Православие и корейцы

Можно себе представить, что произошло после чтения означенной бумаги в корейской революционной толпе, заседавшей в вышеозначенном собрании. Лишь только закончилось чтение бумаги, как послышались дикие выкрики по адресу ни в чем неповинного архипастыря: «Убрать его! Вон его! Долой его! Арестовать его!» и т. д. Нужно заметить, что среди заседавших были не только миряне, но и подведомственные епископу священники-корейцы Никольско-Уссурийского и Посьетского районов, когда-то обласканные, облагодетельствованные своим архиереем, его ставленники, теперь кричали вместе с безумной толпой: «Распни, распни его»! Картина удручающая. Кажется, было забыто все доброе, хорошее, христианское, сделанное владыкою для корейцев вообще и уссурийских в частности. Ведь никому так неизвестно, как пишущему эти строки, с какою бывало любовью и доброжелательством относился он к корейцам, их быту, положению как в самой Корее, так и в Уссурийском крае. Кто больше всех беспокоился об их школах, приходах, как не преосвященный Павел! Кто являлся главным защитником корейцев перед властями во Владивостоке, как не тот же преосвященный? И вот в результате мы видим, чем оплачивают они заботу о них: вместо благодарности – черною неблагодарностью, вместо признательности – дерзким диким походом против своего архиерея. Дальше этого идти, кажется, уже некуда!

Пишущему эти строки как-то раз (в то же революционное время) пришлось быть по делам служебным у преосвященного владыки архиепископа Евсевия и в разговоре показалось уместным высказать архипастырю несколько слов по поводу вышеозначенного выступления корейцев, спросить его, почему он, архиепископ, не выступил на защиту своего преосвященного Викария? Почему не провозгласил своего святительского прещения на эту гнусную революционную банду, собравшуюся судить неподвластного ей архиерея?

Владыка глубоко вздохнув, сказал: «Вы говорите, почему я молчу, почему не выступаю в защиту преосвященного Павла? Посудите сами, перед кем я должен выступить и защитить его? Перед волками и защитить от волков. Вы не знаете, насколько мы теперь безоружны, беззащитны… Мы совершенно потеряли под собой почву… Теперь каждый, кому не лень, может нас «лягнуть», если не сказать более. Лично я разве гарантирован от грубых выходок этой толпы?

На меня так же, как и на преосвященного Викария сыплются обвинения. Вот изволите видеть, как меня аттестуют мои же ставленники».

При этом владыка взял с письменного стола письмо, присланное ему каким-то священником из провинции, и стал его читать. Боже мой, какая это была брань! Какая ложь против архиепископа! Я после двух-трех страниц чтения (письмо было длинное) попросил владыку прекратить читать это невыносимое по дерзости и выражениям «послание». Мне было невыносимо больно за горячо любимого архипастыря. У меня невольно выступили слезы на глазах. Смотрю, у Владыки точно также глаза оросились слезами. Утешать было бесполезно, да и чем утешишь, когда все мы в одном и том же положении. Я молча встал, молча поклонился, молча облобызал его десницу и с тяжелым чувством вышел из его покоев. Вот, думаю, заварилась всероссийская «каша»! Дождались «волюшки»! Нечего сказать, хороша свобода! Воцарившийся «хам», как видно, покажет нам свободу. Нет, говорю себе, от добра добра не ищут, дальше нам ждать хорошего нечего. Мерзость запустения распространяется везде и всюду и, видимо, заполнит собою всю Россию, а может быть даже другие страны.

Между тем, когда Уссурийские корейцы судили преосвященного Павла в Н.-Уссурийске, в Сеуле приблизительно в то же время разнесся слух, что владыка Павел выехал в Токио передавать Сеульскую Миссию японцам[125]. Известие это, как говорится, подлило масла в огонь. Теперь не только недовольные учителя-корейцы, но и сам о. Палладий открыто выступили против своего покровителя, как «злейшего врага» Миссии, старающегося якобы «объяпонить» учреждение.

Чтобы отколоться от «ненавистного» Владивостока и своего «нежелательного» епископа, о. Палладий собрал несколько человек христиан-корейцев, выступавших против Преосвященного, и предложил им решить: желают ли они оставить Миссию в подчинении Владивостока, стремящегося передать ее в руки японцев или же хотят добиться самостоятельного независимого положения? Корейцы, как всегда готовые встать в самых даже маловажных вопросах в оппозицию японцам, конечно, не задумываясь, решили отколоться от «ненавистного» Владивостока. А один из них (священник Иоанн Кан) заикнулся даже об автокефалии корейской церкви (хороша автокефалия при двух-трех десятках христиан!), забывая, что автокефалии даются властью законным порядком, целым народностям во главе с их епископами.

После нескольких обсуждений составлено было прошение за подписями присутствующих (о. Палладий не приложил своей подписи, видимо, считал действия свои все же незаконными) и направлено в Св. Синод. В прошении, между прочим, говорилось, что корейцы-христиане желают, чтобы Миссия была самостоятельною, независимою ни от Владивостокского, ни от Японского, ни от какого-либо другого архиерея, кроме Синода, что во главе ее должен стоять правомочный начальник, непременно в сане архимандрита (а именно: о. Палладий).

Какая судьба постигла прошение, нам неизвестно, полагаем, что оно не произвело впечатления на членов Св. Синода, а если и произвело, так самое отталкивающее, тем более, что изложено было в духе самостийном, революционном, противном любви и смирению христианскому. А, может быть, оно не было принято во внимание, потому что Синод в то время был завален подобного рода бумагами, приходившими со всех концов России. Кроме того, Св. Синод доживал последние дни своей жизни[126].

Словом, так или иначе, дело с прошением провалилось окончательно и, как ни странно, никто из «воинствующих» корейцев не поинтересовался им ни в ближайшее время, ни в последующее. Миссия как была, так и осталась в ведении Владивостокского епархиального начальства, по крайней мере, до поры до времени.

Между тем преосвященный Павел, не зная ничего о происходящем в Сеуле, послал к о. Палладию одного катехизатора, некоего Самуила Ли, когда-то служившего в Сеульской Миссии и потом перешедшего в Уссурийскую, с просьбою дать ему катехизаторское место в каком-либо из станов в провинции, хотя бы при самом минимальном вознаграждении. Самуил не замедлил прибыть в Сеул и предстал пред «грозная» очи о. Палладия с архиерейским письмом в руках. О. Палладий, узнав, в чем дело, тотчас велел ему немедленно убираться вон к «своему архиерею»; причем вдогонку испугавшемуся и оторопевшему просителю добавил: «Ваш архиерей мне не указ, я сам знаю, кого мне принимать, кого гнать, кого миловать!..». Получился грандиозный скандал[127].

Чтобы образумить не в меру расходившегося инока, преосвященный Павел написал ему письмо с выражениями неудовольствия, но довольно корректное по содержанию. В ответ на это получил от него дерзкое послание, грубое, до неприличия оскорбительное, в котором о. Палладий называл архиерея «большевиком» и другими умаляющими честь и достоинство епископа эпитетами.

Далее преосвященному Павлу ничего не оставалось делать, как вышеозначенную грамотку представить на суд архиерейского совета, только что начавшего функционировать во Владивостоке, и ждать его решения.

Епископский совет по рассмотрении дела определением своим постановил: «о. иеромонаха Палладия немедленно отозвать из Сеула во Владивосток в распоряжение преосвященного Викария и вместо него назначить другого иеромонаха по усмотрению Преосвященного».

Итак, пробыв три с половиной месяца в Сеуле, о. Палладий принужден был распрощаться с Миссией и миссионерской деятельностью, к которой готовился столько времени, и снова возвратиться во Владивосток.

Перед возвращением его во Владивосток, Преосвященный Павел, благодаря своему мягкосердечию и незлобию, высказался о нем, между прочим, так: «Пусть возвращается, Бог с ним! Дадим ему какое-нибудь место, вернее всего в корейском стане, пускай его служит… по мере того, насколько осознает свою вину (если только осознает и извинится) я не прочь сделать его своим помощником по Уссурийской Миссии. Кто знает, со временем, может быть, будет еще архиереем… Теперь в нем говорит молодость, пылкость, невыдержанность, а там, Бог даст, все уляжется и он будет хорошим, полезным работником».

125

Преосвященный, действительно, уезжал на некоторое время в Японию, но с благой для корейской Миссии целью. После мы лично слышали от него по поводу вышеозначенного следующее: «С отделением церкви от государства, – говорил владыка, – с японской Миссией правительство наше будет так или иначе считаться, хотя бы из политических расчетов, тогда как с корейской – никогда. Поэтому, чтобы сохранить Сеульскую Миссию, я принужден был сделать предложение о подчинении ее Токийской. Если Токийская Миссия возьмет под свое крыло нашу, то, бесспорно, она как одно с ней целое останется нерушимою».

126

Св. Синод сложил свои полномочия в конце 1917 г.

127

Про эту сцену нам лично рассказывал Самуил Ли.