Я тебя выдумала

Каждый раз, когда я приходила на работу, а Майлз уже был там, у меня возникало неясное чувство, будто он вытянул ногу, чтобы я споткнулась о нее и растянулась по полу. Разумеется, Майлз этого не делал – слишком уж мелко и не в его стиле. Ему больше шли пилки для ногтей, секаторы и огнеметы.

Я подала ему бургер, отступила за стойку и спросила у магического шара: Попытается ли Майлз Рихтер убить меня?

Очень может быть, последовал ответ.

В конце сентября у нас каждую неделю были лабораторные работы. Майлз чертил в тетради таблицы, а я то и дело смотрела на него. Он низко склонялся над партой, очки соскальзывали на кончик носа, левая рука огибала тетрадь. Рукава рубашки были завернуты, и я впервые заметила, что его руки от кистей до локтей тоже усыпаны веснушками. Интересно, они теплые? Создавалось впечатление, что да. У Голубоглазого были теплые руки. Между моей ладонью и его рукой было четыре дюйма – если преодолеть их, то я узнаю наверняка.

Не делай этого, идиотка. Не смей.

Я подавила свой порыв и вместо этого спросила:

– Ты действительно можешь говорить на каком-то другом языке?

Я не замечала у него больше того странного акцента, который внезапно появился в его речи в первый день, но знала, что он и Джетта разговаривают по-немецки.

– Откуда ты это взяла? – Майлз даже не поднял головы. – Возможно. Все зависит от того, кто тебе поведал об этом.

– Сама так решила, – сказала я. – Это было не трудно. Ты говоришь по-немецки?

Майлз хлопнул ручкой по тетради для лабораторных работ.

– И откуда только ты здесь взялась?

– Они записали меня в этот класс. Не надо смотреть так, будто это моя вина.

– Почему ты здесь? В этой школе? В клубе? – Он говорил так тихо, что никто кроме меня не мог его слышать. – Что ты такого натворила?

– Нет, что это ты натворил? – парировала я. – Очень странно, что ты заправляешь целым клубом в одиночку, без супервизора.

– Ничего я такого не сделал, – сказал он.

– Я серьезно.

– Серьезно, ничего. А почему ты не отвечаешь на мои вопросы, раз уж тебе так хочется разжиться информацией обо мне?

Я посмотрела на карбонат кальция.

– Я разрисовала пол спортивного зала краской из баллончика.

– Что ты разрисовала?

– Пол спортивного зала, сказала же.

– Что ты нарисовала? – В его голосе послышался очень легкий акцент.

– Слова.

И широко улыбнулась, потому что у него на лице появилось отвращение. Это было здорово. Я повернулась к газовой горелке и услышала, как он клокочет от возмущения.

Во время игры в киоске случалось временное затишье, и мы с Тео развлекались тем, что делали пирамиды из пластиковых чашек и болтали об уроках английского.

Оказалось, Тео пишет заметки в школьную газету и потому часто разговаривает с Клодом Гантри, редактором. («Знаю, всем кажется, что он постоянно страдает запором, – Тео, махнув от волнения рукой, разрушила только что выстроенную башню, – но ты не видела его бицепсы. Боже, они прекрасны».)

– У меня такое ощущение, будто в этом классе нужно постоянно следить за тем, что происходит у тебя за спиной, – сказала я. – И меня почему-то очень беспокоит Райя. – Она сидела недалеко от меня, но лишь с энтузиазмом хлопала ресницами, глядя на Клиффа, и хихикала, словно бойкий робот, накачавшийся кофе.

– Райя не такая уж плохая, – заступилась за нее Тео. – Она девушка популярная, но не слишком старается перед нами, существами низшими. Если только не хочет в очередной раз свести с ума Клиффа.

– А зачем ей сводить с ума Клиффа?

– Они встречаются с седьмого класса, но настоящая драма разгорелась лишь в девятом классе. Это было что-то грандиозное. Отвратное. Она вечно обвиняла его в изменах; он относился к ней как к трофею. Ну и раз в году Райя находила себе парня и спала с ним, чтобы вызвать ревность Клиффа. Он разыскивал того парня, избивал, а потом они мирились и все шло по новой. – Тео увенчала вершину новой пирамиды чашкой. – Нет, если кто здесь и представляет для тебя интерес, так это Селия и сиамские близнецы.

Две закадычные подружки Селии, Бритни и Стейси, как будто сиамские близнецы, сросшиеся бедрами. Мне было легче различить братьев Тео, чем этих девушек. Я поместила на вершину пирамиды еще одну чашку.

– Селия так смотрит на Майлза на уроках английского, словно хочет слопать его с потрохами.

Тео вздрогнула.

– Не говори так, когда босс где-то поблизости. Она одержима им. Уже несколько лет. И с тех пор стала какой-то странной. Она в этом никогда не признается, но ведь и так видно.

– Ну, она стерва, а он паршивец – идеальная пара, – улыбнулась я.

Тео взглянула на меня, как родители смотрят на детей, когда те не понимают, о чем говорят. И этот ее взгляд пронзил меня больнее, чем я ожидала. Я встала и спряталась за пирамидой, лицо у меня горело. Что я такого сказала? Я чего-то не знала, но чего?

– Снова заскучал? – неожиданно спросила Тео. У окна стоял Майлз со своим вечным черным блокнотом в руке.

– Ненавижу волейбол, – скривился он.

Тео ехидно улыбнулась:

– Нет, ты ненавидишь Райю Вулф. И не надо переносить свою ненависть на ни в чем не повинный спорт.

Майлз одарил ее таким же малоприятным взглядом, каким удостоил меня ранее, и нетерпеливо забарабанил длинными пальцами по прилавку.

Тео сделала загадочное лицо и продолжила наше с ней строительство.

– А я загадала, – сказала она.

– Ты жила в прошлом веке?

– Да.

Майлз подпер подбородок блокнотом и выглядел (я не могла не заметить этого) хитрющим мальчишкой, знающим, что непременно выиграет. Голубоглазый мальчишка, весь в золотистых веснушках.

– Ты была одним из лидеров союзников во время Второй мировой войны?

Зубы у Тео скрипнули:

– Да.

– Ты Чан Кайши.

Тео швырнула чашку, и вся пирамида рухнула на стойку.

– Почему ты не сказал, что это Черчилль? Черт побери, ты должен был назвать или Черчилля, или Рузвельта, или Сталина!

Майлз молча смотрел на нее. Тео с громкими причитаниями помогла мне все прибрать.

Неделей позже на уроке английского произошел странный случай.

Я хотела сесть на стул, но вдруг оказалась на полу, и мне было очень больно. Перекладина, соединяющая парту и сиденье, была подпилена, и я, навалившись на нее всем своим весом, сломала ее окончательно. Какую-то секунду казалось, мне это почудилось. Все вокруг смотрели на сидящую на полу меня. Тихо ругаясь, я встала, оттащила сломанную парту в дальний конец класса и поставила на ее место новую.

Мистер Гантри даже не оторвал глаз от своих бумаг. Майлз, всегда вежливый и рассеянный, притворился, что ничего особенного не произошло, и продолжал что-то строчить в черном блокноте.

Это означало также, что он пока не заметил, что я залезла в его рюкзак и запустила в него из пробирки огненных муравьев, чей домик обнаружила в лесу. В течение предстоящих шести уроков я точно увижу его реакцию.

Селия Хендрикс, всегда пребывающая на посту, материализовалась рядом с партой Майлза и принялась накручивать свои локоны на пальцы, словно училась флиртовать по журналу для подростков. Майлз посмотрел на нее и спросил:

– Чего надо, Хендрикс?

Селия одарила его победной улыбкой:

– Я скоро устраиваю костер. У нас будет копия спортивного табло, чтобы разрисовывать, и все такое. Ты должен прийти.

– Каждый год я говорю тебе «нет». Почему на этот раз я должен сказать «да»?

– Потому что у нас будет весело! – взвизгнула она и попыталась положить ладонь на его руку, но Майлз увернулся. Казалось, он сейчас выругается.

– Слезь с моей парты, Селия.

– Пожа-а-а-алуйста, Майлз. Ну как мне тебя уговорить? – Ее голос стал грудным, она почти легла на парту и смотрела на него через полузакрытые ресницы. Майлз захлопнул блокнот, прежде чем она успела заглянуть в него. – Все что угодно, – шептала она. – Только согласись.

Майлз выдержал довольно большую паузу. А потом через плечо показал большим пальцем на меня и произнес: