Страница 3 из 11
Вдруг мелькнула коричневая шляпка боровика. Я кинулся к нему, по обыкновению его потрогал, и тут же разочаровался: это был валуй, любитель рядиться под первосортного белого и сбивать с толку грибников. Шельмец смахивал на Егора Гайдара: такой же тыквоголовый, обтекаемый и скользкий. Ладно, пусть растет дальше, перерастает и трухлявеет. Опять я стал приглядываться к бугоркам. Один из них, под кучкой листьев, показался мне на ощупь теплее прочих; и сердце мое сладко заныло от доброго предчувствия, а когда я наклонился над крохотным отверстием в вершине бугорка, то мне почудилось тихое дыхание и посапывание. Осторожно раскапывал я бугорок пальцами, и шевелившийся в нем крутолобый увалень недовольно морщился со сна, щурился от яркого света и ворчал: «Спать не дают! Ходят тут всякие!» Я уже понял, что экземпляр мне встретился редкий, но, чем глубже копал, тем больше удивлялся картофельной ядрености гриба и его солидным размерам. Добравшись до корня длинной толстой ножки, я у самой грибницы подрезал красавца ножичком и осторожно извлек из земли. Голова у него была цвета кофе с молоком, а местами даже почти белая – посветлела в темноте. В моей руке крупный боровик походил на кувалду. Я поцеловал его в маковку и отправил в корзину. Он свысока кивнул своим менее породистым собратьям, а мне наконец улыбнулся.
Всего белых грибов я собрал в эту позднюю вылазку семь штук. Корзина отяжелела и оттягивала руку; но я получил еще не все, что хотел: недоставало мне кое-какой прелестной мелочи, последних ярких мазков в живописной картине «Сокровища осеннего леса». Я знал, где искать эту мелочь, как раз начинались места ее обитания: лиственный лес сменился хвойным, я вошел в его многоколонный зал и осмотрелся.
Сосны и ели стояли тут не очень плотно, но купы их перекрывали небо, и внизу царил полумрак. По стволам матерых деревьев, по их толстой шершавой коре, рос сухой серый мох, похожий на пепел, а по земле, островками, стелился мох темнозеленый, еще сочный. В отдалении мелькнули красные сыроежки, но я к ним не пошел: слишком велики, разлаписты, некоторые же надломились и упали на землю. Высмотрел я немало мраморных моховиков, темнеющих на водянистом срезе, а дальше на посыпанной иголками и шишками земле собрал выводок лисичек, напоминающих цветом яичного желтка скорее маленьких цыплят. Лисички-цыплята очень меня порадовали. Я насыплю малышек наверх, между остальными грибами, когда хорошенько уложу их в корзине, и грибной букет намного покрасивеет.
Но для завершения картины мне нужны были еще те самые нарядные грибочки, ради которых я заглянул в хвойный лес. Они легко оставляют с носом неумелого грибника, но от меня не спрячутся; я знаю, как их выследить, а знание очень простое: ложись на землю животом и, затаив дыхание, смотри. Как заметишь яркий светло-зеленый огонек, сразу к нему бросайся, и помни, что рядом с ним огоньков полно, их надо лишь терпеливо откопать. Грибы эти – зеленухи – как гномы выскакивают на свет Божий из-под земли, и колпаки у них гномьи: широкие, островерхие, падающие грибам на глаза. А вкусны поразительно, в особенности маринованные – ни с чем не сравнимый у них тонкий вкус!
Недолго пришлось мне ползать по земле. Скоро я набрал очаровательных зеленух, подул на каждую, чтобы немного очистить ее от песка, и уселся на пенек перебирать грибы: шикарные уложил наверх, в красивых позах, а меж ними насыпал зеленух и лисичек. Теперь все. Можно идти назад. Я любовался корзиной с грибами, я был счастлив, мне хотелось жить долго. Вот умные головы всё выясняют, что есть счастье, а я думаю, оно состоит в том, что ты поздней осенью, в холодный солнечный день удачно сходил по грибы, и они в твоей корзине лежат один краше другого и все чистенькие, так как утренник выгнал из них червяков. Приятель же мой, чтец-декламатор, пусть ищет счастье во сне на кровати…
Снова выйдя на опушку, я еще бросил в корзину пяток великолепных листочков: красных – осиновых и золотистых – березовых, но вдруг спохватился: времени уже не так мало, и зашел я, кажется, довольно далеко. У грибника всегда так: движется мелкими шажками, ничего, кроме грибов и красоты вокруг, не замечая, но вдруг глянет на часы: ба, четыре пополудни, а дороги, на которую поначалу ориентировался, и в помине нет! Конечно, я не боялся заблудиться, так как накопил опыт хождения по незнакомым лесам. Меня беспокоило лишь то, что поздней осенью скоро темнеет, и если не успеть до сумерек взять верное направление, то есть шанс заночевать в лесу. Такое со мной однажды случилось.
Солнце опускалось все ниже и теперь не рассыпало лучи, а грустно тлело между верхушками деревьев. Его жар стал красным, сохранив некоторое пламенное свечение, как жар догорающего костра. Быстро зрел осенний вечер, а на душе разливалось ощущение недолговечности бытия. Снова потянуло морозцем, и в телогрейке мне стало зябко.
Хорошенько подумав, куда идти, я решил сократить расстояние смелым маршем через лес, но лишь свернул с опушки и углубился в чащу, как отчего-то стало мне не по себе. Пошел медленнее, с оглядкой, чуя рядом живое существо, и неожиданно заметил недалеко от себя в сторонке крупную серую, с желтыми подпалинами, собаку, похожую на овчарку. Собака прямо, неподвижно стояла перед еловым подлеском и зловеще смотрела на меня.
– Господи, откуда ты тут взялась? – сказал я, собираясь осторожно пройти мимо. – Где твой хозяин?
Она, не сводя с меня глаз, изогнувшись, мягкими скачками забежала вперед и встала на моем пути. Стоило мне сделать еще шаг, как собака свирепо оскалилась, вся ощетинилась, припала на передние лапы и, собирая кожу на морде складками, рыкнула так неслыханно грозно, что я похолодел от страха и попятился.
«А ведь это не собака, – мелькнуло у меня в голове. – Такие собаки не бывают».
Позже, в спокойной обстановке, я вспомнил, что у встреченного мной зверя была необыкновенно густая для овчарки шерсть, особенно вокруг шеи, на боках и хвосте, могучая грудь, при этом поджарый живот и тонкие стройные ноги, слишком длинные клыки и страшные узкие глаза. К счастью, волки, говорят знатоки, на человека зря не набрасываются, даже поздней осенью, когда становятся злыми, но кто знает, что этому могло стукнуть в голову.
– Ладно, не пугай. Я сам отчасти волк. Дай пройти.
Он еще порычал, щелкая зубами, сверкая желто-зелеными глазищами, повернулся и ушел в чащу. А я боком-боком – из чащи, подальше от серого и его товарищей, бродивших, может быть, где-то рядом. Задыхаясь, пробежался я с корзиной по опушке, но грибы сберег, не растряс, а потом ступил на травянистую проселочную дорогу, по которой еще засветло вернулся в деревню.
1997 г.
Ведьмины грибы
Внучке Ане
Лес стоял дремучий, страшный, безжизненный. Хоть бы где каркнула ворона или промелькнул заяц! Верхушки деревьев проросли друг в друга и соединились в плотную крышу. В дебрях чудилось, что на землю опустились густые сумерки; но заходил я в этот лес с нежно-зеленой солнечной поляны, при чистейшем голубом небе, поляну окружали пестроствольные молодые березы, четыре из них собрались отдельно и, взявшись за руки, водили хоровод.
В глубине леса были раскиданы огромные вывороченные с корнями деревья. Около корней, пересыпанных землей, зияли их опустевшие материнские гнезда, черные ямины с рваными краями. «Откуда этот бурелом? Что здесь, в глухом лесу, разгулялся бешеный ветер?»
Я с трудом обходил, перелезал ямины и корни, на каждом шагу спотыкаясь, ушибаясь, царапая лицо. Крепкий грибной запах преследовал меня, я его очень люблю, дрожу от радости, когда пахнет грибами, но теперь мне этот запах все больше не нравился. «Откуда?» Вспомнил: из корзины. Моя плетеная из ивовых прутьев овальная корзина, полная подосиновиков, подберезовиков и белых, до раздражения показалась мне сейчас нелепой: ведь я заблудился и фактически погибал. Я бросил корзину, но она не упала, а скорее, чем я двигался, поплыла на уровне моего лица и исчезла за корявейшими деревьями неизвестных мне пород. Это было немыслимо – то, что корзина поплыла по воздуху! Но вслед за ее плавным полетом случилось обстоятельство еще более удивительное: застывший впереди нижний сухой искореженный сук вдруг кинулся мне под ноги и схватил меня за правую щиколотку. Упав, я стал вырывать щиколотку, но сук держал ее крепко, словно капкан. Я принялся ломать, рвать, расщеплять его и услышал: «Ой, больно!» Освобождаясь от сука, я не сразу понял, что уже проснулся и машу рукой, отбиваясь от жены.