Ближе, бандерлоги!

— А версии у тебя есть? — хмыкнул Мазур.

— Сыщутся, — серьезно сказал Лаврик. — По моему глубокому убеждению, дракона кто-то попросту хотел убрать. То ли его клад хотели захапать — драконы порой, как утверждается, нехилые клады у себя собирали. То ли какая-то тогдашняя хитрая большая политика. Вот и подослали ликвидатора. А общественному мнению, если оно там уже тогда имелось, подсунули убедительный мотив: как же, этот гад чешуйчатый принцессу умыкнул и в плену держит, то ли сожрать хочет, то ли надругаться, то ли все вместе. Ну, вот и пришлось прикончить... — он стал серьезным. — Я не просто так треплюсь. То есть я, и в самом деле, так думаю насчет этой сказочки, но главное не в том. Главное в том, что одна умная голова придумала пустить в ход именно эту сказочку — правда, чуточку вывернутую наизнанку...

Глава четвертая

Принцесса, рыцарь и драконы

Улочка была тихая — собственно, даже и не улочка, а довольно длинный проезд меж двух высоких бетонных стен каких-то заводов. С обеих сторон стены были украшены разноцветной росписью: разноязычные надписи, лозунги, эмблемы и Фронта и польского Союза Сопротивления. Надписи, естественно, на двух языках — местном и польском, на русском не было ни одной.

Трое крепких ребят в джинсах и куртках, сразу видно, взялись восполнить этот пробел. Один, вооруженный банкой с красной краской и кисточкой, медленно передвигаясь вдоль стены, старательно, без лишней суеты и спешки выводил полуметровыми буквами ЛЕНИН ЖИЛ, ЛЕНИН ЖИВ, ЛЕ... Двое других выполняли функции охраны — стояли лицом к проезжей части, бдительно озираясь...

Зря пока что тревожились. Прохожих практически не было. За все время, что парни писали, а Мазур их неторопливо фотографировал, по тротуару прошла одна-единственная дамочка предпенсионного возраста в шубе из искусственного меха и с обесцвеченными локонами. Судя по выражению лица, когда она узрела надпись, тетушка была именно что из сторонниц Фронта — но, как и следовало ожидать, трезво оценивала свои силы, в одиночку с тремя крепкими ребятами связываться не рискнула. Поджав губы в ниточку, забрав подбородок, всем видом выражая презрение и неодобрение, побыстрее простучала каблучками мимо рисовальщика и его друзей.

Перейдя на пару шагов вправо, Мазур сделал еще парочку снимков. Никакого особого волнения он не чувствовал — видывали виды и посерьезнее...

Один из караульщиков вдруг встрепенулся, оттянул левой рукой борт куртки и склонился к нему ухом. Тут же выпрямился. Мазур опустил фотоаппарат. Встретившись с ним взглядом, парень кивнул. Потом коротко свистнул, рисовальщик поставил банку под забор, положил поперек кисточку — и все трое целеустремленно, как торпеды, кинулись на Мазура. Услышав, как справа приближается звук автомобильного мотора, он опустил фотоаппарат на грудь и принял некое подобие боксерской стойки. Началась махаловка...

Не везло ему супротив троих... После удара под коленную чашечку рухнул в липкую слякоть, и тут же второй обжигающий удар пришелся аккурат по правой брови, он ощутил кровь. Рядом взвизгнули тормоза, слышно было, как распахнулась дверца, и мужской голос рявкнул что-то на местном, Тут Мазур, прикрывавший обеими руками фотоаппарат, зажмурив левый глаз — кровь уже натекла на бровь — что есть мочи заорал по-английски, как и пристало австралийцу:

— Помогите! Полиция!

Что-то громко крикнула женщина на том же, насквозь незнакомом местном языке, ее поддержали два мужских голоса, и послышался удаляющийся топот ног — «рисовальщики» улепетывали со всех ног. Незадачливый фрилансер был спасен.

Пошатываясь, левой ладонью щупая рану, он поднялся на ноги, по-прежнему зажмурив левый глаз. А правым видел стоявшую перед ним парочку: мистер социолог в довольно простецкой куртке нараспашку вроде мазуровской, и очаровательная Беатриче, гораздо более нарядная, в джинсах и фасонной кожаной куртке, щедро отделанной по воротнику и рукавам каким-то мехом, явно не беличьим, без шапочки, волосы распущены по плечам, общее впечатление — очаровательна.

Облегченно вздохнув, Мазур сказал, опять-таки, естественно, по-английски со своим давным-давно поставленным австралийским выговором:

— Ну, спасибо, если бы не вы...

— Господи ты боже мой! — досадливо воскликнула она. — Мужчина! Не лезьте грязными руками, у вас кровь так и хлещет! Вот, возьмите платок.

— Спасибо, — сказал Мазур, скептически глянув единственным глазом на крохотный кусочек тонкой ткани с кружевной каймой. — У меня свой есть, побольше...

Вытянул платок, обтер кровь насколько удалось прижал его к рассеченной брови. Рассеченная бровь — травма специфическая. Кровь течет обильно, а вреда организму никакого. Боксер в таких случаях, быстренько дав заклеить себе бровь, возвращается на ринг.

— Сильнее, сильнее прижимайте, — командным тоном распорядилась Беатрис. — Вы кто? Американец? Англичанин?

— Австралиец, — сказал Мазур.

Совсем рядом стояла та самая черная «Волга» о которой упоминал Мазуру Лаврик и называл ее номер. Водитель, рослый жлоб, стоял у дверцы в ожидании инструкций.

— Что случилось? — спросила Беатрис, оглянулась на незаконченную надпись.

— Они писали на стене, — сказал Мазур. — Я русского не знаю, но слово «Ленин» узнал. Стал их фотографировать, а они кинулись... Я не хлюпик, в другое время я бы им накидал, но нужно было в первую очередь защищать фотоаппарат...

— Ох уж эти туристы... — помотала головой Беатрис. — Все могло и хуже кончиться...

— Я не турист, мисс, — сказал Мазур. — Я фоторепортер. Показалось, выйдут неплохие кадры...

Платок уже чуть ли не насквозь промок от крови, и Мазур рявкнул про себя: ну решайся на что-нибудь, кукла госдеповская, а то уже и куртка в крови испачкалась...

Беатрис перебросилась парой слов на местном со спутником. Тот изрек что-то, очень похожее на согласие.

— Садитесь в машину, — решительно сказала Беатрис. — Мы вас отвезем к врачу.

— Спасибо, — сказал Мазур предельно искренне. — Если бы не вы...

— Садитесь в машину, не болтайте!

И приказала что-то водителю. Мазур сел в машину, застегнул чехол фотоаппарата, закинул голову назад. Водитель, торопливо распотрошив автомобильную аптечку, распечатал пакет с бинтом и отмотал Мазуру чуть ли не половину.

— Прижмите к ране, — сказала Беатрис. — А платок выбросьте, он уже насквозь промок...

Мазур выбросил платок, захлопнул дверцу, и машина тут же рванула с места. Ну что же, пока все шло гладко и позволяло питать надежды на удачу: принцесса, как и рассчитывал Лаврик, спасла рыцаря от драконов...

Сидевший рядом с шофером Деймонд обернулся к нему:

— Вы из какой газеты?

— Я сам по себе, — сказал Мазур. — Старый фрилансер.

— Понятно, — хмыкнул американец. — То-то держитесь так спокойно, я вижу. Турист паниковал бы, кричал, что нужно вызвать полицию...

— Да какая там полиция, — сказал Мазур, старательно прижимая к рассеченной брови понемногу промокающий бинт. — Где их теперь искать... А что до спокойствия — тут вы в самую точку. Бывало и похуже, в той же Африке...

— Да уж, беспокойная у вас профессия...

— Зато порой неплохо оплачивается, — сказал Мазур. — Конечно, на этих чертовых красных... это ведь наверняка были красные?

— Будьте уверены.

— На этих чертовых красных много не заработать, так, пустяки. Но меня заверяли, что тут можно щелкнуть вещи и поинтереснее. Те, что оплачиваются гораздо лучше.

— Не исключено... — сказал Деймонд, переглянувшись с Беатрис, словно бы смешливо. — Места тут беспокойные...

— Я и не думал, что здесь так хорошо говорят по-английски, — сказал Мазур.

Эти двое вновь переглянулись, улыбаясь уже в открытую.

— Мы, видите ли, американцы, — сказала Беатрис.

— Ах, вот оно что... — сказал Мазур. — Случаем, не журналисты?

— Увы... — пожала плечами Беатрис. — Я политик, а Пит — социолог.