Страница 9 из 13
В течение всего лета 1834 года Пушкину предстояла напряженная работа: он готовил к изданию «Историю Пугачева», работал в архивах. Кроме того, ему пришлось хлопотать по залогу отцовского имения. Безрассудное хозяйничанье Сергея Львовича, всецело доверившегося управляющему, обворовывавшему его и разорявшему крестьян, привело к тому, что имение должны были описать за долги. Пушкину, в надежде спасти родителей от полного разорения, пришлось взять управление имением на себя. Но ничего, кроме неприятностей, это ему не принесло.
В начале мая Пушкин узнал, что письма его к жене перлюстрируются полицией и одно из них дошло до царя. Вмешательство III Отделения в его переписку с женой глубоко возмутило поэта, он долго не мог успокоиться. Возможно, это обстоятельство, а также тяжелое материальное положение, усугубившееся тем, что на плечи Пушкина легла забота об имении родителей, привели его к мысли о необходимости уехать надолго в деревню, чтобы на свободе заняться литературной работой.
25 июня Пушкин подал царю4748 через Бенкендорфа49 прошение об отставке, мотивируя ее семейными делами и невозможностью постоянно жить в Петербурге. Ответ не замедлил последовать: царь никого не хочет удерживать на службе против воли; отставка, если он желает, будет ему дана, но без права пользоваться архивами. Это значило бы для Пушкина прервать начатую большую работу по истории Петра. Жуковский стал уговаривать поэта отказаться от этого намерения, и под давлением старшего друга Пушкин скрепя сердце взял свое прошение обратно. 22 июля он записал в дневнике:
«Прошедший месяц был бурен. Чуть было не поссорился я со двором – но все перемололось. – Однако это мне не пройдет»50.
Таким образом, Пушкину не удалось вырваться из Петербурга. Нехватка денег все чаще и чаще давала о себе знать. Об этом свидетельствуют и письма его жены в последующие годы.
В течение всего этого лета Пушкин вел деятельную переписку с женой: всего он отправил ей за их четырехмесячную разлуку 25 писем; вероятно, столько же получил и от нее. Из этих писем мы видим, что он делился с ней всем, что волновало и занимало его. Приведем несколько выдержек из писем этого периода, так как они характеризуют не только отношение поэта к жене, но и отношение Натальи Николаевны к Пушкину.
«…Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет кажется выдти мне в отставку… Ты молода, но ты уже мать семейства, и я уверен, что тебе не труднее будет исполнить долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены» (около 29 мая 1834 года).
«…Дай Бог тебя мне увидеть здоровою, детей целых и живых! да плюнуть на Петербург, да подать в отставку, да удрать в Болдино, да жить барином!» (18 мая 1834 года).
«…Милый мой ангел! Я было написал тебе письмо на четырех страницах, но оно вышло такое горькое и мрачное, что я его тебе не послал, а пишу другое. У меня решительно сплин. Скучно жить без тебя и не сметь даже писать тебе все, что придет на сердце. Ты говоришь о Болдине. Хорошо бы туда засесть, да мудрено. Об этом успеем еще поговорить» (8 июня 1834 года).
«…Я крепко думаю об отставке. Должно подумать о судьбе наших детей. Имение отца, как я в том удостоверился, расстроено до невозможности и только строгой экономией может еще поправиться. Я могу иметь большие суммы, но мы много и проживаем. Умри я сегодня, что с Вами будет? мало утешения в том, что меня похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе как прилично порядочному человеку. Ты баба умная и добрая. Ты понимаешь необходимость; дай сделаться мне богатым – а там, пожалуй, и кутить можем в свою голову» (28 июня 1834 года).
Разлука с женой и детьми была тяжела Пушкину. Не раз в течение этого лета порывался он уехать в деревню.
«Меня в Петербурге останавливает одно: залог имения Нижегородского, я даже и Пугачева намерен препоручить Яковлеву51, да и дернуть к тебе, мой ангел, на Полотняный Завод. Туда бы от жизни удрал, улизнул!» (27 июня 1834 года).
«… Не еду к тебе по делам, ибо и печатаю Пугачева, и закладываю имения, и вожусь и хлопочу – а письмо твое меня огорчило, а между тем и порадовало; если ты поплакала, не получив от меня письма, стало быть ты меня еще любишь, женка. За что целую тебе ручки и ножки. Кабы ты видела, как я стал прилежен, как читаю корректуру, как тороплю Яковлева! Только бы в августе быть у тебя» (11 июля 1834 года).
В конце июля Пушкин закончил корректуру и 4 августа подал прошение об отпуске на три месяца в Нижегородскую и Калужскую губернии. Перед отъездом, вероятно ввиду предполагавшегося переезда сестер Натальи Николаевны в Петербург, Пушкин сменил квартиру на большую. Он снял целый этаж в доме Баташева по Гагаринской набережной у Прачечного моста.
Однако вернемся к Наталье Николаевне. В Москве ее встретили сестры и Дмитрий Николаевич, приехавшие с Полотняного Завода. Пасхальные праздники они провели все вместе в никитском доме. Наталья Ивановна не приехала в Москву, очевидно, не желая встречаться со старшими дочерьми, с которыми была в ссоре.
Пушкин писал жене еще 28 апреля 1834 года:
«Что делать с матерью? Коли она сама к тебе приехать не хочет, поезжай к ней на неделю, на две, хоть это и лишние расходы и лишние хлопоты. Боюсь ужасно для тебя семейственных сцен. Помяни господи царя Давида и всю кротость его!»
По-видимому, числа 7–8 мая Наталья Николаевна с детьми выехала к матери в Ярополец. Опасения Пушкина относительно «семейственных сцен» оказались, однако, напрасными. Радость свидания с дочерью после трехлетней разлуки и с внуками очень тепло выражена Натальей Ивановной в письме к Пушкину от 14 мая 1834 года:
«Прежде чем ответить на ваше письмо, мой дорогой Александр Сергеевич, я начну с того, что поблагодарю вас от всего сердца за ту радость, которую вы мне доставили, отпустив ко мне вашу жену с детьми; из-за тех чувств, которые она ко мне питает, встреча со мной, после трех лет разлуки, не могла не взволновать ее. Однако, она не испытала никакого недомогания; по-видимому, она вполне здорова, и я твердо надеюсь, что во время ее пребывания у меня я не дам ей никакого повода к огорчениям; единственно, о чем я жалею в настоящую минуту, – это о том, что она предполагает так недолга погостить у меня. Впрочем, раз вы так уговорились между собой, я конечно не могу этому противиться.
Я тронута доверием, которое вы мне высказываете в вашем письме, и, принимая во внимание любовь, которую я питаю к Натали, и которую вы к ней питаете, вы оказываете мне это доверие не напрасно, я надеюсь оправдывать его до конца моих дней.
Дети ваши прелестны и начинают привыкать ко мне, хотя вначале Маша прикрикивала на бабушку. Вы пишете, что рассчитываете осенью ко мне приехать; мне будет чрезвычайно приятно соединить всех вас в домашнем кругу.
Хотя Натали, по-видимому, чувствует себя хорошо у меня, однако легко заметить ту пустоту, которую ваше отсутствие в ней вызывает. До свиданья, от глубины души желаю вам ненарушимого счастья. Верьте, я навсегда ваш друг»[14].
До сих пор это письмо почему-то не привлекало должного внимания в пушкиноведении. А между тем, оно очень важно прежде всего для характеристики отношения Натальи Николаевны к Пушкину, а также и самой Натальи Ивановны к зятю. Надо сказать, что к этому времени отношения Пушкина и Натальи Ивановны изменились к лучшему. Как женщина неглупая, она, очевидно, поняла все благородство и бескорыстие души своего зятя, а поэт, отзывчивый на все доброе, не замедлил откликнуться. Судя по письму Натальи Ивановны к Пушкину, Наталья Николаевна рассказывала матери о своей семейной жизни, об отношении к ней мужа, о том, что она с ним счастлива. «…От глубины души желаю вам ненарушимого счастья. Верьте, я навсегда ваш друг» – эти слова в устах Натальи Ивановны говорят о многом. Тон письма Натальи Ивановны, искренний и сердечный, является отражением письма Пушкина к ней и тех разговоров, которые вели мать и дочь после трехлетней разлуки.
14
Выделено нами. – И. О. и М. Д.