Настоящее в будущем

— Пойдём, Крис, — убеждал Альберт. — Пойдём наверх вместе с Тьери. Ладно? Веришь мне?

Альберт увёл их наверх, а Голд тем временем вспомнил другие особенности этого проклятия, некоторые из которых были весьма удобными и подходили ситуации. Голд решил, что потом найдёт жертву, найдёт сам, а пока спрячет это в себе, скроет совсем ненадолго, достаточно, чтобы спасти девушку и не погибнуть самому. Главное не использовать магию в таком состоянии. Коль, видимо, сообразила, что он собрался сделать, и попыталась остановить.

— Нет, папа! Не надо!

Но он сделал это, втянул чёрную дрянь в себя, упал на колени и ненадолго потерял сознание. Или почти потерял. Он слышал голоса Белль и Коль, чувствовал их прикосновения, но не реагировал, просто не мог, пребывая будто в другом измерении. Его снова терзали видения о чёрной крови, и он больше не сомневался, что это происходило с ним раньше. Вскоре он вернулся и успокоил жену и дочь. Зелену уже сдерживал Роланд, но и она немного успокоилась и уже не так рвалась к своей Робин.

— Папа? — тихо позвала Коль.

— Я в порядке, — улыбнулся Голд, поднимаясь на ноги. — И Робин тоже будет. Сейчас ей требуется время и уход. Ей лучше побыть здесь, пока она не очнётся.

Он отошёл в сторону, уступая место Зелене и Роланду, которые тут же окружили больную, раненую, но уже не умирающую Робин. Теперь он был на её месте: граница между чёрной кровью и его собственной была тонкой, его жгло изнутри, но он мог это вытерпеть. Он был должен это сделать. Еще в забытом прошлом он решил, что никогда не признается Коль в том, что он с собой сделал, но Белль должна была знать. В подходящий момент Румпель обнял жену и тихо изложил её самую суть. Доверительно глядя ей в глаза, коротко целуя в губы, он сжимал её дрожащие руки и пытался убедить её,что у него не было другого выхода, и что для него, как для Тёмного, это безопасно, но в больших синих глазах Белль все равно было слишком много боли и слишком мало веры.

***

Большую часть пути от Нью-Йорка до Сторибрука Генри мучился от страшного похмелья, но когда они пролетали мимо Портленда, его немного отпустило, настолько, что он даже решился сменить маму на водительском посту. Он и пересёк на красном порше границу города, и каждой клеточкой ощутил, куда попал, и ему вдруг подумалось, что он больше отсюда не уедет.

— Добро пожаловать в Сторибрук, — мрачно прокомментировал Генри.

— Надо позвонить Зелене, — не менее мрачно отозвалась Реджина и набрала номер сестры.

Только ответила ей не Зелена, а Белль, и то, что Белль сказала мэру, явно её не обрадовало.

— Поняла, — тихо произнесла Реджина, прежде чем сбросить вызов. — Беда с Робин. Едем к Голдам.

— Понял.

Генри начал не на шутку беспокоиться. В Сторибруке исправить можно было многое, но не все. Он надеялся, что это “не всё” не коснулось его кузины.

Они подъехали к массивному белому дому, окруженному двумя заборами. Все ворота автоматически открылись, позволяя красному порше беспрепятственно проехать внутрь и скрыться в тёмном чреве гаража, где гостей встретила хозяйка дома.

— Привет, Белль, — поприветствовал Генри и получил в ответ только невесёлую, вымученную улыбку.

— Белль, — Реджина подошла, почти подбежала к миссис Голд. — Что там?

— Все на месте, — Белль взяла Реджину под руку и повела в дом.

Генри угрюмо проследовал за ними.

Их проводили в гостиную, где Генри увидел Робин, Зелену и Роланда. Робин, бледная, как мертвец, лежала на диване и едва дышала, а Зелена сидела рядом, тихо плакала и перебирала её светло-рыжие волосы. Реджина обняла сестру и сама прослезилась при виде раненной девочки, Белль ушла на кухню, а сам Генри сел на пол рядом с Роландом, который подпирал спиной стену и обнимал собственные колени, не сводя с сестры внимательных печальных глаз.

— Хей, друг, — ласково сказал Генри и потрепал Роланда по плечу. — Ты как?

— Она будет жить, — вздохнул Роланд и провёл рукой по лицу. — Это неплохо. Пойдём.

Роланд поднялся и побрел в кухню, и Генри увязался за ним.

На кухне собралось четверо из шести Голдов: Румпель, Белль, Коль и Адам. Белль казалось сосредоточенной и сердитой, скрестила руки на груди и прислонилась к одному из боковых столов, Адам весь как-то сжался и никак не отреагировал на гостя, Коль сидела рядом с отцом, махнула Генри рукой и слабо улыбнулась, но Голд выглядел хуже всех. Дедушка был похож на человека, страдающего морской болезнью, над его левым глазом краснело отвратительное пятно, похожее на ожог, и особенно контрастировало с его бледным, позеленевшим лицом. Казалось, что его вот-вот вырвет, и порыв этот он сдерживает с большим трудом и страданиями.

— Так что случилось? — спросил Генри, обращаясь ко всем собравшимся.

— Ровным счетом ничего, — ответил Голд и наградил Генри жутковатой улыбкой. — Где наша Мадам Мэр?

— Здесь, — Реджина появилась на кухне. — Тригер ещё у Эммы?

— Мы его силой у неё не отбирали, — непринуждённо бросил Голд. — Так что, наверное, да. Ты сказала, что мы с тобой, объединив усилия, можем всё исправить.

— Да, — подтвердила Реджина. — И даже более того…

Генри не стал их слушать, вернулся в гостиную, сел рядом с Робин и Зеленой и сжал руку девушки. Рука была тёплой, но кончики пальцев холодными.

— Она будет жить, — всхлипнула Зелена.

— Да, — согласился Генри. — Обязательно.

И вот, вернувшись в Сторибрук, Генри наконец кое-что вспомнил. Он вспомнил, почему начал пить. Сейчас ему хотелось смирить волнение и чем-то занять себя, а потому он вышел покурить на террасу. Вскоре у него появилась необычная компания.

— Выглядишь не очень, — улыбнулся Генри деду, затягиваясь сигаретой.

— И чувствую себя так же, — усмехнулся Голд. — Ты зря приехал, Генри.

— Другого мне не оставалось, — пожал плечами Генри. — Моя память не восстановилась. Я просто не знаю, как поступить.

Голд задумчиво закивал, подыскивая новую тему.

— Значит, ты стал отцом? — уточнил он и ткнул в пачку сигарет. — Можно одну?

— С каких пор ты куришь? — Генри повёл бровями, вопрошая насмешливо и строго, но сигаретой всё же поделился.

— Не курю, — Голд сунул сигарету в рот, а Генри предупредительно зажёг её.

Они набрали полные лёгкие дыма и выпустили его белыми завитками в пасмурное темнеющее небо. Генри покрутил зажигалку в руках, но в карман не вернул, положил на железный бортик, задумчиво вглядываясь вдаль и думая о своем сыне.

— Да. Стал.

— Почему ты здесь, — всё спрашивал Голд, — а не со своим сыном?

На эти вопросы у него до сих пор не было ответов.

— Послушай, Генри, — Голд завёл целую речь, словно заготовил её заранее. — Моего отца его отец продал в рабство. Мой отец променял меня на юность и вечную жизнь, что стало одним из самых ужасных событий в моей собственной жизни, и я поклялся, что со своим сыном так не поступлю. Но тебе известно, как всё обернулось.

— Но сейчас у тебя есть те, кого ты не предал и не предашь, — возразил Генри, прерывая речь.

— И я хотел бы, чтобы так оно и оставалось, — кивнул Голд не очень уверенно. — Но моей вины перед твоим отцом это не умаляет. И ты сам, Генри, рос без отца, потому что тот тоже испугался. Сейчас ты выбираешь неправильно, пусть и предсказуемо для нашей семьи.

— Понимаю, — смиренно согласился Генри. — Но я вернусь к нему. И сделаю то, что должен.

— Никому не нужно исполнение долга, — нахмурился Голд. — А мать твоего сына? Ты любишь её?

— Этот вопрос ещё сложнее, — вздохнул Генри. — Но я определённо к ней неравнодушен. Наверное, я её люблю…

Генри охватило странное чувство, будто что-то возвращалось к нему Нечеткие образы всплывали в его сознании, но также быстро исчезали.

— Как его зовут? — после минутного молчания полюбопытствовал Голд.

— Бэйлфайер, — сорвалось у Генри с языка.

И тут он всё вспомнил. Бэйлфайер было вторым именем его сына, а первым было Бенжамин. Бен… Он вспомнил, как они с Вайолет планировали свадьбу и как она сообщила ему приятную новость. Действительно приятную. Они решили никому не говорить, пока ребёнок не родится, и ещё больше утвердились в этом, когда Вайолет разрешилась на месяц раньше срока. Сейчас его сыну был не месяц, а три: он просто был маленьким и слабым, почти нежизнеспособным, но живым, благодаря врачам и заботе родителей. Он вспомнил, что решил рассказать о нем своей семье в начале августа, когда они бы определились с новой датой свадьбы, когда смогли бы принять гостей в своём отремонтированном доме в Хартфорде, который он купил для Вайолет и для себя. Для той жизни, на которую он давно перестал рассчитывать. Обида и злость, решительность Вайолет теперь были ему понятны, а он почувствовал себя настоящим козлом и идиотом.