Ближе, бандерлоги!

— Да, конечно, — безмятежно сказал Деймонд. — С одной поправкой — я не янки, я ведь вам уже говорил, что я с юга...

Ну, Мазур это давненько определил по его выговору. Джентльмен с юга, ага, потомок спесивых плантаторов, очень может быть. И занимается грязными делами для одной из разведслужб — измельчали южные джентльмены, благородные предки, если только они есть, наверняка в гробах ворочаются от делишек такого вот потомка...

Исключительно из чистого любопытства он поинтересовался:

— У предков, надо полагать, были плантации и негры?

— И немаленькие плантации, — сказал Деймонд. — До гражданской войны, понятно, потом, если вы знаете нашу историю, им пришлось несладко. В «белую рвань» не превратились, но жизнь стала гораздо более скромной... Что вы улыбаетесь?

У Мазура осталось впечатление, что легкая грусть в голосе американца была неподдельной — вполне возможно, он не врал, к чему разукрашивать свою легенду такими подробностями, в принципе ненужными? Вполне возможно, и в самом деле предки были плантаторами, слишком многое потерявшими после победы северян.

— Выходит, что мы оба — аристократы, — сказал Мазур. — Мои предки, по австралийским меркам, как раз аристократы.

Деймонд усмехнулся:

— Слышал я краем уха про эти ваши мерки... Это означает, что ваши предки были ссыльными каторжанами?

— Причем даже не в девятнадцатом — еще в восемнадцатом веке, — сказал Мазур, не впервые использовавший под видом австралийца такие детали. — У нас это столь же престижно, как у вас — числиться потомком кого-то из пассажиров «Мейфлауэра». Ничего такого кровавого — просто-напросто прапрадедушка по живости характера останавливал под Лондоном почтовые кареты и дилижансы и без всякой крови избавлял проезжающих от лишних денег и ценностей. В те времена — занятие, конечно, преследовавшееся властями, но считавшееся в определенных кругах делом вполне житейским.

— Понятно. Так что ваше фрилансерство, вполне может оказаться, — результат влияния генов прапрадедушки?

— Черт его знает, — сказал Мазур. — Вполне возможно. Разве что я никого не граблю, а зарабатываю совершенно законным образом. Впрочем, — он мотнул головой в сторону двери в соседнюю комнату, — не всегда...

Деймонд усмехнулся:

— Ну, я думаю, кто-кто, а ваш прапрадедушка не стал бы ужасаться оттого, что его потомок порой легонько нарушает законы...

— Пожалуй что, — в тон ему сказал Мазур.

— Ну, пойдемте. Беатрис наверняка уже вернулась.

Все повторилось, как легко было догадаться — уже знакомое фотоателье, кофе на столике, предупредительный хозяин... Разве что на сей раз вместе с проявленной пленкой он вынес не один конверт, а два.

Уже в машине он ухмыльнулся:

— Снова сделала себе копии, любительница фотоэротики?

— Ну да, — сказала Беатрис совершенно невозмутимо. — Ты ведь и на сей раз не станешь закладывать меня Питеру?

— Конечно, не стану, — сказал Мазур. — Ты девочка взрослая, знаешь, что делаешь. В конце-то концов, если что, мне по шее не достанется.

— Да ладно, — безмятежно сказала Беатрис. — И мне тоже не достанется. Поворчит немного, и все, в крайнем случае снимки отберет... Если только не окажется, что я уже успела отправить их с помощью надежной оказии в Штаты. Но если ты не проболтаешься, откуда он узнает?

— Нем, как могила, — сказал Мазур.

— Вот и молодец, — Беатрис чмокнула его в щеку, лукаво улыбнулась. — Подобная деликатность заслуживает вознаграждения... Ты не прочь его получить нынче же ночью?

— С превеликим удовольствием, милая, — сказал Мазур. — Когда тебя ждать?

— Ближе к вечеру. Только в номере у тебя мы оставаться не будем, поедем куда-нибудь в другое место. Ты, надеюсь, не против?

— Конечно, не против, — сказал Мазур. Лишь бы это было достаточно уютное место. А почему не в отеле?

— Рожа у портье мне не нравится, — серьезно сказала Беатрис. — Классическая рожа стукача, мне их пришлось повидать... Все равно, на кого он работает. Могут всадить в люстру видеокамеру — и совершенно неважно, кто это сделает, у меня в любом случае могут быть... неприятности.

— Понятно, — сказал Мазур.

Не говорить же ей, что Лаврик каждый день проверяет и свой, и Мазуров номер именно на предмет «жучков» и скрытых камер, Совершенно ни к чему ей знать такие вещи. Интересно, в первый раз она ничуть не боялась, что в номере окажутся потаенные камеры, — хотя, логически рассуждая, их вполне могли всадить заранее, кто-нибудь из тех, кто присматривает за здешними американцами вроде Питера и Беатрис, — и не обязательно противник, а союзник по НАТО... А такой компромат дает прекрасные возможности для шантажа и попыток вербовки — в госдепе будут смотреть на ее забавы сквозь пальцы лишь до тех пор, пока нет материальных улик наподобие видеокассеты. Давно известно: не за то вора бьют, что украл, а за то, что попался...

А потому у Мазура были сильные подозрения, что Лаврик по своей милой привычке уже всадил в спальне миниатюрную камеру о чем пока что Мазуру не сказал. Вполне в его стиле. Мазур давно привык к подобным фокусам и не обижался на них — в конце концов, должность у Лаврика такая...

На тротуарах Мазур частенько видел патрули внутренних войск, один раз попался даже БТР, а в другом месте — сразу три пожарных машины, хотя никакого пожара поблизости не усматривалось. Что-то то ли стряслось, то ли готовится, без веской причины такого усиления не случается...

Улица, куда свернула Беатрис, показалась ему знакомой застроенная аккуратненькими современными виллами, не повторявшими одна другую. Ну да, так и есть, машина въехала в распахнутые ворота той самой виллы, где совсем недавно происходила очередная фотосессия. Беатрис выключила зажигание и вынула ключ с таким видом, словно конечная цель достигнута. Сказала весело:

— Здесь и обоснуемся.

— А это не рискованно? — спросил Мазур.

— Какой тут может быть риск? — безмятежно пожала она плечами. — Питер здесь до завтрашнего дня не появится, он по уши в делах, а местные гориллы мной прикормлены и вышколены, ни за что не станут на меня Питеру ябедничать... Чего ты боишься?

— Лично я ничего не боюсь, — сказал Мазур. — За тебя беспокоюсь, как бы чем-то неприятным для тебя не обернулось.

— Милый, ты у меня настоящий рыцарь, — Беатрис чмокнула его в щеку. — Так заботишься о чести дамы... Не надо. Я бы и сама не стала нарываться на неприятности... но их, точно тебе говорю, не будет. Пошли?

...Он вскинулся, заслышав на первом этаже некий странный шум — безусловно, не присущий этому домику в обычное время — дверь была довольно тонкая, вилла небольшая, и он отчетливо слышал... Рядом встрепенулась Беатрис:

— Ты слышал?

— Точно, что-то не то... — тихо сказал Мазур.

Входная дверь громыхнула чересчур громко для двух часов ночи — кто-то распахнул ее весьма бесцеремонно, так, что она звучно ударилась о стену. Топот нескольких пар ног, стук перевернутого стула, жалобный вопль человека, которому, несомненно, прикладывали по организму от всей души. Топот на лестнице, ведущей на второй этаж, топот в коридоре...

— Полиция? — спросил Мазур.

— Представления не имею, — быстрым шепотом отозвалась Беатрис. — Даже если они, мы-то ни причем...

— А та девчонка? — спросил Мазур. — Она наверняка еще здесь...

— Ну и что? Мы-то тут при чем? Меня там не было, тебя она не опознает, пленка и снимки уже у Питера... мой конверт, правда, в машине, но там есть тайничок, так что...

Дверь спальни с грохотом распахнулась, в лица им ударил луч сильного фонаря, вмиг ослепив. Человек с фонарем так и стоял в дверях, резко бросил что-то на местном языке.

— Велит сидеть тихо и не дергаться, — перевела Беатрис. — Иначе будет стрелять. Не дергайся, а то кто его знает...

Она легла и укрылась простыней до подбородка, как и подобает благовоспитанной девушке, застегнутой посторонними в столь пикантном положении. Мазур остался сидеть в постели, прикидывая, как в случае осложнений достать освещавшего их фонарем субъекта. Он только зажмурился, прикрыв глаза рукой и чутко ловя слухом каждое движение неизвестного.