Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 31

Праздничный ужин продолжался за полночь. Пели революционные песни, русские, грузинские, украинские, и засиделись бы до утра, если бы не сознание того, что завтра надо рано вставать и ехать на Красную площадь, где состоится военный парад и демонстрация трудящихся, где присутствие Сталина на Мавзолее Ленина обязательно, – только это остановило праздничный ужин и развело всех по спальням.

Сталин остался доволен семейным вечером, никому не звонил, а дежурному начальнику охраны велел его не беспокоить, если ничего не случится из ряда вон выходящего.

В спальне, раздевшись и уже лежа в постели, он с удовольствием и некоторым нетерпением наблюдал, как раздевается и приводит себя в порядок жена, расчесывая короткие черные волосы возле большого зеркала. Она сидела к мужу вполоборота, он видел в зеркале ее пухлые щеки и несколько тяжеловатый подбородок, прямой нос и маленький чувственный рот, широкие черные брови… – в общем, не красавица, конечно, и ума не так уж много, так жене и не нужно много ума, для нее главное не это…

И снова вспомнил ту свою бессонную первую ночь на квартире Аллилуевых и ощутил почти то же волнение, какое испытывал четырнадцать лет назад.

Когда Надежда Сергеевна, в полупрозрачной шелковой рубашке подошла к постели и протянула руку к выключателю напольного торшера, Сталин поймал ее руку и потянул ее к себе.

– Я хочу тебя видеть, – произнес он тихо, приподнялся и начал стаскивать через голову с нее рубашку. Добавил, отбросив рубашку в сторону: – Всю-всю хочу видеть.

– Что это с тобой? – тихим и довольным смехом ответила Надежда Сергеевна, прильнув к нему, увы, уже не таким юным, но все еще стройным телом молодой и цветущей женщины.

Сталин на руках навис над этим телом, стал целовать его, начав с глаз, спустившись к грудям, уже не столь упругим, как когда-то, потом к животу, а Надежда Сергеевна теребила его густые волосы, запустив в них пальцы, и руки ее двигались все быстрее и нетерпеливее, таща эту голову к себе, помогая ногами, пока он не овладел ею, дохнув в лицо табачным и винным перегаром.

Она подумала, что никак не может приучить его чистить на ночь зубы, но тут же забыла об этом, отдавшись ритмическим движениям и превратившись в ощущение себя самой, обволакивающее тело ее и волю.

Глава 3

– Вчера Полина Молотова рассказывала мне, – говорила рано утром Надежда Сергеевна своему мужу, сидя возле зеркала в халате и расчесывая волосы после мытья, – что Москву буквально наводнили голодающие с Украины, что дети до того худы, что прямо кожа да кости, а у матерей нет молока…

– Твоя Полина вечно сует свой нос не в свои дела, – резко перебил жену Сталин, натягивающий в это время на ноги мягкие сапоги. – Скажу Вячеславу, чтобы задрал ей юбку и высек хорошенько по заднице, а сам не высечет, прикажу Менжинскому: у него специалисты найдутся.

– Как тебе не стыдно, Иосиф? Полина – очень порядочная женщина, она сострадает этим несчастным людям… – Надежда Сергеевна повернулась к мужу, черные глаза ее горели гневом и, как показалось Сталину, самой неподдельной ненавистью.

Он посмотрел на нее тяжелым оценивающим взглядом, глубокая складка рассекла его лоб. В замешательстве погладил усы: куда девались ее вчерашняя нежность и понимание? – и только тогда произнес хрипловатым голосом:





– Вот и пусть сострадает молча, а не мелет, чего не положено, своим длинным жидовским языком!

Надежда Сергеевна смутилась: она знала, что означает этот взгляд, эта поперечная складка на лбу, этот хрипловатый голос, но все же не остановилась:

– Но ведь это же факт, Иосиф, что на Украине голод, в Белоруссии голод, на Дону и Кубани тоже, и что до такого состояния народ довела не только засуха, но и… но и бесчеловечное отношение к крестьянам местных властей… Надо же что-то делать, Иосиф! Нельзя же так жестоко и безразлично относиться к своему народу, который на своих плечах…

– Надежда, заткнись! – оборвал Сталин жену. – Еще не хватало, чтобы дома у меня тоже образовалась оппозиция и начались политические свары. Поменьше слушай всяких дур! А если я узнаю, что эта будто бы безобидная женская болтовня кем-то направляется… Не забывай, чья ты жена, что у меня полно врагов, что они спят и видят, чтобы в моем доме начались распри на политической почве, чтобы товарищ Сталин растерялся и пошел у них на поводу. Предупреждаю тебя последний раз: ни слова о политике! Все!

– Ты груб и не чуток, Иосиф! – воскликнула Надежда Сергеевна, и на глаза ее навернулись слезы обиды. – Мои слова вызваны состраданием к бедным, беззащитным людям, они никем не направляются, да будет тебе это известно. И не только к ним, но и к тем, кого преследуют твои опричники… Не думай, что я ничего не вижу и не понимаю! И, пожалуйста, не ори на меня: это тебе не твои прихлебатели, которые ненавидят и презирают свой собственный народ. Я твоя жена…

– А пошла ты знаешь куда со своим состраданием и пониманием! – тихо, еле слышно, но на таком пределе бешенства произнес Сталин, что Надежда Сергеевна вздрогнула и замолчала.

Сталин встал, накинул на плечи китель, пошел из спальни. Но у двери остановился и, повернувшись к жене, заговорил тем же глухим голосом, с усилием подбирая слова:

– Пойми, идет война, самая настоящая классовая битва не на жизнь, а на смерть. Эту войну гениально предсказал Ленин, она закономерна и неизбежна так же, как восход и заход солнца. А на войне побеждает тот, кто не знает сомнений и жалости, кто умеет подавить их в себе во имя великой цели… Вспомни Царицын: нас утопили бы в Волге, если бы мы на жестокость не отвечали еще большей жестокостью. А твои голодающие хохлы и казаки – это кулаки, которые не желают идти в колхозы, не хотят расстаться с награбленным добром, не хотят сеять хлеб, не хотят убирать его. Они хотят уморить голодом советскую власть. Они умирают от голода? Пусть умирают! Свою смерть они выбрали себе сами. А советской власти без коллективизации сельского хозяйства не жить. Иначе голод охватит всю страну.

Постоял мгновение в раздумье, открыл дверь и вышел.

Легкое и праздничное настроение, с каким Сталин проснулся, сменилось вчерашним раздражением, с каким он покинул торжественный вечер в надежде найти в собственном доме успокоение и моральную поддержку. Нет, эти мерзавцы вторгаются даже в его личную жизнь. Они сегодня нашептывают его жене, что во всех бедах страны и ее народов виноват Сталин, завтра то же самое начнут говорить детям, пройдет совсем немного времени, и у него не останется на всем свете действительно родной, все понимающей и все прощающей души.

Люди голодают… А почему? Да потому, что эти люди не хотят понять величия целей, стоящих перед страной, они никак не могут оторваться от своего закисшего мирка, вырывать из которого их приходится с корнем. А это больно, но необходимо…

Люди голодают… Будто он сам не видит и не знает, что они действительно голодают. Но разве он виноват, что второй год в стране неурожай, что коллективизация разворачивается не так быстро, как бы хотелось, что власти на местах неразборчивы и тупы, что бюрократические кланы больше заботятся о себе, чем о деле, что многие крестьяне по своей темноте и невежеству противодействуют образованию коллективных хозяйств, уменьшая посевы, забивая скотину, пряча хлеб, убивая активистов, а именно в коллективных хозяйствах, оснащенных передовой техникой, спасение не только советской власти, но и самих же крестьян.

Конечно, тракторов еще слишком мало, хлеб попросту взять не у кого, кроме как у тех же крестьян, а то, что заготавливается, он должен отдать рабочим и армии. Запад согласен продавать хлеб, но исключительно за золото, а где он тогда найдет средства для дальнейшего развития тяжелой промышленности? Он уж и так приказал продавать на Запад произведения искусства из царской казны, из музеев, старинную церковную утварь. Сейчас там мода на все это, бывшие русские богачи скупают все подряд. И не только русские. А когда во всемирном масштабе победит коммунизм, все эти художественные ценности станут достоянием всех народов земли. Теперь же все золото идет на приобретение станков и оборудования для новых заводов, на обучение и создание новых кадров, и прежде всего для обороны, которой измеряются мощь, самостоятельность и надежность всякого государства. Проигрыш в войне окажется гибельным и для искусства, и для каждого советского человека. Жертвуя сегодня частью богатств и людей, мы сохраним народ и страну для будущего. И не только сохраним, но и создадим новые богатства, увеличим численность населения страны. Все так просто, а самый близкий человек, жена, этого понять не хочет…