Страница 29 из 65
Весь этот хаос и вся эта распущенность в науке, порождающая полную анархию во мнениях и убеждениях учёных, доказывает, что в настоящее время науки нет, и что позитивизм не есть наука, ибо не представляет из себя чего-нибудь цельного, объединённого, стройного и авторитетного, т.е. того именно, чего мы непременно должны требовать от всякой науки и что должно проявляться на каждом шагу, при каждом новом открытии или изобретении. Позитивизм не держит в своих руках человеческих знаний, он не управляет и не руководит ими, но собирает лишь экспериментальные данные и сваливает их в общую кучу, из которой каждый учёный выбирает, по своему усмотрению, что ему подходит, без всякой системы, без всякой связи с остальными данностями науки, равно и строит свои заключения, совершенно не справляясь с параллельными трудами других учёных в других областях знаний.
Ведь объединять знания и вырабатывать принципиальные понятия может только философия. Философии же с конца XVIII века совершенно нет, она вырвана с корнями из науки, и всё, что носит мало-мальски философский характер, считается ненаучным, несерьёзным и неразумным.
Пусть читатель не думает, что мы требуем введения метафизики в науку. Как метафизика в науке непонятна и неуместна, так и наука без научной философии одинаково непонятна. Сам Огюст Конт считал философию (не метафизику, повторяем) логикой науки и считал, что только она одна может слить все научные знания в одно гармоничное целое, свести их все к одному общему выводу, правильно оценить и сгруппировать их.
Проследим правильный научный ход развития мысли, способный удовлетворить условиям правильного и всестороннего изучения какой-либо области явлений. Прежде чем приступить к изучению чего-либо, я должен предварительно отметить, что именно и с какой точки зрения я буду изучать. Затем я должен справиться во всех областях знания, что именно было уже изучено по этому поводу, и знать какие из найденных мной таким образом данностей науки имеют абсолютный, смысл, какие - вероятный, какие гипотетичный, а следовательно - какие могут служить исходными пунктами мышления, ибо они проверены наукой и приняты ею, какие могут служить лишь как соображения и каких должно избегать, как заблуждений. Руководствуясь этими данными, я могу строить свои умозаключения, владея незыблемыми руководящими нитями принципов, справляясь постоянно со всеми выводами параллельных областей знания. Эта уже одна задача объединения всех знаний не может быть выполнена экспериментальной наукой, но должна составить предмет научной философии. Но, кроме того, научная философия должна бы была считаться ещё с одним чрезвычайно важным вопросом, а именно: почти все приобретённые экспериментальным путём понятия о природе не могут быть приняты прямо, как реальности, ибо вещь в самой себе не есть ещё то представление о ней, которое получено через эксперимент. Принимая, как до сих пор принимал позитивизм, понятия, добытые экспериментом, за реальности, без всякой предварительной переработки их философским путём, и не отделив в них возможное и вероятное от сомнительного, мы действуем опрометчиво и вполне ненаучно, что свидетельствует: 1) что мы не обладаем чувством фактичности, ибо в противном случае мы не смешивали бы условные понятия с абсолютными; а в 2) то, что те понятия, какие должны бы были служить одними лишь соображениями ума, мы переносим на самые явления и устанавливаем на них своё понятие о реальности; тогда как заведомо они составляют только непогрешимые исходные пункты мышления, от которых мы должны бы были исходить выводом нашего познания природы, а ни в каком случае не принимать их за самые знания. Принимая же начало мышления за конечный вывод, мы необходимо должны вдаваться в безысходные противоречия и в неисправимые заблуждения.
Чтобы быть более или менее непогрешимым, параллельно со всяким естественно-научным исследованием, должна непременно производиться философская обработка его, цель которой состоит в том, чтобы на основании данных, добытых экспериментом, правильно установить наши познания о нём; т.е. выделить всё реальное, находящееся в них, и построить такие понятия о природе, которые имели бы действительное значение, вполне возможное или вероятное, связанное со всем остальным зданием науки. Эти понятия могли бы при дальнейших выводах нашего ума служить в свою очередь исходными пунктами последующего мышления. Без такого образа действий наука не может приобрести никакого критерия, который дал бы нам возможность отличить реальное от воображаемого, и мы будем всегда бродить в тумане фантазий и противоречий.
Что позитивизм в самом деле не может считаться наукой не лучше ли всего доказывают царствующие в настоящее время в нём анархия мнений и полный хаос знаний, вызывающие непримиримые разногласия в науке, взаимные попреки и обвинения в недомыслии и в нелепостях, которые делают друг другу никто иной, как представители физики, т.е. той области, где, по-видимому, не должно быть места для произвольных, шатких и фантастических взглядов.
Всё вышесказанное доказывает, что в настоящее время наука без руля и ветрил двигается по инерции, в ожидании того времени, когда на неё взглянут более серьёзно и примутся за окончательную перестройку и переработку заново всего, что в ней находится.
Не надо этому удивляться, мысль эта не нова: сам Огюст Конт никогда не ставил высоко задачи позитивной науки. Он никогда не называл её ни позитивной и ни рациональной наукой, а просто экспериментальной и придавал ей весьма ничтожное значение среди всех остальных человеческих знаний. Он сам отвергал, чтобы эта экспериментальная наука могла бы быстро следовать по пути своего развития и советовал умышленно тормозить её развитие, ибо величайшей из забот его была единственно та, чтобы люди не старались знать больше, чем достаточно. А потому разработку позитивизма он поручал только неудачным кандидатам на священническую должность, кандидатам, «которым было отказано в приёме в священники по недостаточности нравственного величия и твёрдости характера, но которые могли быть признаны достойными оставаться в числе пенсионеров духовного звания во внимание к их теоретическим способностям». (Д.С. Милль, стр. 159). До такой степени пустым считал он экспериментальную науку. Он питал прямо ненависть к ней и допускал её только в пределах строгой необходимости, когда через неё можно было достигать или нравственной, или социальной пользы.
Многие учёные открыто протестовали против университетской науки вообще и возможности считать наш современный позитивизм наукой; например, Артур Шопенгауэр весьма энергично восстаёт на возможность применения принципов университетской науки в серьёзной науке и философии. Он называет подобных людей рыцарями ремесла и профессии и в своих «Философских рассуждениях о четвёртом корне закона достаточности основания» (Перев. Фета, Москва, 1886) говорит: «Если бы с высокого Олимпа истина сошла бы нагая, как мать её родила, и приносимое ею найдено было бы несоответствующим требованием тогдашних временных обстоятельств и целям высшего начальства, господа „профессии и ремесла“, воистину, не стали бы терять времени с этой непристойной нимфой, с этой невестой без приданого, а поскорее прогнали бы её комплиментами обратно на родной Олимп.
Ибо, конечно, вступающий в связь с этой заманчивой сиреной должен отказаться от счастья быть философом на государственной кафедре. Он будет, если и пойдёт высоко, то разве философом на чердаке из-за куска насущного хлеба.
Пусть они продолжают поступать как хотят: истина „в угождение ремеслу“ не станет другой.
Действительно серьёзная философия переросла университеты. Быть может дело дойдёт до того, что она будет сопричислена к тайным наукам; тогда как её изнанка, та университетская ancilla-theologiae, этот плохой дублет схоластики, коего высшим критери-умом философической истины - местная догматика, тем громче будет раздаваться в аудиториях: „Мы пойдём одним путём, а вы ступайте другим“».
Карлейль говорит: «Жизнь этих людей посвящена поруганию истины и религии. Взор их только скользит по поверхности природы. Вся её красота с бесконечным тайным величием, никогда, ни на одно мгновение, ими не была понята... Разлагая материю, роясь во внутренностях человеческих трупов и не находя в них ничего, кроме того, что можно взвесить и ощупать, они решили, что нет души, нет Провидения, - есть одни прирождённые материи силы.... Их теория мира, картина человека и человеческой жизни -как они мелочны и жалки».