Любовь и честь

Он кивнул. Я привязал лошадь Горлова к саням, а сам, держа в поводу свою, пробрался сквозь кусты, чтобы наблюдать за казаками. Они уже подъезжали к тому месту, где мы пересекли замерзшую реку. Я сразу понял, что эти четверо — только часть большого отряда, который разделился из-за преследовавших его прусских наемников. Эту тактику я хорошо знал. Казаки разделялись, заставляя разделяться и своих преследователей, а потом мелкие отряды собирались в условленных местах и нападали на мелкие подразделения противника. Беда в том, что я не знал, где у них места сбора и как далеко эти казаки оторвались от основных сил.

Остановившись у подмерзшей полыньи, они о чем-то оживленно заговорили, а потом один из них, заметив следы от полозьев, уверенно показал рукой в нашу сторону. Я больше не стал ждать и, вскочив на коня, шагом (чтобы не было слышно топота копыт) подъехал к саням и тихо велел кучеру следовать за мной. Все так же тихо, хотя нервы были на пределе, мы выехали на главную дорогу, и здесь я приказал кучеру гнать во весь опор, всей душой надеясь, что ветер не разнесет стук копыт и я не услышу позади казацкие окрики.

Через несколько сот ярдов я, наконец, увидел то, что искал, и мы свернули с дороги и поехали вверх по реке. Конечно, на снегу видны были следы полозьев, и оставалась лишь слабая надежда, что казаки на полном скаку промчатся мимо, не обратив на них внимания.

На льду подковы лошадей грохотали, как мне казалось, словно канонада, и я крикнул побелевшему кучеру:

— Гони! Гони во всю прыть и не останавливайся, пока я не скажу!

Сани рванулись вверх по реке, а я, уже захваченный азартом близкой драки, то и дело оглядывался назад. Кровь так и бурлила у меня в жилах, и если бы я в тот момент увидел казаков, то запросто мог выхватить саблю и, презрев опасность, ринуться в драку, не задумываясь о последствиях.

Опомнившись, я взял себя в руки и попытался проанализировать ситуацию. А будут ли четверо усталых казаков, которые сами уходят от преследования, пускаться в погоню? А смогут ли они по следам понять, что здесь проехал необычный экипаж, возможно даже царский, а если смогут, то отпугнет ли это их или, наоборот, превратит в волков, почуявших добычу? Волки… Волчья Голова…

Кучер гнал лошадей, как безумный, хотя река сужалась на крутых поворотах, а по берегам громоздились глыбы льда. Если на такой скорости полозья что-нибудь заденут, то через несколько секунд сани превратятся в бесформенную деревянную коробку, кувыркающуюся на льду, которую влекут за собой десять обезумевших лошадей.

Но только через добрую милю я смог догнать сани и, поравнявшись с кучером, сделал ему знак остановиться.

— Полегче, — сказал ему я. — Не надо так гнать, иначе ты угробишь и лошадей, и пассажиров. И смотри, где можно выехать с реки на дорогу.

— Берега слишком крутые, — прохрипел он. — Мы здесь, как в западне.

Я нахмурился.

— Ты видел казаков? Нет? Вот и делай, что велят, и тогда доедешь целым и невредимым до Москвы, а потом вернешься обратно в Санкт-Петербург, понял? — Я в упор посмотрел на него. — А теперь скажи лакею, чтобы поглядывал назад и следил за моими сигналами.

Кучер кивнул, и сани тронулись. Я повернул коня назад и остановился за деревьями проверить, есть ли за нами погоня. И я их увидел. Все четверо растянулись цепью и все так же, не спеша, но уверенно двигались по следам полозьев по льду. Двое ехали по берегам, а двое по реке.

Теперь ждать было нечего. Моя уловка не удалась. Я снова повернул коня и поскакал вслед за санями, отчаянно махая лакею. Он увидел мой знак, но неверно истолковал его, и сани резко рванулись вперед. Чертыхаясь, я погнал коня следом. Сейчас не время для такой бешеной скачки. Полная скорость будет нужна, когда мы выедем на дорогу. А впрочем… при такой скорости казаки будут долго нас догонять.

Но в этот момент показался деревянный мост, и кучер, видимо обрадовавшись, что, наконец, сможет выехать на дорогу, погнал лошадей к нему. Я пустил коня в галоп, предчувствуя беду. Так оно и случилось. Пологий склон, который использовали для переправы рядом с обледеневшим заснеженным мостом, находился по другую сторону, а сам мост был слишком низким, чтобы сани могли проехать под ним. Берег с нашей стороны был слишком крут и заснежен, чтобы подняться по нему, но лошади так разогнались, что кучеру уже ничего не оставалось делать, как направить их на крутой склон, чтобы не врезаться в мост. Лошади на большой скорости въехали в сугробы и, постепенно замедляя ход, пошли наверх, но потом что-то случилось, и передняя пара стала заваливаться назад, за ней последовали другие лошади, несколько упало, остальные барахтались в глубоких сугробах, а сани, дернувшись, перевернулись набок. Лакея бросило на мост, а кучера прямо под копыта лошадей. Когда я подъехал к саням, то первое, что бросилось мне в глаза, — это задравшиеся полозья саней. Сани наскочили на поваленное дерево, скрытое под снегом, из-за чего и опрокинулись.

Из саней доносились глухие вопли. Лакей уже пришел в себя и бросился успокаивать лошадей, а я, вскочив на бок саней, который стал теперь крышей, открыл одно из окошек.

— Это я, Селкерк. Все целы?

— Вы что там, с ума сошли?! — донесся до меня голос Шарлотты. — Убить нас хотите?!

Голос доносился из вороха шкур и мехов, залитого вином и чаем и усыпанного пудрой, помадами, румянами, зеркальцами и еще Бог знает чем.

Кто-то всхлипывал, и я почему-то подумал, что это графиня Бельфлер, но когда все начали выбираться из кучи мехов, я увидел, что это Анна, у которой из носа шла кровь. Беатриче, обернув руку подолом, собирала выпавшие из перевернутой печи угли и бросала их обратно в печь. Горлов с саблей в руке стоял, выпрямившись во весь рост, и, задрав голову, смотрел на меня в окно. Глаза у него были мутные, и я не был уверен, что он узнает меня.

Я оглянулся назад. Ветер стих, и заснеженный лес молчаливо застыл вдоль берегов. Кругом было тихо, но я знал, что через две-три минуты казаки покажутся из-за излучины и увидят опрокинутые сани.

Лакей повис на шее у одной из передних лошадей, не давая ей пятиться назад, и это ему удалось. Лошади уже все были на ногах и больше не паниковали. Кучер неподвижно лежал в снегу с проломленной копытами головой. Лошадь Горлова спокойно стояла рядом, по-прежнему привязанная к саням.

— Кто умеет ездить верхом? — спросил я.

— Я умею, — ответила Шарлотта.

— И я, — отозвалась Анна. — Мы все умеем.

Она была очень бледна, но спокойна.

— Только с женским седлом, — добавила она.

Это было, конечно, здорово, что они умеют ездить верхом, но где же я возьму им женское седло?

— Я езжу верхом в любом седле, — неожиданно сказала Беатриче, закончив собирать угли.

— Горлов! — позвал я. — Давай руку!

Я помог ему выбраться из саней. Он свалился в снег.

— Не знаю, смогу ли я ехать верхом, — прохрипел он. — Но драться уж точно смогу.

— Я знаю, — коротко кивнул я. — Теперь вы, Беатриче.

Она, легкая, словно пушинка, оказалась рядом, и дамы тут же передали наверх ее шубу.

— Нет, другую, — остановил я их. — Дайте лучше тулуп. Беатриче должна издалека походить на мужчину. И шапку Никановской — издалека она напоминает гусарский кивер.

Облачив Беатриче в эту одежду, я принялся наставлять ее.

— Садитесь на лошадь Горлова и станьте в лесу на другом берегу. Как только я брошусь на казаков, постарайтесь наделать как можно больше шума, но особо на глаза не показывайтесь, чтобы они не поняли, что вы там одна, понятно?

Она кивнула.

— А ты, Сергей, сиди у саней и постарайся выглядеть беззаботным, авось примут нас за военный отряд и не сунутся. Все, Беатриче, поезжайте. Хотя подождите. Если увидите, что я упал с лошади, не ждите, а сразу скачите отсюда прочь. Куда угодно, но как можно дальше. Вперед, — я хлопнул ее коня по крупу, и она поскакала на другой берег.

Затем я просунул голову в окошко саней.

— Не беспокойтесь, дамы, все будет в порядке. Главное, не паникуйте. Анна, дайте-ка мне вон ту красную помаду.