Я забыл умереть

Я передернул затвор, хотя ружье не было заряжено. Затвор громко лязгнул. В полном ужасе дети бросились врассыпную. Я рассмеялся, сел обратно в машину, и мы поехали дальше. На обратном пути, когда мы уже практически подъезжали к улице, где жил Тедди, я заорал: «Не останавливайся!»

Пятнадцать полицейских машин перекрыли улицу. Когда полицейские нас заметили, одна из машин выехала навстречу, и погоня началась. Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди, а брат Тедди все прибавлял газу. Мы срезали несколько углов, пока полицейские нас не настигли. На ходу я выпрыгнул из машины и побежал прятаться в колючие заросли. Я был босиком, без рубашки, острые листья резали в кровь мое беззащитное тело. Полицейские меня так и не нашли. Несколько часов они рыскали по округе, но в итоге сдались.

Что оставалось делать? Я не мог идти к Дебби и Николь. Я не хотел, чтобы они знали, что я в розыске. Поэтому, прячась за каждым углом, готовясь в любую минуту дать деру, я прокрался в дом отца, – и полиция меня не заметила. К счастью, отец тоже меня не заметил. Я пролез в дом через открытое окно и пошел в мою старую комнату. Хоть я до смерти перепугался, азарт погони кружил мне голову.

Через час в доме раздался звонок, и я услышал в холле грозный голос отца. Он говорил с сильным арабским акцентом.

– Халил?

Мать твою.

– Да?

– Стой и не двигайся.

Мать твою!

Полиция подъехала через несколько минут. Мой отец пошел их встречать, потом повернулся и направился, набычившись, обратно к дому. Он наотмашь ударил меня по затылку, сбил с ног, схватил за волосы и поволок к выходу. «Вывезите его за город, выбейте из него все дерьмо. Посадите его в тюрьму».

Судя по лицам полицейских, они здорово разозлились. Ночь я провел за решеткой, гадая, что меня ждет. На следующий день пришла мать и сказала, что мне предъявлено обвинение в покушении на убийство. Раньше я тоже арестовывался, но все обвинения снимались, и меня отпускали на поруки. На этот раз не свезло.

«Ружье не было заряжено! – кричал я. – Оно даже не стреляет!»

Мне предложили сотрудничать со следствием. Я признал свою вину в преступлении с отягощающими обстоятельствами. Единственный позитивный момент заключался в том, что мое дело хранилось в архиве, так как я был несовершеннолетним. Если меня не арестуют до восемнадцатилетнего возраста, обвинение снимается полностью.

Я не вышел на работу, и поэтому пришлось рассказать Гусу, что я натворил. Он пытался быть серьезным и даже сделал мне выговор, но не смог удержаться от смеха и попросил меня изложить все без утайки от начала до конца. Ему нравилось, что я сумел удрать от полицейских, и я могу сказать, что он был неприятно удивлен, узнав, что родной отец сдал меня полиции. Гус заверил меня, что я могу вернуться к Дебби и Николь, и я вздохнул с облегчением. Но мне было стыдно. Я повернулся и пошел к выходу, опустив голову. Вдруг Гус меня окрикнул: «Эй, малыш! Иди сюда. Держи!» И он протянул мне пачку денег. Я не помню, сколько там было, помню только чувство огромного облегчения, которое я испытал в тот момент. Точнее, это было даже не чувство облегчения, а сплошной восторг. Раньше я никогда не держал в руках столько денег. Я уставился на пачку, а Гус хлопнул меня по плечу и сказал: «Ладно, иди домой». Я понял, что сейчас расплачусь, и поспешил выйти за дверь, чтобы он не видел моих слез.

Практически весь девятый класс я учился в школе святого Иоанна. От меня там были одни проблемы. Я был ужасным вруном, но при этом умудрялся не попадаться на вранье. Как-то ранней весной в женской школе устраивались танцы. Тогда я уже знал, что, если будет драка стенка на стенку, надо выбирать самую большую и самую крикливую кучку и бить первым. У врагов поубавится спеси, и шансы на победу возрастут. Это был бесценный навык, потому что я не был хорошим бойцом, – я был лишь сумасшедшим и бестолковым мальчишкой, которому нечего было терять. Этот усвоенный навык помог мне упрочить свою репутацию крутого – к тому же я начал подражать Гусу и его друзьям. Я зачесывал волосы назад, бравировал грубым притворным акцентом крутого парня и таскал с собой огромную пачку банкнот (она состояла из пятерок, десяток и двадцаток, всегда прикрытых сверху сотенной).

И вот я пошел на танцы. Там собирались ребята из школы святого Франциска, с которыми мы соперничали. Они начали задираться, косо смотреть на нас, показывать пальцем и смеяться. Девочек было много, так что не было особого смысла ввязываться в драку. Но тем не менее мы в нее ввязались. В конце концов, мы были из Огайо, – что нам еще оставалось делать? Выделив самого большого и самого крикливого парня, я быстро направился к нему.

К несчастью, одна из монахинь, которая давно наблюдала за мной, разгадала мои намерения и преградила мне дорогу. Но я, разбежавшись, уже не мог остановиться. В итоге я сильно толкнул монахиню, а затем нанес большому крикливому жирдяю удар правой, угодив прямехонько в челюсть. Началась короткая потасовка, но вдруг все притихли. Мы застыли как вкопанные, увидев, что монахиня упала навзничь. Мне хотелось только убрать ее со своей дороги, но она упала на пол… и очень сильно ударилась.

Кто-то заорал: «Вызывайте полицию!» И тогда я вместе с друзьями ударился в бега.

Назавтра был понедельник. Утром меня исключили из школы святого Иоанна. И я опять каялся Гусу в содеянном, а он снова хохотал как сумасшедший. Гус перебивал меня и заставлял рассказывать историю с самого начала, как можно подробнее. И всякий раз смеялся все громче и громче.

– Ты ударил монахиню?

– Нет, – кричал я. – Я не ударял монахиню.

Он повторял свой вопрос и смеялся: «Да что же это с тобой такое? Зачем ты ударил монахиню?!»

Потом я понял, что Гус поверил, что я не хотел ударить монахиню. Он просто не мог упустить возможность вволю посмеяться.

На следующие выходные мой приятель Пит Хандворк позвал меня к себе домой переночевать.

– Ты не шутишь? – спросил я.

– Ты спрашиваешь, не шучу ли я? Я абсолютно серьезен.

Мы пошли на вечеринку, напились, я выкурил все свои сигареты, а потом мы поехали домой. В субботу утром я проснулся в их гостиной. Моя одежда была испачкана и провоняла сигаретами. Пита не было. Из коридора доносились громкие голоса, и я побрел на шум. Во рту пересохло, мне нужно было принять душ. В комнате было шумно, и, когда я проходил мимо по коридору, одна из сестер Пита воскликнула: «А вот и он!»

Я заглянул в комнату и не поверил своим глазам. На огромной мягкой белой кровати лежали: Пит, две его младшие сестренки, мама и папа. И все они смотрели утренние субботние мультфильмы. Они были в одинаковых пижамах, и вся эта сценка была до боли похожа на рекламную афишу компании «L.L. Bean»[12]. Бодрая и счастливая семья. Счастливые дети, счастливая мама, счастливый папа, собака радостно виляет хвостом. Я впал в ступор.

Мама Пита улыбнулась.

– Заходи!

– Нет, нет! – запротестовал я. Я был грязный, зубы не почистил, и мне совсем не хотелось, чтобы они почувствовали мой запах – я провонял табаком и стыдом. Эта роскошная белоснежная кровать была не для меня. Я просто стоял рядом и цепенел от изумления.

У Пита были замечательные родители. Я встал на почтительном расстоянии от их кровати, – так мы и разговаривали. Они задавали мне вопросы и внимательно выслушивали мои ответы. Я не мог сдержать слез. Мне не хотелось верить, что в жизни возможно что-то подобное. Но я видел семью Пита, наблюдал их отношение друг к другу. И понимал: то, что есть у Пита, – есть у каждого! И осознание этого мучило меня, разбивая мое сердце вдребезги.

Месяцами я жил этими воспоминаниями, думал о счастливых людях в этой постели, меня трогала их любовь друг к другу, и я понимал, что в моей жизни нет ничего подобного. Я проклят. У меня никчемные родители, никчемная жизнь, я – неисправимый мальчишка. Жизнь вцепилась мне в глотку, и я все чаще подумывал о том, чтобы спастись бегством. Но я знал, что я – трус, и мне не хватит смелости выстрелить себе в голову. Иногда мне хотелось разбить голову о стену или прыгнуть с моста, но я ужасно боялся, что мои расчеты не оправдаются и я закончу свои дни в инвалидном кресле. И потом была еще вся эта чушь собачья, которую мне вдалбливали в католической школе, – про вечные муки, чистилище, серу и адское пламя. Вот так. Я гнил вместе со своей подлой душонкой, но был слишком труслив, чтобы положить всему этому конец. Может быть, и есть Бог на небесах, но я был уверен, что Ему на меня наплевать. Я желал убраться отсюда. Мне хотелось дезертировать.

12

«L.L. Bean» – американская компания, которая шьет одежду для активного отдыха. – Прим. перев.