Страница 7 из 11
– О, я это хорошо понимаю! – Халиль тряс головой, темпераментно гримасничал и пришептывал. – Это для меня пустяки! Я потомок бедуинов! Мои предки жили в Аравийской пустыне! У меня гены бедуинов, я могу пройти сто килёметров!
– Но у нас не пустыня, а дремучий лес. Заросли встречаются такие, что иной раз еле продерешься. Можно в два счета заблудиться и погибнуть. Зверья разного полно, волки, медведи, кабаны. Растерзают и сожрут. Еще ядовитые змеи, гадюки и медянки… Одного моего знакомого грибника укусила гадюка, так нога у него через минуту сделалась как бревно и посинела. Сам я однажды провалился в медвежью берлогу, медведя там, слава Богу, не было. А то раз возвращаюсь из леса и вижу на еловом суку собачью голову, а на земле – туловище, лапы и хвост. Лихие люди у нас водятся, лесные разбойники…
Я старался говорить на полном серьезе, без малейшей улыбки, но, между прочим, в некоторых случаях не так уж сильно сгущал краски: собачью голову, надетую на сук, я действительно видел, правда, в заброшенном саду. Жена моя, доверчивая и правдолюбивая женщина, с осуждением поглядывала на меня, а сын, делая вид, будто верит всему, что я говорю, и очень пугается, ерзал на стуле и искусно менялся в лице.
– Не-ет! – завопил Александр. – Я в лес не пойду! Пропади он пропадом! Никаких грибов не надо, мне еще пожить на свете хочется! Давай, Халиль, завтра отправимся на экскурсию, а потом как-нибудь снова нагрянем во Владимир и поедем в лес на броневике!
Араб глянул на него сердито, не заметил, наверное, что Саша шутит, а может быть, по-своему вступил в игру.
– О, не пугайте меня дремучим лесом! – заговорил он. – Не пугайте вольками, медведями и змеями! Вы забыли, откуда я приехаль! У нас в Египте течет река Ниль, а по берегам Ниля есть такие дремучие леса, где… не ступаля нога челёвека! Там львы, леопарды и крокодили! Там страшные змеи! Там дикие люди! Что медведь или вольк по сравнению со львом, скажите мне? Что гадюка по сравнению с гремучей змеей? Что разбойник по сравнению с диким челёвеком, охотником за черепами?..
– Простите, мистер Халиль, но джунгли от Порт-Саида, по-моему, далековато. – Я восстанавливал в памяти свои географические познания. – Это ведь не просто на Ниле, а в его истоках, правильно? Белый Нил, Голубой Нил… Со школы еще помню. Это уже даже не в Египте, а в Судане и, кажется, в Уганде, так?
– Все равно Ниль! – араб весело смеялся. – У нас тоже опасности! В Аравийской пустыне кобра, а в море акули! В море у Порт-Саида… рискованно купаться, если не там, где можно! У вас в лесу укусит гадюка, и нога опухнет, а у нас в море акули совсем ногу откусят! Ам – и нету!
Мы все посмеялись вместе с ним, хотя чего уж смешного в том, что на родине Халиля акула может отхватить купальщику ногу!
– Я ничего не боюсь! – сказал он. – Пожалюйста, пойдемте в лес!
– Ладно, уломали! Взяли измором!
Я поднялся со стула и позвонил по телефону, сказал краеведу и владельцу машины, что экскурсия у нас отменяется, прошу извинить за беспокойство. Для сына сразу нашлись и обувь, его же, поношенная, и одежда поплоше, а гостю я предложил обуть завтра мои яловые сапоги и надеть старые черные брюки с курткой защитного цвета. Так мы полушутя-полусерьезно и согласились с Халилем на том, что пойдем завтра по грибы. Дали ему и корзину, и ножик. Осталось дождаться утра.
Конечно, перед иностранцем следовало щегольнуть собственным дорогим авто, но машины у нас сроду не было. Мы пошли на автобусную станцию, купили билеты и поехали в судогодские леса. Сын сидел с мамой. Мы сидели с Халилем. Араб непрестанно глядел в окно, улыбался и, восхищаясь придорожными лесными пейзажами, говорил по складам:
– Хо-ро-шо!
У него был с собой фотоаппарат, Халиль на ходу раз-другой щелкнул затвором, но потом воздержался фотографировать сквозь запыленное окно. Зато, когда сошли посреди дороги с автобуса, свернули в сторону и по наезженному проселку стали углубляться в лес, араб заработал фотоаппаратом налево и направо. Он снял чистенький живописный проселок, опушку березовой рощи, какую-то птаху на суку, нас всех вместе и каждого в отдельности, а потом Александр его самого сфотографировал. Утро выдалось ясное. Солнце поднималось все выше и золотило лес; играли светотени, наперебой чирикали птицы, утренний ветерок разметывал верхушки деревьев, а на дороге едва чувствительно касался наших лиц. Халиль радостно смеялся, что-то с завываниями пел на родном языке и даже танцевал, кружась, двигая бедрами, вскидывая над головой корзину. В яловых сапогах и моей потертой фетровой шляпе, из-под которой выбивались его черные волосы, смуглый и белозубый, он напоминал бродячего российского цыгана, правда, я не видел цыган с грибными корзинами и, тем более, с фотокамерой на шее, обычно они ходят налегке и изредка с гитарами, а вещи несут их жены.
Грибы стали попадаться нам скоро. Я увидел на обочине дороги белый боровой, Вера нашла подосиновик, и сын что-то кинул в лукошко. Но всех обскакал иностранец. Бегая по краю леса, он выдрал с корнем десятка два мухоморов и бледных поганок, возгордился и похвастал перед нами:
– Много у меня! Красивые!
Вера всплеснула руками.
– О, Боже! – сказала она. – Да это же грибы ядовитые, смертельно опасные! Выбросьте их скорее, выбросьте! И больше никогда не берите!
Араб поглядел на нее недоверчиво, и Вера сама выкинула мухоморы и бледные поганки из его корзины. Нам бы с Александром посочувствовать приунывшему африканцу, а мы переглянулись и бессовестно захихикали. Халиль заметил и обиделся, но ненадолго.
Пришли на наши с женой сокровенные места. Особенно мне нравились тут холмистые поляны. А под ними в ложбине текла мелкая речушка, в ее узком месте плотно набились палые сучья, и по ним, как по мосту, мы перешли на тот берег. С одной стороны над поляной высился сосновый бор, с другой стояла березовая роща, а с третьей смешанный лес. Прекрасное было место для сбора грибов и умиротворения души. Я до сих пор наведываюсь туда.
Халиль быстро постиг, какие грибы надо брать, а какие не надо, и в руках у него замелькали подосиновики, подберезовики и даже белые. Горели от восторга его глаза, звучал развеселый Халилев смех, а между делом щелкал затвор его фотоаппарата. Русский лес очаровал араба, необыкновенный воздух усладил его легкие, свобода раскрепостила, а грибная охота с головой увлекла пылкого жителя Ближнего Востока. Халиль не курил, и ему показалось кощунством, когда среди неописуемых красот и интереснейшего занятия наш сын воткнул в рот сигарету и задымил. Араб выхватил у него изо рта сигарету и велел погасить. Он обращался с Александром как старший с младшим, хотя разница у них в годах была незначительная. Александр что-то буркнул, но подчинился, а, отойдя, снова закурил.
Грибов наросло много. Я думаю, мы доверху набили бы ими корзины, бродя по окрестным полянам и опушкам; но Халиль, от радости ошалев, стал далеко и надолго отходить от дороги. Окликая нашего гостя, мы потянулись за ним, чтобы не заблудился, и незаметно сбились с пути. Только я один встревожился, только я, опытный ходок по лесам, нутром почуял, что вернуться на дорогу нам будет затруднительно, остальным это в голову не пришло, спутники мои искали грибы, оглашая лес перекличкой с Халилем. Больше всех кричал араб:
– Ау! Я гриб нашель!
Это ему явно нравилось – весело кричать в лесу.
Не мешкая, я собрал всех и удивил тем, что предложил возвращаться домой.
– Времени за полдень, – говорю как можно спокойнее. – Корзины почти полны. Пока идем до шоссе, еще немало грибов попадется. Так что давайте, ребята. Наскоро перекусим – и айда.
Халиль опустил углы губ, сморщился, огорчился, как малое дитя:
– Ой! Очень жалько! Лес красивый! Плякучие березы!
– На обратном пути тоже встретится красивый лес, – осторожно стоял я на своем, – может, еще красивее. Плакучих берез у нас растет сколько угодно.
Обычно мы с женой не спешили уйти из леса, наслаждались им в полную силу. Вера поняла, что дело неладно, но вида не подала и согласилась со мной.