Дурная кровь

Нина постучала по дверному косяку, и Юханссон посмотрел на нее поверх очков. Без слов кивнул на стул возле своего стола.

– У меня есть один вопрос, – сказала Нина и села. – Как много нераскрытых преступлений осталось за границей, на которые стоит обратить внимание?

Юханссон глубоко вздохнул и снял очки.

– Отстой, – махнул он рукой. – Коллеги сейчас ищут среди дел той поры, когда экспертиза ДНК только появилась.

– Восемнадцать – двадцать лет назад? – уточнила Нина.

– Приблизительно так, – подтвердил Юханссон.

– И насколько, по-твоему, у них велики шансы что-то найти?

– Не слишком большие, но и не совсем ничтожные. Данный метод был совсем новым тогда, и преступники совершали ошибки, так как еще не научились уничтожать следы ДНК…

Он посмотрел на Нину:

– А что тебя беспокоит?

Она снова почувствовала, как у нее покраснело лицо.

– Ты успел познакомиться с материалом в «Квельспрессен»?

Юханссон посмотрел ей прямо в глаза.

– Ты отвечала на вопросы, – сказал он. – Иначе нарушила бы присягу: «Не утаивать, не добавлять и не изменять».

Нина выпрямила спину.

– Я размышляла над ответом по ДНК относительно случая в Орминге. Что ты об этом думаешь? Может он быть неверным? Из-за того, что кто-то поработал с пробой, или из-за плохого качества исходного материала?

– Если бы оборудование каким-то образом дало сбой, оно не показало бы никакого совпадения вообще.

Нина открыла папку на странице с результатом экспертизы ДНК.

– Если кто-то манипулировал с пробой, – продолжил секретарь, – то наверняка речь идет о ком-то из криминалистов или полицейских на месте…

Нина размышляла, не снимая с папки рук. Подкинуть на место преступления улику в форме генетического материала не составляло труда, это она прекрасно знала. Оставить немного слюны, каплю крови или след от спермы мог кто угодно.

– Это возможно? – спросила она. – Можно подменить ДНК в пробе? Поколдовать с ней так, чтобы она выглядела так, словно принадлежит кому-то другому?

Юханссон сделал глоток кофе из своей чашки, вздохнул и кивнул.

– Если с помощью центрифуги удалить белые кровяные тельца, то ДНК исчезает. Потом остается ввести туда другую ДНК, от волоса, например. Ты имеешь в виду, у кого-то в ГКЛ могло?..

Она сидела молча какое-то мгновение.

– Есть в ГКЛ кто-то хоть отдаленно связанный с Берглундом? Кто мог бы захотеть засадить его за решетку? Мы проверили это?

Юханссон посмотрел на нее, но ничего не ответил.

– Есть еще несколько жертв, – добавила Нина тихо. – Преступник из Орминге был не новичком в своем деле, он занимался этим давно. Нанесение тяжких телесных повреждений Лербергу в Солсидане – тоже его работа…

Юханссон устало покачал головой.

– Методы пыток те же самые, – стояла на своем Нина. – Действовал один и тот же преступник. Я думаю, первая ДНК, которую мы нашли, митохондриальная из Юрсхольма, тоже принадлежит Ивару Берглунду. Никто не фальсифицировал пробы. Именно он забрал Виолу Сёдерланд, и именно он пытал Лерберга.

– Доказательства…

– Он играет с нами, – сказала Нина тихо. – Хочет, чтобы мы знали.

Она подумала о рисунке, который убийца забрал из комнаты детей Лерберга и оставил свернутым в трубочку в заднем проходе жертвы в Орминге.

У Юханссона глаза стали влажными от слез.

– Я не знаю, – сказал он. – ДНК в виде бесспорного доказательства уже подводила прежде.

– Женщина-фантом из Хайльбронна? – догадалась Нина.

Юханссон кивнул и высморкался.

В последнее десятилетие XX и первое XXI столетий некой суперпреступнице удавалось водить за нос полицейских в Центральной Европе, прежде всего в Юго-Западной Германии, но также во Франции и Австрии. Ее ДНК находили в четырех десятках мест преступлений, она совершала грабежи, а также убийства гангстеров и полицейских. Следователи описывали ее как крайне жестокую личность, вероятно, наркоманку, она часто вела себя как мужчина. Ее ДНК впервые обнаружили в 1993 году, когда одинокую пенсионерку нашли ограбленной и задушенной в собственном доме.

Зимой 2009 года немецкая полиция потратила свыше 16 000 сверхурочных часов на поиски неуловимой дамочки, они усилили следственную группу, ежедневно проводили анализы ДНК, протестировали 700 женщин, отработали 3500 сигналов от населения и объявили награду в 300 000 евро, и все безрезультатно.

Однако в марте 2009 года дело приняло новый оборот. Французская полиция провела ДНК-тестирование сгоревшего тела одного просившего политическое убежище мужчины и получила ответ, что это та самая женщина-фантом, помимо прочего совершившая крайне жестокое убийство полицейского в Хайльбронне двумя годами ранее. Тогда до следователей дошло, что с этим ДНК-следом какая-то путаница.

Выяснялось, что данная ДНК из четырех десятков случаев не имела никакого отношения к преступлениям, а появилась с ватных палочек, которыми брали пробы. Все их изготовили на одной и той же фабрике в Австрии.

– А может, здесь другое объяснение? – рассуждала Нина. – Проба правильная, а ошибка с совпадением? ДНК принадлежит другому человеку?

– Возможно, – согласился Юханссон.

– Кому? Насколько мне известно, у него нет сыновей, не так ли?

– Правильно, – кивнул Юханссон. – Он никогда не платил никому алиментов, будь то официально или неофициально, и никогда не фигурировал ни в каком расследовании об отцовстве. Хотя может иметь ребенка в своих краях…

Нина сжала руки в кулаки.

– Нет, это все не то, – заключила она, – если говорить об Орминге или Юрсхольме. Ребенок не имел бы столь похожую ДНК, и митохондриальная ДНК наследуется по материнской линии…

Они какое-то время молчали. Нина читала материалы дела. Оба родителя Берглунда были мертвы, они утонули еще в конце семидесятых. Брат, Арне Берглунд, насмерть разбился на машине в Южной Испании двадцать лет назад.

– Очень злая и быстрая смерть забирала членов этой семьи, – сказал Юханссон с мрачной миной. – Но сестре подобное, по-видимому, не грозит.

Младшая сестра Ивара Берглунда находилась в доме инвалидов в Лулео. Нина через окно посмотрела на улицу, почувствовала, как жара давит на стекло.

– Кто-нибудь разговаривал с ней?

– Она же там из-за проблем с головой.

– Известно, насколько тяжелое у нее заболевание?

Юханссон стукнул по папке.

– Отсюда не ясно, – сказал он. – Коллеги решили, что это ничего не даст, она вроде как не в состоянии общаться, или просто не хотели ее беспокоить. Она, пожалуй, даже не в курсе, что ее братец арестован и подозревается в убийстве.

Нина встала.

– Спасибо, что уделил мне время. Когда у тебя следующий контакт с Южной Европой? Относительно других случаев?

Юханссон вздохнул.

Нина покинула его кабинет и увидела, как комиссар К., начальник Криминальной разведслужбы, исчез в своем офисе, она поспешила за ним и постучала по косяку его двери.

– Извини, – сказала она. – У тебя есть время?

Комиссар держал в руке кофейную кружку, и его гавайская рубашка была расстегнута почти до пупа.

– Самой собой, Нина, о чем речь?

Комиссар относился к нетипичным полицейским начальникам, и это касалось не только его необычных нарядов и ужасного музыкального вкуса (он обожал конкурс Евровидения), но прежде всего образа мышления и простого отношения ко всему, чего он не понимал. За год работы под его началом в ГКП Нина привыкла к грубой манере шефа разговаривать и неформальному стилю руководства и воспринимала это как должное.

– Мне надо съездить в Лулео и пообщаться с сестрой Ивара Берглунда.

Комиссар сел за свой заваленный бумагами письменный стол и нахмурил брови.

– А она разве не чокнутая? Живет вроде как в богадельне?

– Ну да, – подтвердила Нина. – Но она, пожалуй, в состоянии общаться, мне в любом случае хотелось бы это проверить…

Комиссар колебался.

– У нас нет причин беспокоить ее, речь идет о неприкосновенности личности. Сколько ей лет?