Страница 6 из 7
Все они словно говорят ему: «Живи, Василий! Хоть мы и не можем обеспечить тебя большим, чем есть мы сами, но мы тебя не оставим, мы будем стоять между тобой и смертью, пока ты не найдёшь что-то лучшее нас».
Ничего лучшего пока не находится. Василий вкусно ест, сладко спит, ходит в кино, встречается с друзьями, гуляет по городу.
Вечная разлука
Аркадий Львович, тихий, добрый, безотказный человек, сидит на диване с котом Барсиком и смотрит телевизор. Барсик моется и не обращает внимания на Аркадия Львовича.
Сегодня Аркадий Львович видел свою бывшую жену Дашу. Он посмотрел ей в глаза и на её всё ещё красивое лицо и вспомнил, как во времена, когда они с Дашей были юными, они друг через друга то и дело постигали разные космические тайны. И по большей части все эти тайны были совершенно ужасны.
Одной из самых ужасных тайн была тайна о вечной разлуке, которая интуитивно мучила Аркадия Львовича ещё с детства, но как-то особенно отчётливо проявилась потом. Аркадий Львович вспоминал, как в то последнее их с Дашей лето, когда всё у них уже давно, лет пять как рассыпалось, когда Даша ему уже сказала, что встретила другого человека, а от него уходит, она работала в офисе, а он нигде не работал. И вот Даша звонила ему каждый день и просила подойти к ней в обеденный перерыв, и он подходил, и они шли вместе в столовую и кушали. Зачем, казалось бы? Зачем Даша ему звонила? Зачем он шёл? Аркадий Львович понимал: чтобы побыть вместе – перед лицом вечной разлуки.
Вечная разлука с тех пор была для Аркадия Львовича горизонтом любых отношений, любого совместного времяпрепровождения с людьми. Аркадий Львович никому ни в чём старался не отказывать. Он думал: даже если люди, как и мы с Дашей хотели когда-то, живут вместе до гроба – какая это маленькая крупинка по сравнению с вечной разлукой: с годами, веками, тысячелетиями и холодными космическими пространствами, где этих людей уже не будет, и следа от них уже не будет. И для него любая близость человеческая была ценна, наверное, именно из-за этой вечной разлуки. Бывает, просит Аркадия Львовича мать, или друг, или какая-нибудь женщина случайная: «посиди со мной», «поговори со мной», «попей со мной чай», – Аркадий Львович откажет, а тут же это чувство, что вечная разлука на горизонте, а он отказал. Никогда Аркадий Львович ни с кем не ссорился, все острые углы сглаживал. А как могут люди воевать и убивать друг друга, и обижать, и всякое зло делать, – казалось ему, что всё это от того, что люди не понимают про вечную разлуку.
Так мучило его это предчувствие вечной разлуки, что только ради того, чтобы вечную разлуку преодолеть, он готов был верить в Бога, если Бог гарантирует, что со всеми, кто дорог ему, Аркадию Львовичу, ещё будет встреча не на земле, так на небе: и с покойным отцом, и с любимой в детстве овчаркой Стефи, и с бывшей женой Дашей, и с девочками, которых он любил в школе, и с давними друзьями, пути с которыми давно разошлись. И с матерью, старой женщиной, живущей в соседней комнате, Аркадий Львович чувствовал вечную разлуку. Казалось бы, мать была рядом, и Аркадий Львович её любил, но помнил, что в раннем детстве любил её иначе, помнил, какая она была молодая и красивая, и как хорошо ему было рядом с ней, – так же хорошо, как потом было хорошо с Дашей, когда он был в неё влюблён. А теперь мать была просто дорогой, родной, привычный человек, но того единства, что было в детстве, больше не было, и когда Аркадий Львович повзрослел и это единство утратил – он как будто потерял мать. И хотя они жили вместе и любили друг друга, они были уже в вечной разлуке, и ничто на свете не способно было этого изменить.
Аркадий Львович, тихий, добрый, безотказный человек, сидит на диване с котом Барсиком и смотрит телевизор. Барсик моется и не обращает внимания на Аркадия Львовича. Аркадий Львович на одном конце дивана, а Барсик на другом, и между ними вечная разлука.
Петрович и Петровский
Бомж Петрович сидел на автобусной остановке и грустил: всё в его жизни было очень плохо. Остановилась иномарка, и оттуда вышел – и тут бомж Петрович охренел – вылитый бомж Петрович, только в костюмчике и распальцованный. И направился прямо к бомжу Петровичу. Представился: «Я – олигарх Петровский. Я долго искал кого-то, как две капли воды похожего на меня, и вот недавно мои ребята увидели тебя, копающегося в протухшей колбасе и деталях от выброшенного холодильника на местной свалке, сообщили мне, и я приехал к тебе знакомиться, братан». «А зачем я тебе, братан? – спросил бомж Петрович, – я – бомж, ты – олигарх, я – в говне, ты – в шоколаде, что у нас общего, кроме свиной хари?» «Я в депрессии, – ответил олигарх Петровский, – всё в моей жизни плохо, каждый новый миллиард долларов, который что ни день валится на мою голову, повергает меня в отчаяние, от изобилия любовниц-моделей у меня уже не стоит, я пил трициклические антидепрессанты, потом селективные ингибиторы обратного захвата серотонина, потом ингибиторы моноаминоксидазы, потом от нечего делать негрустин купил, и ничего не помогает, братан. И я решил тогда исчезнуть, заменить себя на человека, похожего на меня, как две капли воды, а самому начать жить жизнью этого человека, перестать быть олигархом и стать счастливым. А ты, братан, иди вместо меня в олигархи». Бомж Петрович не будь дурак – и согласился. Стал олигарх бомжом, а бомж олигархом. Только что-то у них не заладилось. «Я-то думал жизнь моя – говно, а оказывается жизнь олигарха – говно ещё похлеще, – понял скоро бомж Петрович, – осточертел мне этот бизнес, осточертели любовницы, осточертели конкуренты, и все меня ненавидят, вот так сяду, бывает, на Канарах, на коленях блондинка-модель, а сам думаю: сидеть бы сейчас на солнышке у мусорных баков, пить водочку, девушкам вслед что-то похабное кричать и блох из бороды выбирать – это ли не счастье было». А у олигарха Петровского, ставшего бомжом, тоже не заладилось: и пить круглые сутки он не может, и блохи в бороде раздражают, и спать на чердаке холодно, и вообще скучно как-то без бизнеса. Стал он вспоминать: международные аэропорты, отели, бизнес-встречи, приёмы, и думать: это ли не счастье было? В общем, прошло три года. Бомж Петрович пропил все деньги олигарха, разорил его корпорацию и снова стал бомжом. Блох из бороды выбирал, грелся на солнышке, сосал водочку и был счастлив. Олигарх Петрович за это время с нуля поднялся, основал новую корпорацию, стал снова ездить на бизнес-встречи, летать в международные аэропорты, и на любовниц-моделей у него отлично стоял. И до самой смерти ещё через один год, когда бомж Петрович замёрз пьяный под забором, а олигарха Петровского застрелил нанятый конкурентом киллер, они оба были благодарны за всё, что у них было, и понимали, что всё у них на самом деле хорошо. Стоит только посмотреть на всё это с другой стороны, братан, с другой стороны.
Полиамория
Гендерквир Лена пришла на приём к гинекологу, потому что ощущала зуд. Надо сдать анализы на скрытые инфекции, – сказала гинеколог Козькина. Я всегда пользуюсь презервативом, – ответила Лена, – не было возможности заразиться. Всё равно надо сдать, – сказала гинеколог Козькина, – хламидии, например, могут проникать через поры в презервативе. У вас один половой партнёр? Нет, – ответила Лена и побледнела, потому что представила себе, как страшные хламидии зубами прогрызают резину. Бедная девочка, – сказала гинеколог Козькина, – вот приходится вам думать о том, как проникают хламидии, а самое лучшее – иметь одного полового партнёра и быть в нём уверенной. Тут гендерквир Лена не выдержала и ответила: Бедная женщина, я не девочка, а гендерквир. И я не считаю, что лучше иметь одного полового партнёра. Я за полиаморию. Знаете, что это такое? Это практика и система этических взглядов на любовь, допускающая множественные любовные отношения с несколькими людьми, с согласия и одобрения всех этих людей, на основе честности, доверия и откровенности. И, по-моему, полиамория гораздо лучше, чем эта механичная серийная моногамия с изменами и ложью. Фри лав, что ли? – спросила Козькина. Нет, фри лав давно выродилась в секс со всеми подряд, а полиамория – это именно про любовные постоянные отношения на нравственной основе, – ответила гендерквир Лена. После этого разговора гинеколог Козькина задумалась. Полиамория, слово-то какое, – думала она, выходя из поликлиники. На широком проспекте, по которому она шла к метро, то и дело ей попадались кофейни со столиками, вынесенными на улицу, за ними сидели влюблённые парочки, и навстречу ей тоже шли пары, и одиночки, мужчины и женщины, и гинеколог Козькина смотрела на них и думала: неужели их всех можно любить и вступать в отношения. И представила себе гинеколог Козькина, что все люди связаны сложными многогранными узами любви друг с другом, а она, Козькина, этими узами любви не связана, потому что уже восемнадцать лет как её единственный партнёр – её муж, и ничего кроме мужа и женских половых органов она в своей жизни не видит. Странная, чуждая, таинственная страна Полиамория, не понять тебя простому советскому человеку. Через неделю Лена пришла за анализами. Никаких скрытых инфекций у неё обнаружено не было, обычный дисбактериоз. А у гинеколога Козькиной скоро самой случилась гонорея, потому что она доверяла своему мужу и не предохранялась, а он – и не в первый раз уже – сходил налево. И гинеколог Козькина думала, разводиться или нет, но простила своего мужа, ибо любовь долготерпит, милосердствует, всё переносит и никогда не перестаёт.