот лежал в полуобмороке, бледный как смерть, на лице и висках выступила испарина.

– Теперь дело осталось за малым – исцелить физические повреждения, – сказал арранкар. – Думаю, если ты владеешь техникой лечения, ты сама справишься с подобным.

Техниками лечения Рангику владела на среднем уровне, как и положено лейтенанту, не специализирующемуся на Кидо. Но сейчас, несмотря на уровень своего мастерства в этой области, её переполняла такая решимость, что она могла бы горы свернуть, не то что рану вылечить.

Йоко, валявшаяся все это время под одеялом Заэля, с содроганием наблюдала за манипуляциями Гранца над Гином. На это даже смотреть было больно, и мысль, что скоро ей самой придется через это пройти, никак не внушала оптимизма. Ни ей, ни сидящему рядом Изуру. Ужасная нечеловеческая боль исказила лицо Гина до неузнаваемости, но, несмотря на все это, он не издал практически ни одного звука, за исключением сдавленного шипения сквозь зубы, на протяжении всего процесса лечения.

Когда Заэль закончил с вытягиванием реацу, поручив дальнейшее лечение Мацумото, Накамура подобралась. Понятно, что сейчас её черед. Но лежать под этим одеялом было так легко, так тепло и приятно, что хотелось оттянуть неприятный момент на как можно более долгий срок. Боли от ранений не ощущалось, но при этом тело слушалось из рук вон плохо, напоминая о своем плачевном состоянии. И это было единственным минусом.