Гигея

как юнец, которого игрушкой обделили.

Ему не интересен пыл души еще и молодой,

и жаркой,

ему пыл страсти сластолюбцу подавай.

В его руках я лишь безделица,

красивый лепесток, которым хочет

всласть он насладиться.

Не может он на сына надышаться.

Единственный ребенок для него

как часть от моего начала, пронизавшая

кровь и плоть его, в котором видит он

наследника престола всей Македонии!

Чудак, безумец и игрок, ведомый

не пророчеством Деметры, а темным

духом вечного Аида!

Тщеславен Александр! Как скорпион хитер

и кровожаден.

Не он эллин,

а я по сущности своей всегда

всех греков в мыслях понимала!

Но роскошь полюбила больше мыслей,

их мудрости

— отмычек слова самоправданья тех,

кто хвалится стихами "Илиады","Одиссея".

Душа моя всей страстью так трепещет и жаждет пламенной любви Мардония опять.

Он есть герой моей души.

Я с ним в Аид пошла бы, не дрогнув, бросив все, что дорого и мило.

Меня любовью опоила не красота лица, а мужество души его и преданность мужчины

и матери своей, сестре и брату.

Входит Мардоний.

Гигея.

Любовь моя!

Страдаю я,

что ночью ложе на нашей роскоши делю,

но не с тобой!

Мардоний.

Я Демарату предложил все это,

он принял знак любви моей

как будто все, что видишь,

можно получить за жалкие слова

оракулов дельфийских.

Нет, правду говорят, что бедные эллины

лишь словеса такие чтят, где

мудрость хвалят и лелеют,

а сами даже не краснеют

дары подачек принимать,

не понимая глупостей словесных.

Не слово-дело душу окрыляет!

Гигея.

И любовь!

Любовь без меры и границ

для двух в любви оплавившихся лиц

и жаждущих продолжить наслажденье, где

страстное дыхание и пенье двух сердец и

пульс крови им говорит о том,

что счастье в них и счастье бесконечно.

Мардоний.

Гигея, друг, любовь моя, жена!

Пойми меня, исполни все сполна!

Мы одолеем трудности, и все потом решим.

На утро бой!

Мы к грекам поспешим.

Царя царей обрадовать должны,

Он на меня задачу возложил,

И битву при Платеях выиграю я,

Тогда к стопам его мы бросимся вдвоем.

Я ведаю, я знаю, он поймет сердец отважных

трепетанье.

И Демарат получит наказанье.

И мать моя, сестра и брат поймут-

сопротивление бесцельно,

И мы оценим их терпенье,

И нежеланье нас соединить.

Гигея.

Но почему? Но почему?

Твоих родных я так люблю,

а в душах их сопротивленье?

Мардоний.

Понять нетрудно!

Трудно разобраться.

Твой брат лишь торговал тобой.

А ведь у персов торг святой…товар.

В семью к себе, мы азиаты, приобретаем

не товар, подобие товара.

Та оцени традиции семьи,

законы персов невсегда понятны

тем восприемникам эллинского начала,

в котором азиатское-молчало.

Прошу тебя на время битвы

пусть Александр поставит им свою

охрану из македонцев. Всякое бывает…

Гигея.

Исполню я твои все пожеланья.

Спокоин будь(Обнимает Мардония.

Мардоний уходит).

ЯВЛЕНИЕ V

Гигея.

О, боги, о боги! Придайте мне силы

И страстью моей поделитесь вы с милым,

Он любит меня, но его же семья

неслышно ласкается словно змея,

Им хочется видеть его за другой,

меня опоить колдовскою травой.

Меня продавали как царский товар,

любили, ласкали, лелеяли томно,

пока в них неистовал похоти жар,

Затем забывали в походах бездомных,

Страданья мои им неведомы были,

И слез моих горьких они не сушили,

Не ведала я и сердечных объятий,

Где каждый монетою честною платит,

Монета любви той тому дорога,

Кто встретит кинжалом любви, но врага,

И мудрости этой нас жизнь обучает,

Коль с жизнью нас милый не разлучает.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ЯВЛЕНИЕ I

Лагерь греков при Платеях. Палатка Павсания.

Павсаний.

Настала ночь. Единства нет средь нас.

А там, где рознь и свары раздирают,

победа призрачна.

К рассвету меняем мы то правое крыло, то левое, то центр. Бросаем кости.

К богам взывая,

сострясает нас неуверенность.

Как будто не эллинский мы народ,

мы по родам и племенам разнимся

друг с другом, обрекая и земли, и сады,

и капища богов на разрушенье персов.

Стеною темною за ними варвары стоят, готовые кусок Эллады оторвать

и проглотить его не прожевав(делает знак страже). Гонца послали к Левтехиду?

Входит царь Левтихид.

Левтихид.

Я здесь наш избранный стратег!

К чему за мной была такая спешка.

Когда должны мы выступать?

А Спарта как всегда готова

померять силы с персами опять

как в Фермопилах мудрый наш герой,

царь Леонид, схватился с ними не на жизнь,

а на смерть. Мы естеством число ведь

измеряем. В одном лице всегда не меньще трех нас в битве истинно бывает.

Павсаний.

О, мудрый царь, начальник из царей,

мне злая весть недавно поступила.

Ты в Спарте обвинен?

Левтихид.

О,Боги! Я!За что?!

Павсаний.

Есть сведенья о том,

что ты в походе фессалийском

легко мог всю страну завоевать,

но был подкуплен крупными деньгами.

Левтихид.

Павсаний не политик ты!

Ты должен был бы знать-

без доказательств я вины не принимаю.

Павсаний.

О, царь! Поверь, мне неприятно

с тобой об этом вовсе говорить.

Но доказательства трех воинов

с тобою бывших, ты знаешь,

есть и доказательство вины.

А ведь они под клятвой подтвердят,

что видели тебя как в собственном шатре

тогда ты золота мешок руками обнимал и

радовался словно малое дитя,

в порыве томном восклицая:

"И вот оно мое! Фессалия пускай как прежде существует! А я не буду больше воевать."

Мне их позвать!?

Они вблизи здесь, за шатром.

Левтихид(угрюмо).

Зачем их звать, Павсаний, наш стратег.

Когда ты малое сберечь для жизни хочешь,

всегда найдется тот злодей,

кто и тебя захочет опорочить.

Да, взял немного золота на радость

глаз моих, на старость, что близка,

болезнями увечна.

Да, взял. А если бы не взял, то взял бы

кто другой.

Ведь воровать нас с детства приучали.

Об этом ты забыл, Павсаний, наш стратег?

Павсаний.

Нас приучали в жизни выносить

всю нищету, все внешние страданья,

не наслаждаться золотом тельца,

а все как есть и жизнь, и пепелище

на пользу Спарте бедной приносить и

охранять могущество страны, лелея не себя,

ее народ и землю.

Богатства, взятые мечом,

в казну страны родимой приносить.

А ты, царь Левтихид,

тебя совет старейшен царем избрал

за доблесть и отвагу, а ты, царь Левтихид,

достоинство свое

на золото простое променял.

Спасенья нет тебе.

Левтихид.

Павсаний! Смерти я боюсь.

Не скрою, позор и умирание

меня страшат. Как слаб ты, человек,

в стихиях собственных страстей.

Но ты позор на Спарту навлекаешь

для всей истории времен,

в которых Спарта будет свята.

И если Спарте, говоришь, ты предан

телом и душой, не позой и картиной,

а всем настроем чувств благих, то

выход есть и не в моем позоре.

Павсаний.

Какой же выход, Левтихид!?