Страница 14 из 15
Олег сказал, что не надо ставить шатёр целиком, вкруговую, внутри будет душно, а поднять на шестах лишь одну заднюю половину спиной к заходу, чтобы закрывало солнце и чтобы в тени могли сесть все светлые князья. Их было много – в походе на Царьград участвовало множество: норманны и чудь, и меря, и все русские светлые князья: и кривичи, и поляне, и севе́ры, и древляне, и радимичи, и вятичи, и хорваты – все, кого ромеи звали Великая Скифь.
Чудины пришли с тысяцкими. Чудское войско осталось на правом берегу Днепра, и там тоже было видно, как ходят люди, таскают хворост, набирают воду в котлы, и были они такие маленькие и так много.
Между чудскими светлыми князьями Олег разглядел трёх человек, приметных, одетых в шубы и меховые малахаи, и на них не было опоясок с мечами, только короткие кривые ножи. Это были чудины-волхвы. Были и русичи-волхвы от каждого племени, между собою все очень похожие.
Солнцу осталось, если вытянуть к нему руку и поднять большой палец, один вершок; солнце зайдёт, и загорятся костры, и тогда всё начнётся.
Олег сидел на раскладном стуле впереди шатра, за ним сидели и стояли русские светлые князья, собрались тысяцкие и сотские. Они пришли ненадолго, их ждали в их тысячах и сотнях, поэтому они нетерпеливо переминались, будучи уверенными – что бы ни наколдовали колдуны, хоть чудь, хоть остальные, поход продолжится. Завтра, а скорее послезавтра они снимутся и пойдут к устью Днепра, потом до самого острова Березань, там отдохнут день или два – и к дулебам, тиверцам-толкови́нам, в русские города в гирле Дуная. Потому сегодня им было не важно, что скажут эти ведуны, им было важно, каково будут просить об удаче их ратники, их вои, поэтому они с неприязнью посматривали в сторону чуди, чувствовали себя не на месте и хотели поскорее к своим.
На месте себя чувствовали Олег и светлые князья племён, и столованьице для них уже готовили неподалёку.
Как только солнце коснётся кромки земли – всё и начнётся. Олег поглядывал, он уже отдалённо слышал крики бойцовых петухов, хлопанье крыльями куриц, которым отрубят голову, а они ещё бегают. «Ищут их, што ли?» – смеялись ратники. Начнут резать козлов и сдирать шкуры, на ходу по разливу крови гадая, что кого ждёт; свежесваренные куриные кости, дочиста обглоданные и брошенные на чистый, насыпанный на землю песок, тоже укажут судьбу бросившего или попросившего бросить; сытые и слегка пьяные от медов вои станут между собою бороться, они побросают наземь оружье и сойдутся валить друг друга просто голыми руками, а после все окружат многочисленные, огороженные низкими плетнями загородки, где будут биться петухи, и всё это продлится до зари или до последней живой птицы.
Олег предчувствовал, и так бывало всегда, что на походе, что на полюдье, что это есть самый весёлый час во время тяжких испытаний, но никто не боится испытаний и не думает об этом, все ждут только радости и веселья.
Отдельно собирались исповедовавшие греческую веру, но что они делают и как это выглядит, почти никого не интересовало. Любопытные удовлетворялись очень быстро, потому что молящиеся стояли на коленях и ни с ними, ни рядом с ними ничего не происходило. На них безнадежно махали руками и шли на зрелище и со-бытие, чтобы быть со-вместно, как в бою, и видеть всё, что происходит, будто единым на всех взором.
Собрались густо, тесно, и Олег встал.
– Дру́ги! – Он обратился ко всем. – Есть сомнения у наших братьев, – он показал на Вееле и Сууло, – в том, что наш поход будет удачным…
Светлые князья, тысяцкие и сотские загудели, заволновались и стали выглядывать, где стоит чудь.
Вееле и Сууло вышли вперёд и встали рядом с Олегом.
– Пусть скажут! – крикнули из первых рядов.
– Я тоже думаю, что надо послушать наших братьев, – сказал Олег и повернулся к чудским светлым князьям.
На шаг выступил Вееле.
– Други! – обратился он. – Нам доподлинно известно, что ромеи проведали о нашем походе и изрядно к встрече с нами изготовились…
Все, кто стоял в тени дуба, заволновались, но слушали и, чтоб никто не помешал, толкали друг друга и цыкали, если кто-то хотел что-то выкрикнуть.
– Они состы́кнулись с хазарами и мадьярами… и болгарами, и те будут всяко мешать, и хазарове постараются не дать нам проходу дальше, а…
– Неправду баешь, чу́дин, – выкрикнул кто-то из толпы, – коли хазарове хотели бы нам помешать, то сделали бы это на порогах, нет для них места лучше, чем пороги, однако же мы здесь…
Светлые князья и все остальные зашевелились – это была сущая правда, потому что ниже Хортицы, дальше, открывался широченный спокойный Днепр, и любо-дорого было дойти да самой Березани, ничего не опасаясь. И не только тем, кто по морю, а и тем, кто на́конь: от Хортицы – прямо на заход, излуку моря обогнут до Днестра, а там и на Дунай, уже не опасаясь никаких хазар. Не ходят хазаре так далеко большими ордами, а малая орда и сама в страхе живёт.
«Да и с мадьярами у нас договор! – подумал Олег и внимательно посмотрел на Вееле. – И ему известно об этом… Тогда зачем он это говорит?»
– Откуда знаешь? – вдруг раздался молодой звонкий голос, и Олег сразу узнал Родьку. Он кивнул Велимиду, тот подошёл.
– Гони его, – прошептал Олег, – это Родька…
– Узнал, – в ответ прошептал Велимид.
– Он знает, где ему быть!
А в это время толпа роптала на чудских князей.
– Откуда знаешь? – вопрошали у них.
– Пусть докажет!
– Правильно! – кричали им.
– Да, братья! Мы об этом толковали! – ответил за всех Олег. – Я тоже так сказал, пусть докажут! Доказывайте! – обратился он к Вееле и Сууло.
– И докажем! И докажем! – закричали на все стороны те.
Велимид, вежливо раскланиваясь со светлыми князьями, пробирался через толпу. Он нашёл Родьку и передал ему слова князя.
Родька находился в таком запале, ещё он был не самого высокого роста, а стоять пришлось почти в последнем ряду, но он не сплоховал, нашёл подставку и сейчас почти всё видел и всё слышал, и он горько пожалел, что подал голос, как ко́чет или брехливая собака. Конечно, он слез со своей подставки, оказавшейся сундуком из-под шатра, красивым, и поплёлся к кораблям, туда, где одна осталась Василиса, хотя ему приказал сам Олег не спускать с неё глаз, мол, вон сколь тут мужиков, кабы чего не вышло! Но Василиса так устала за прошедшие дни и ночи, что только махнула на Родьку рукой и отослала. Он и подался! А сейчас что-то вдруг тревожное заговорило в его душе, хотя он переживал ужасно, ведь вот-вот начнётся самое интересное. В исходе дела он не сомневался, конечно, поход будет продолжен, он уже давно прочувствовал характер князя, кто же его переупрямит? Но посмотреть на волхвов, на чудодеев он никогда не пропускал случая, – как это у них получается – он ничего сам не улавливал ни в разливах козлиной или бараньей крови, ни в рисунке упавших куриных костей или цветных камешков, ни в том, как ложатся головешки, если по ним бить другой головешкой, он и видел одни головешки, косточки да пятна. Но всё это было ух каким захватывающим!
А что будет потом, после, когда все начнут молить богов, чтобы принесли удачу, победу, сохранили жизнь, чтобы был военный прибыток!
Особенно хотелось Родьке посмотреть на петушиные бои и борьбу воев.
А Василисы на корабле не оказалось, и тут Родька вспотел.
И дух по-настоящему захватило.
Он глянул за корму, но Днепр так же нёс свои мутные воды; на коленях прополз под лавками насквозь, и зря, потому что никого на корабле не было, и это было видно, и незачем было ползать.
На скамье лежала только небольшая сума Василисы, пустая, потому тощенькая.
Вдруг оттуда, откуда он только что ушёл, донеслись такие громкие и страшные крики, что Родька высунул голову из-за борта – кричали от дуба. Родьке показалось, что крик, выросший до рёва, был злой и недовольный. Он всеми силами хотел оказаться сейчас там, где решалась судьба похода, со всеми, но ослушаться князя не мог.
Он спрыгнул с борта, поднялся на берег и не знал, куда идти.