Страница 14 из 15
В Талмуде, в трактате Санхедрин (Синедрион, 98, кол. 1), рассказывается о разговоре раввина Иешуа бен Леви с пророком Илией, у которого раввин спрашивает, когда придет Мессия. Илия ответил, что его послали к вратам Рима, где он нашел Мессию среди больных и нищих. Глядя на Свои раны, Он перевязывает их одну за другой. Раввин спросил Его: «Когда придет Господь?» И Мессия ответил: «Ныне», ссылаясь на слова 94-го Псалма.
В самый торжественный праздник, День Искупления, произносится признание в том, что Мессия пришел и ушел («Пину Мену Машиах Цидкеню» – Мессия, наш Праведный, отвернулся от нас), и там же Он называется «Понесшим грех и Израненным». В конце этой исповеди евреи умоляют Бога послать Его поскорее. Несмотря на такие ясные указания, сегодняшние раввины, и вообще большинство евреев, не имеют ни малейшего представления о том, что они читают. У них как бы закрыты глаза, и они – не видят.
Леону уже нетрудно было применять к Иисусу эти и другие мессианские предсказания. Он вдруг ясно понял, что Мессия пришел, но был отвергнут по причине духовной слепоты израильского народа, введенного в заблуждение своими вождями. Его сердце с болью повторяло слова пророка: «Упал венец с головы нашей; горе нам, что мы согрешили!» (Плач Иер. 5:16).
С этим последним признанием всякое сопротивление пришло к концу. Обретенное Леоном убеждение приносило ему огромное удовлетворение и душевный покой. Масса словесного мусора была отметена в сторону, и все же тот исторический факт, что Мессия принадлежит прошлому, что Он уже приходил, не оставил следа в духовной жизни Леона. Увы, его убеждение было только умозрительным, не задевшим пока что сердца.
Враг успешно вмешался, и Леон не приложил больше стараний к тому, чтобы обрести «благую часть», которую избрала Мария и о которой Иисус сказал Марфе, что она «не отнимется у нее» (Луки 10:42). Леон продолжал свои занятия по прежнему графику, даже не подозревая, что Господь уже начал Свою работу над ним.
Фанни
Посетив однажды своего дядю, Леон к великому удивлению заметил, что его старшая дочь, с которой он играл в детстве и которую все еще представлял ребенком, расцвела в прекрасную девушку. Дядя был строго ортодоксальным евреем, его жена тоже была весьма религиозной женщиной. После вступления в брак она носила парик, как предписывали раввины. Оба они были разочарованы в племяннике, узнав, что он больше не думает о карьере раввина, переменил образ жизни, надел одежду «гоев», нарушая тем самым Божий закон, изложенный в книге Левит: «Не поступайте по обычаям народа, который Я прогоняю от вас; ибо они все это делали, и Я вознегодовал на них…» (20:23). Ортодоксальные евреи понимают постановление книги Левит буквально: ничто в Израиле не должно напоминать поведение окружающих народов, которые Бог истребил или прогнал от лица израильтян, вводя их в Святую Землю, и потому одежда евреев всегда отличалась от языческой.
Дядя и тетя порицали Леона за короткий жакет и шляпу «дерби» (котелок). Вместо короткого жакета полагалось носить длинное шерстяное или хлопчатобумажное пальто, причем не из смешанных тканей. Троюродная сестра Леона Фраймет (Фанни) была еще больше родителей поражена видом молодого человека, которого помнила мальчиком, шалости которого нередко причиняли ей неприятности. Его теперешняя внешность и новая цель жизни понравились ей, и друзья детства быстро возобновили старую дружбу. Несмотря на воспитание в строго религиозной семье, Фанни была прогрессивной девушкой, она была исключительно хорошо образована и имела прекрасные манеры.
Сознавая, что его новые убеждения могут создать между ним и Фанни пропасть, Леон решил как можно дольше скрывать их от нее. Однако со временем он понял, что ему придется рискнуть открыться любимой девушке. Как он и думал, она упрекнула его за «безумные идеи» и религиозный фанатизм. Хотя Леон и ожидал сопротивления с ее стороны, он был больше разочарован в ней, когда убедился, что его любимая, несмотря на ее либеральное образование, все еще находится в сетях предубеждений и суеверий. В любом другом случае это открытие стало бы причиной разрыва, но любовь друг ко другу этих молодых людей была глубже, и связь продолжалась. Фанни пыталась всеми силами убедить Леона в том, что он заблуждается. При каждом удобном случае она приводила ему свои доводы, что для Леона было новой возможностью говорить с нею на его любимую тему.
Как и Леон, Фанни прекрасно знала Ветхий Завет, что было само по себе исключением среди еврейских девушек. Закону учили, в основном, мальчиков, а девочки часто были в пренебрежении, они учились возле матерей ведению хозяйства и воспитанию детей, которых в ортодоксальных семьях всегда было много. Но Фанни была образованной девушкой, много читала, с ней было интересно беседовать на другие увлекательные темы. Однако Леон всегда говорил ей, что какой бы интересной ни была другая литература, которую девушка с удовольствием читала, она даст ей того удовлетворения для души, которое дает чтение религиозных книг. Фанни охотно слушала его рассуждения о Ветхом Завете, но ни за что не хотела читать Новый Завет. И все же, несмотря на разницу во мнениях по этому вопросу, их взаимное влечение друг ко другу и любовь помогали преодолевать все препятствия, и молодые люди оставались друзьями, хотя о помолвке пока не было и речи.
Роковое решение
В решающий момент, когда Леон серьезно взвешивал свои убеждения, он вдруг вспомнил о прошлом опыте, когда впервые познакомился с Новым Заветом, и это послужило для него тревожным сигналом. Начав уже идти за Христом, Леон, подобно Петру, увидел сильный ветер и испугался (Матф. 14:30). Лукавый враг напомнил ему о страдании, которое он причинил своей любимой матери, когда принял идущее вразрез с их убеждениями решение и покинул родной дом, разбив все радужные надежды родителей. Внутренний голос настойчиво говорил ему: «Ты почти разбил сердце матери, а теперь твои новые убеждения несомненно нанесут ей смертельный удар. Ты подвергаешь риску жизнь матери!»
Он знал, что еврею может быть прощено все, кроме шага в сторону христианства. Так было тогда, и так это остается сегодня: переход в христианство – самый непростительный грех, причиняющий постоянный, даже вечный разрыв с семьей. Если кто-нибудь в еврейской семье решит исповедать веру в Христа, его сочтут мешамудом (отверженным Богом и людьми). В раввинских кругах, к которым принадлежали родители Леона, крепко верили, что если этот грех будет совершен одним из членов семьи, тот будет лишен участия в воскресении, которому надлежит быть в пришествии Мессии: его душа будет навеки обречена на пребывание в могиле, под особым черным покровом.
Осуждающий голос продолжал мучить Леона: «Как можешь ты сделать такое твоей матери?» Но тут он вспомнил героическое решение Авраама, изменившего свои религиозные убеждения и исповедавшего новые, когда он поверил в живого Бога. Авраам покинул свой дом и страну, разлучился с близкими. Однако в голове опять прозвучало предупреждение: «У тебя совсем другое дело! Ты отворачиваешься от веры своих отцов, верующих в Бога Авраама, Исаака и Иакова. Ты намереваешься стать христианином и поверить в религию язычников».
Это была внутренняя борьба. Леон вспомнил о другом месте Писания, касающемся событий при горе Синай, когда все колено Левия, от которого происходил Леон, мужественно отделилось от других колен, проявивших неверность Богу. Левиты были в почете, их героический поступок упоминается в Моисеевом благословении пред Богом колен Израилевых: «И о Левии сказал: туммим Твой и урим Твой на святом муже Твоем, которого Ты искусил в Массе, с которым Ты препирался при водах Меривы, который говорит об отце своем и матери своей: «я на них не смотрю», и братьев своих не признает, и сыновей своих не знает; ибо они, левиты, слова Твои хранят и завет Твой соблюдают…» (Втор. 33:8–9). Не должен ли и он поступить так же, т. е. отдать честь Богу, согласно истине, и не участвовать в созданной людьми религии (иудаизме), лишенной первоначального значения и превращенной в религию церемоний и суеверий, такую далекую от истинных Божьих заповедей и постановлений? Порыв был мимолетным. Мать была для Леона дороже всего на свете, и он решил не говорить ничего, чтобы не причинять ей еще большего горя.