Страница 9 из 44
— А ну, дай-ка мне! Давненько не баловался, — попросил Архип.
— Чей такой? — недружелюбно покосился на него гармонист.
Девки высунули носы из платков, глянули на незнакомца с любопытством. Один из парней — круглолицый, в дорогой казачьей папахе и меховом полушубке — по-приятельски хлопнул Архипа по плечу:
— Это племяш Ефима Иваныча! Вчера из Баку приехал. Наська Вечерина преже всех пронюхала. Видели давеча — как пава расфуфыренная проплыла к Полякову. За версту чует, где женихом пахнет… Ну, как, жених, не приворожила еще тебя богатая невеста?
Архип смолчал. Присел у завалинки, гармонику на колени поставил, ремешок перекинул через плечо, прошелся пальцами по рядам пуговок-ладов. И полилась музыка, сначала тихо, задумчиво, затем — все бурливее, задористей. Девки поближе пересели, оказали почет гармонисту, а одна из них — невысоконькая, голубоглазая, с лицом по-детски припухлым, ясным — спросила нерешительно:
— Вальс играть можете?
— Для тебя, красавица, с превеликим удовольствием!
Архип оборвал прежнюю мелодию и завел «На сопках Маньчжурии».
Закружились пары в темноте, заскользили валенки по притоптанному снегу на пятачке перед домом. Архип припал ухом к гармошке, кудри свесил, замахал головой в такт вальса и еще отчаянней ударил по ладам.
— Пошла плясать деревня! — озорно крикнул парень в казачьей папахе.
Толкнув соседку плечом, он врезался в толпу танцующих, запрыгал по-козлиному. Потом подскочил к голубоглазой, по просьбе которой Архип играл вальс, и подставил ей подножку. Девушка споткнулась, со всего разлета ухнулась под ноги кавалеру, испуганно взвизгнула. Парень в папахе стянул с упавшей валенок и торжествующе помахал им над головой. Валенок был старый, потертый, с кожаным задником.
— Попляши теперь передо мной, босячка! — потребовал парень, заливаясь дурашливым смешком.
Девушка прыгала на одной ноге и не могла дотянуться до валенка. Парень перекидывал его из руки в руку, отскакивал в сторону.
Музыка оборвалась. Архип отдал гармошку чубатому, поднялся и, приблизившись к обидчику, выхватил у него валенок, сказал с угрозой в голосе:
— Извинись перед девушкой сейчас же! Ну!
— Ишь какой жалостливый…
— Кому говорю! Не то… — Архип сжал кулаки.
— Нашел за кого заступиться, — презрительно фыркнул тот, — за голодраную Дуньку…
Архип ухватил его за отворот полушубка. Парень отпрянул с такой резкостью, что пуговица, оторвавшись, отлетела к завалинке.
— Значит, ты вон как… Кулаки распускать…
И он, изловчившись, со всего маха ударил Архипа. Но в ответ получил такую увесистую оплеуху, что едва на ногах устоял.
Толпа у завалинки быстро рассеялась. Осталась лишь голубоглазая девушка, из-за которой, собственно, и ввязался Архип в драку. Он подошел к ней, сказал приветливо:
— Вас, слышал, Дуняшей зовут? А я — Архип. Прошу любить и жаловать.
— Так уж сразу и любить? Какой прыткий! — засмеялась она.
— Для начала могу проводить до дома. А то, чего доброго, драчливый вояка, зализав раны, вновь возвратится. А мне, признаюсь, встречаться с ним не очень-то приятно.
— И мне тоже…
Они вместе дошли до ее дома. Прощаясь, Дуняша сказала Архипу:
— Хритька вам такого вовек не простит.
— Плевал я на этого франта Хритьку и на его папаху!
— Не храбритесь особенно. У Хритьки Агеева полдеревни в приятелях. Как бы не подкараулили они вас…
— Не таких обламывал…
Однако сын старосты молельной Хритька Агеев и его дружки-приятели решили больше не связываться с Архипом, оставили его в покое. А Хритька, встретившись с ним на улице, даже предложил мировую.
— Стоит ли камень за пазухой держать? — сказал он Архипу. — Из-за пустяка полезли в драку. Сдалась тебе эта Дунька! Она хоть и характером горда, а у самой — ни кола ни двора. Они с сестренкой Танькой напересменку одни и те же валенки топчут. Голь несусветная! На кой шут нам такие пироги! Мы с тобой можем славно гульнуть сегодня на вечеринке у Наськи Вечериной. Сама меня пригласила и тебе велела сказать. Вот это общество! Пальчики оближешь. Самые франтовые девки там будут. Не сопливой Дуньке чета!
— Отвяжись, — ответил Архип и не стал больше разговаривать с нахальным Хритькой.
С Дуняшей Архип встречался частенько: то у колодца перед домом, то вечером на гулянках, то в толпе зевак, наблюдавших за уличными кулачными боями, то в сельской кузне, куда он ходил помогать кузнецу. Встретятся, переглянутся, улыбнутся друг другу по-приятельски и разойдутся молча.
Как-то Архип набрался смелости постучать вечером в окно калягинской избушки. Надеялся, что Дуняша выглянет на улицу. Но на крыльце показался мужчина, похожий на фельдшера, — с маленькой бородкой, смуглолицый и горбоносый. С плеч его свисало черное, небрежно накинутое пальто, и обут он был на босу ногу.
Мужчина ничуть не изумился неожиданному гостю, глянул на него приветливо. Голубизна его глаз показалась Архипу удивительно знакомой — не иначе отец Дуняши, сельский писарь.
— Милости просим! — пригласил хозяин.
Архип последовал за ним в сени и только тут заметил, что писарь шагает несколько странной, прыгающей походкой, прихрамывает, касаясь пола не всей ступней правой ноги, а лишь кончиками носка. Туфля, сползая с пятки, часто-часто шлепала по половице.
Архип не успел еще представиться Дуниному отцу, как тот сказал:
— Вы, я так понимаю, племянник Ефима Иваныча? Как же, как же, знаю. Истинное наслаждение испытал, видя вас в кулачном бою! А от Дуняшки слышал, как вы Хритьку под орех разделали. Благодарить вас должен, что дочь в обиду не дали… Меня, между прочим, Архипом Назарычем звать.
— А я Архип Спиридонович.
— Выходит, тезки, — улыбнулся Дуняшин отец. — Архип Архипа видит издалека, как рыбак рыбака. Не так ли? — И, переступив порог кухни, позвал: — Дуняша! Встречай гостя нежданного…
Дуняша вышла навстречу в нарядном платье, с цветастым платком на плечах. Смущенно кивнула Архипу. А он ответил поклоном.
— А мы чаевничать собрались, — сказала Дуняша. — Рады будем, если и вы, Архип Спиридонович, с нами…
Хозяин принял от гостя пальто и повесил его в угол за печкой. Потом проводил Архипа в горницу, усадил за стол, поставил перед ним блюдце с чашкой.
Дуняшина мать, Пелагея Яковлевна, принесла самовар и стала разливать чай.
Архип прихлебывал из блюдца, осматривал комнату. Вещей в ней немного. Массивный комод и две кровати заняли почти всю площадь, оставив место лишь для стола. Часть стены за голландкой прикрыта занавеской.
Под низким потолком — тусклая лампа с матерчатым колпаком, фикус в углу, а под ним — гармошка. Хозяин пояснил:
— От юных лет уцелела, голосистая. Первым гармонистом на деревне числился. У наших ворот всегда шумел хоровод.
— А меня дядя Прохор, отцов приятель, музыке обучил. Любил старик книжки и песни всякие.
— Вот и сыграли бы, Архип Спиридонович, для нашего застолья. Всякая душа музыке рада.
Дунин отец потянулся из-за стола за гармошкой под фикусом. Неосторожно задел ногой табурет. Застонал от боли.
— Ах, негодная! — Он, морщась, сжал ладонями потревоженную ногу. — Непременно на что-нибудь наткнется, о себе напомнит. Хворь — не свой брат, всякий раз врага ищет. Зудит, старая карга, — спасу нет!
— И давно это у вас? — спросил Архип.
— Сызмальства. Помещика Мальцева благодарить надобно. Это по его милости я вот уже полвека по земле на цыпочках ковыляю. Мы с отцом у него в Николаевске конюховали, за выездными рысаками присматривали. Поручил как-то он мне, мальчонке, жеребца вороного объездить. Я к коню и так и эдак, а он — ни в какую! На дыбы взвивается, копытами бьет. Мальцев на меня орет, а я — на коня. Подкрался сбоку незаметно, чтоб в седло запрыгнуть, но где там! Дернулся жеребец разъяренно да как двинет меня подковой. Вот по этой ноге. Все сухожилья пересек, чертяка. Болезнь входит пудами, а выходит золотниками. Месяца два провалялся в больнице. — Архип Назарович, пригнувшись к полу, поглаживал больную ногу. — Невеселая у нас получилась музыка. У кого что болит, тот про то и говорит. Когда нога стонет — белый свет не мил, готов отрубить ее ко всем чертям, чтоб не мешала.