Страница 13 из 14
Не надо быть знатоком прокурорской канцелярии, чтобы предположить, что в Генеральную прокуратуру России ежедневно приходили сотни, а то и тысячи подобных обращений. Бандиты и их любовницы жалуются на следователей (дескать, бьют, пытают утюгом и электрошоком), соседи по коммуналке – друг на друга, профессиональные сексоты доносят на честных людей, психи пишут о своем и т. д. Большая часть этих посланий выбрасывается на помойку. Что-то, возможно, спускается по инстанциям, пока не попадет в руки сотрудника, которому перенаправить обращение уже не к кому, и тогда ему самому приходится проводить проверку. Быть может, он и отработал бы заявление – да только как можно все это обстоятельно проверить, когда в прокуратуре работает несколько десятков тысяч человек на всю страну?
По «счастливой случайности» заявление Федорова стало исключением из обыденной прокурорской практики. Что же так заинтересовало тамошнего клерка или самого Скуратова? Фамилии Черномырдина, Дубинина, Лебедева или других, менее известных персон? Искренность заявителя и мифические опасения за свою жизнь в США? Заблокированные (похищенные у нашего банка) денежные средства? Это бредовое письмецо оказалось на рабочем столе Скуратова не в силу бдительности правоохранителей, а потому, что его там ждали. Все было оговорено заранее, нужен был лишь формальный повод. Письмо несло в себе некий маркер, сигнал, адресованный «кому следует». Думаю, «человек, похожий на Генерального прокурора России», назубок знал имена всех своих симпатичных скелетов в шкафу, потому что какие-то неизвестные нам пока кукловоды неустанно об этом заботились и держали наготове кинопроектор в ночной студии «Вестей». Мы, мол, мирные люди, но… и все такое прочее.
Какая часть этого письма главная? Федоров, естественно, руководствовался исключительно меркантильными соображениями. Генпрокуратура же, как и следовало ожидать, усмотрела в заявлении «измену Родине и смертельное убийство», совершенные Лебедевым и его сообщниками, поэтому работа по обращению Федорова началась незамедлительно и в авральном порядке. Сразу же за подписью генпрокурора ушли совсекретные поручения и запросы в ФСБ и налоговую полицию. Тексты документов уже были составлены таким образом, будто речь шла о раскрытом налоговом преступлении и требовалось лишь уточнить некоторые детали и как следует все оформить.
Сотрудников прокуратуры, получивших федоровское обращение в работу, не напугало то, что заявитель находится за океаном. Его ведь нужно опросить, изъять имеющиеся бумаги, запросить документы, все это проанализировать и сопоставить, снова опросить, если вдруг обнаружатся противоречия. Мало того: когда за стенкой сидит Сам, самолично и непосредственно надзирающий за ходом расследования – а он тут самый главный, кстати говоря, – то проверяющему вообще не позавидуешь. Но – пронесло. Все сроки, предусмотренные законодательством, истекли, преступления не нашли (а как найдешь то, чего нет?), никакого процессуального решения в конечном счете не приняли, и все уцелели, слава Фемиде. Но дело того стоило, и вхолостую сработавшее обращение Федорова безо всяких на то законных оснований незаметно прилипло к материалам уголовного дела, возбужденного аж 15 июля следующего, 1997 года. Причем прилипло в качестве «основного направления».
В канун 1997 года у здания банка опять произошел взрыв. Как и в предыдущих случаях, милиция виновных не нашла, а мы, по правде говоря, и не надеялись на что-то другое. Тогда нам подумалось, что, может быть, прокуратура поможет хоть как-то пролить свет на происходящее. Из прокуратуры ЦАО города Москвы пришел замечательный ответ. Суть его сводилась к следующему: во-первых, изучив все три уголовных дела по фактам вооруженных нападений, надзирающие за следствием сотрудники прокуратуры пришли к выводу, что работа по этим делам фактически не ведется. Во-вторых, в расследовании дел можно решительно продвинуться, если в полном объеме отработать версию о причастности к совершению преступлений… сотрудников, охранявших банк.
Вырисовывался понятный сценарий. По мнению милиции и прокуратуры, главные подозреваемые – охранники банка. Под носом у руководства банка они организовали преступное сообщество, приобрели оружие и боеприпасы, помещение охраны использовали в качестве полигона для тренировок – иногда, впрочем, не совсем удачно, – но в остальных случаях работали исключительно по ночам, четко, неуловимо и безмозгло, всякий раз забывая, что по ночам банк не работает. С учетом того, что в дневное время охранники выполняли свои обязанности весьма профессионально, прокурорская логика требовала новых правдоподобных версий на базе исследований в области парапсихологии и опытов в период полнолуния. Просто сценарий фильма с Луи де Фюнесом в главной роли.
До февраля 1997 года (а о заявлении Федорова в Генеральную прокуратуру России нам еще не было известно) мы понятия не имели, что стоит за происходящими вокруг нашего банка событиями. Однако в конце зимы 1997-го представилась возможность совершенно по-иному взглянуть на причины и следствия описываемых событий. В банк с внеплановой проверкой по вопросам соблюдения фискального законодательства пришли сотрудники налоговой инспекции. Вероятно, в другом подобном случае мы бы не придали особого значения этому обстоятельству, если бы не тот факт, что с момента комплексной проверки не прошло и года. В течение 1996 года работники территориальной налоговой инспекции неоднократно посещали банк. В мае того же года проводилась комплексная проверка с участием Центрального банка, не выявившая никаких серьезных нарушений. Настораживающим было присутствие среди членов комплексной группы сотрудников налоговой полиции. Никаких объективных данных нам не сообщили, даже повода для внеплановой проверки не назвали.
Через некоторое время после начала внеплановой проверки нам удалось выяснить, что столь неожиданным и пристальным вниманием к себе банк обязан письму заместителя Генерального прокурора России Катышева в Государственную налоговую службу. Между Федоровым и прокурорами в то время шла очень трогательная переписка.
Сомневаюсь, что мошенникам до этого приходилось общаться со столь отзывчивыми сотрудниками прокуратуры. Впоследствии ни один из сотрудников правоохранительных органов, с кем мне доводилось беседовать, не сможет поверить в то, что подобное письмо могло появиться на свет, тем более в стенах здания на Большой Дмитровке. Предлагалось считать его фальшивкой. К сожалению, данное письмо действительно было направлено Федорову. Поражает то, с какими подробностями генеральная прокуратура информирует вора о мерах правового характера, предпринимаемых банком в защиту своей собственности, и уговаривает его о личной встрече.
Позже бывший следователь Кирсанов рассказал, что в сентябре 1997 года ему было поручено расследовать факты, изложенные в заявлении Федорова. К этому времени материалы дела представляли собой объяснение самого Федорова американскому ФБР и большое количество банковских и иных документов, причем даже не переведенных на русский язык. Из имевшихся материалов никакие, даже предварительные выводы сделать было просто невозможно. Фактически пришлось начинать все с нуля – от покупки облигаций Национальным резервным банком до перевода Федоровым денежных средств. Эту работу Кирсанов смог закончить только ближе к концу 1997 года, составив наглядную схему. Акт налоговой проверки появился только 27 июня 1997 года, в то время как само письмо Аристова Федорову ушло гораздо раньше – в апреле. Это угодливое по содержанию письмо было использовано по назначению: полученный факс Федоров представил в швейцарский суд и добился-таки снятия ареста со своего личного счета, после чего снял с него деньги и спрятал их в более надежное место.