Страница 16 из 21
Полицейские власти в сознании горожан были постоянными виновниками городских неудобств. Особенно «доставалось» полиции за ужасное состояние городских дорог. Даже начав их ремонт, полиция не избавила себя от упреков. 23 мая 1861 г. руководству Третьего отделения докладывались последние городские толки: «Публика хороших кругов, особливо дамы, сильно негодуют на нынешнее непростительное невнимание к ней полиции – допускающей ужаснейшую теперь здесь пыль, начавшуюся от построек и мощения улиц, от которой при ветре решительно ни одному порядочному человеку нельзя ни ходить, ни ездить без опасения глазной боли или потери вовсе зрения»[236]. Городская молва предлагала и способы борьбы с пылью в Петербурге, считая необходимым завести в каждом доме ручные лепки для полива («разумеется, не грязною зловонною водою, а колодезною или канавною»[237]).
Беспокоили обывателей и бездомные животные, которые доставляли им большие неудобства. Любопытная заметка находится в сводке о слухах и толках за 15 мая 1857 г: «Не постигают причин, почему с прошедшего лета отменена здесь благоразумная и столь необходимая для безопасности жителей мера, в летнюю пору убивать бездомных собак, в таком множестве скитающихся по улицам и площадям и устрашающих пешеходов не только ночью, но среди белого дня, – особенно детей порядочных родителей, во множестве гуляющих с их няньками по тротуарам и набережным? Неужели – говорят – мало было случаев от укушений бешеных собак и причиненных ими испуг, когда во время их скопищ оне целыми стаями бегают по улицам и без всяких причин бросаются на людей и лошадей? Настоящие причины такой непонятной и непростительной со стороны здешней полиции беспечности и отступления от прежнего порядка не только не известны обывателям Петербурга, но и к величайшему стыду, даже и самим полицейским офицерам!»[238]
Последующий материал показывает, как основательно чиновник Третьего отделения подошел к составлению этого сообщения: «На делаемые им [полицейским офицерам] обывателями вопросы об этом все их ответы совершенно различны между собою, что ясно доказывает, что никто об этом ныне здесь не заботится и со стороны городского начальства для безопасности людей в этом отношении не принимаются решительно никакие меры!»[239] Далее приводились ответы полицейских, полученные из частных бесед с ними. Объяснения предлагались самые разные, начиная с заботы о чести мундира: «Со времени Игнатьева[240], он отменил этот порядок, находя, что неприлично для солдат бить собак, ибо хотя этим занимаются фонарщики, но они все-таки считаются солдатами»[241]. Обнаруживались и социальные мотивы подобной бесхозности: «Это сделано по представлению брант-майора Эртеля[242], который просил Игнатьева дозволить ему вместо употребления фонарщиков бить собак, отпускать их во время трех летних месяцев, где они не бывают заняты фонарным по городу освещением, ходить на вольную казенную работу в пользу артельных их денег, для улучшения пищи сих бедных людей»[243]. Другая, «финансовая», версия заключалась в том, что «употребленные на этот предмет с незапамятных времен сети до такой степени изгнили, что совершенно сделались негодными к употреблению, а для изготовления новых совершенно нет сумм в полиции»[244].
Рациональный выход видели в предполагаемом намерении «сделать какие-то ручные сети, чтобы ловить живых собак, а потом уже бить их за городом, чтобы удалить это противное зрелище от жителей, и отделять собак с ошейниками от собак, скитающихся по воле, или давать им околевать с голоду в каком-нибудь отдаленном месте за городом»[245]. Этот вариант решения проблемы подтверждался рассуждениями: «Вместо фонарщиков Эртель предложил употреблять на это граждан – дворников, арестантов или разный другой сброд народа, но нет еще разрешения». Вполне вероятным было предположение: «Может, это сделано из экономии, ибо по давнишнему положению, полагается по 10 коп. с каждого собачьего хвоста в пользу фурманщиков»[246]. Опрошенные офицеры прибавляли, что это дело их начальства, а раз оно не делает никаких распоряжений, то и им незачем «соваться не в свое дело»[247].
Резюмируя результаты опроса и недовольства петербуржцев, чиновник убеждал свое начальство: «Но от этих пустых разговоров жителям Петербурга нисколько не легче, – следует действовать, а не рассуждать. Поэтому-то и совершенно справедливо их негодование против непростительного упущения, и желание, чтобы в скорейшем времени были приняты самые строгие меры для восстановления единожды и навсегда в Петербурге прежнего в этом отношении полицейский порядок, без которого в жаркое летнее время никто не может выходить со двора без опасения быть укушеным бешеною собакою»[248].
Результативность подобных донесений чаще всего не известна. Но в данном случае последствия тайной записки оказались заметны для горожан. 10 октября 1857 г. в сводке Третьего отделения появилась новая информация о том, что петербургская полиция наконец-то занялась уничтожением бродячих собак: «Это производится здесь совершенно на парижский манер, то есть двое везут телегу с ящиком, а несколько человек, каждый вооруженный железным обручем с сеткой, как бы мимоходом набрасывает ее на избранную жертву»[249].
Пожалуй, наиболее значимой для Санкт-Петербурга была проблема обеспечения города питьевой водой[250]. К этой теме наблюдатели из Третьего отделения обращались наиболее часто. Не претендуя на новизну в освещении вопроса о строительстве водопровода в городе, приведу лишь одно весьма колоритное свидетельство жандармской «борьбы» за чистую воду. 22 июля 1857 г. в сводку сведений для доклада шефу жандармов В. А. Долгорукову была включена весьма эмоциональная записка. Чиновник Третьего отделения обращал внимание руководства полиции на деятельное участие органов городского управления Москвы в обеспечении горожан питьевой водой. Подчеркивая существенные перемены в столице, он писал: «В Москве еще лет 10 тому назад весь простой народ должен был довольствоваться водой из колодцев, по большому недостатку в городе той воды, которая проведена в весьма малом количестве от Сухаревой башни и которую поэтому могли пить одни только достаточные люди. Теперь к чести попечительного городского управления, не щадящего ни издержек, ни трудов, проведена от Сухаревой башни по всему пространству Москвы, в фонтаны и другие водопроводы, по местам наиболее нуждающимся в чистой воде, и невзирая что число оных теперь уже довольно значительно в Москве и поныне еще продолжают устраиваться фонтаны»[251]. Главным результатом было то, что всякому «приятно видеть, как начиная от фонтана у нижнего кремлевского сада народ постоянно в продолжении целого дня толпится около всех водохранилищ, а еще приятнее думать, что эта хорошая чистая вода сохраняет здоровье жителей Москвы»[252].
Автор записки напоминает, что 9 лет тому назад император Николай I намеревался начать строительство в Санкт-Петербурге 8 фонтанов-резервуаров, но с тех пор дело не сдвинулось: «…это было в 1848 г., во время сильной холеры в Петербурге, когда каждого смерть висела на носу, но прошла опасность, прошел и страх, прошли и заботы. И Петербург на беду и ко вреду бедного класса людей остался по-прежнему со своею отвратительною, мутною, вонючею водой в Фонтанке, Екатерининском канале и Мойке, истинными résérvoires, как сказано медиками, зловредной для здоровья воды, по необходимости употребляемой двумя третями жителей Петербурга для пищи и питья! Не воздух, не пища суть зародыши холеры в Петербурге, а бесспорно тухлая, гнилая вода в канавах, или лучше сказать, этот настоящий настой дохлых крыс, собак, кошек и разных других нечистот, коими оне наполнены; в чем, к сожалению, всякий может ясно удостовериться»[253].
236
Там же. Д. 3236. Л. 39 об.
237
Там же. Д. 3218. Л. 66–66 об.
238
Там же. Д. 3213. Л. 54.
239
Там же.
240
П. Н. Игнатьев, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, граф, санкт-петербургский военный генерал-губернатор (1854– 1861 гг.).
241
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 3213. Л. 54 об.
242
Л. Н. Эртель, генерал-майор, санкт-петербургский брант-майор (1847–1858 гг.).
243
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 3213. Л. 54 об.
244
Там же. Л. 55.
245
Там же.
246
Там же. Л. 55–55 об.
247
Там же. Л. 55 об.
248
Там же.
249
Там же. Д. 3215. Л. 15 об.
250
По заключению специалиста-исследователя «Положение с водоснабжением Петербурга было катастрофическим» (Фальковский Н. И. История водоснабжения в России. М., 1947. С. 185).
251
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 3214. Л. 42–42 об. См. подробнее: Кошман Л. В. Город и городская жизнь в России XIX столетия: Социальные и культурные аспекты. М, 2008. С. 92–95.
252
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 3214. Д. 42 об. В конце 1850-х гг. длина водопроводной сети в Москве составляла около 47 км с 26 водоразборными фонтанами и бассейнами (Фальковский Н. И. Указ. соч. С. 174).
253
ГАРФ. Ф. 109. СА. Оп. 3. Д. 3214. Л. 43.