Страница 93 из 96
Он ничего не ответил на предложение маркёра, поставил кий к стене, взял свои сигареты и направился было к выходу, но на полпути оглянулся и надменно произнес:
— Хорошее умение играть на бильярде свидетельствует о дурно проведенной молодости.
И ушел.
Глава седьмая,
В КОТОРОЙ ОПИСЫВАЕТСЯ НЕКОЕ СТРАШНОВАТОЕ НАВАЖДЕНИЕ
Всю ночь маркёр Кутузов думал, как поступить, если спонсор и дилер Толик и впрямь завтра принесет «пяток пузырей». «Пить или не пить — вот в чем вопрос», — шептал он иронично, ворочаясь с боку на бок. Образы ночи и девушки-мечты переплетались в его воспаленном сознании с образом пьяного, но грозного врага, проигравшего, но не побежденного.
Особенное мучение доставляла последняя фраза, брошенная не просто так, а с желанием вонзить смертоносное жало в самое беззащитное место. Он чувствовал, как эти облитые желчью слова застряли у него где-то в глотке, будто он проглотил их, а они поранили ему гортань. Гектор Иванович горестно размышлял о своей жизни, о своей дурно проведенной молодости, которая действительно толкнула его на бильярдную дорожку. Что он видел в этой своей молодости? Нервозную жену, внушавшую ему постоянно, что он неудачник, что с такими, как он, женщины не живут. В конце концов она ушла от него к другому, с которым живет, а Гектор Иванович убежал от своей молодости в мир бильярдной гармонии. И вот теперь он мучительно переживал, что лучшие его годы прошли сначала в войнах с женою, потом — в бильярдном забытьи. «Мне уже тридцать девять лет!» — сжимая виски, шептал он обычную в таких случаях фразу. Женщины произносят эти слова гораздо чаще, чем мужчины, но и мужчинам случается встретиться с осознанием горькой истины своего возраста и напрасно проведенных лет. И всегда, сколько бы лет ни вставлялось в заготовку — двадцать пять или пятьдесят девять, — людям неизменно кажется, что жизнь безвозвратно канула в никуда.
Еще он то и дело сетовал, что девушка-мечта не видела, как он лихо обыграл ее спонсора. Быть может, в душу бы к ней закралось сомнение — а тот ли человек владеет ею, и даже могло бы так случиться, что она сбежала бы от спонсора к маркёру.
Гектор Иванович не заметил, как его терзания перелились в тревожный и мутный сон. Ему снились компьютерные бильярды с разноцветными аляповатыми шарами. Он пытается соглашаться с людьми, что это прогресс, но когда он начинает нажимать клавиши, то на экране почему-то гонят какую-то рекламу каких-то брокерских фирм и дилерских бирж вперемежку с голыми девицами, исполняющими всякие неприличные жесты и телодвижения.
Проснулся маркёр позднее обычного, встал с постели разбитый, вялый и даже не пошел с утра купаться в море. Некоторое время он размышлял над тем, где повесить портрет Брежнева, случайно доставшийся Гектору Ивановичу три дня назад — портрет за ненадобностью был списан со склада пансионата. Где повесить и какую остроумную подпись сделать. Брежнев с укоризной смотрел с портрета, а в голове маркёра Кутузова не крутилось ничего более остроумного, чем «сиськи-масиськи» и «чувство глубокого морального удовлетворения». Так ничего и не придумав, он оставил портрет на столе в каморке.
Маркёр Кутузов маялся, не находя себе места в новой жизни, но, как ни странно, время пожирало этот день стремительно. Утром приходили играть какие-то два молокососа, в полдень бильярдный зал пустовал, маркёр, сидя в кресле у окна, дремал и сквозь дрему слышал какие-то громкие слова: повсеместно, давление сил, приватизация, распадение структур, симптомы, кажущееся спокойствие, неуправляемость, пятнадцатый от борта в угол, крушение мировой системы, стаканов нет, и тому подобное. Время от времени он вставал со своего кресла и начинал что-то прибирать и подчищать, но быстро уставал и вновь возвращался в свою дрему. Он знал, что приди кто-нибудь из бывших любителей шара и лузы — Зима, Бубуладзе, Харитонов, Козоченков или даже Ивист Жульянов, — и все встанет на свои места, мир вновь наполнится смыслом и гармонией. Но сейчас в «Восторге» из бывших отдыхал один лишь Рабинзонсон, да и тот за две недели пребывания в пансионате ни разу так почему-то и не заглянул в бильярдный рай.
Как ни ожидал Гектор Иванович своих прежних завсегдатаев, в глубине души он чувствовал, что придут не они, а придет дилер Толик и случится нечто непоправимое.
Часов в пять, когда жара только-только начала слабнуть, Гектор Иванович стряхнул с себя пыльцу дремоты и увидел, что какой-то невысокий и худой черноватый человек катает в одиночестве шары.
— Ждете партнера? — попытался оживиться Кутузов.
— Да нет, — отвечал посетитель. — Может, вы со мной сыграете?
Маркер охотно согласился. Для начала стали играть простую американку. Игра пошла живо, партнер оказался хороший. После первой партии, которую Гектор Иванович с некоторым напряжением все же выиграл восемь — семь, стали играть московскую. И вот тут начались странности. Что-то неприятное исходило от посетителя, каким-то недобрым глазом следил он за игрой. «Ах ты, дьявол! Привела нелегкая экстрасенса!» — в досаде думал Кутузов, чувствуя, как темный глаз соперника нацелен на его руку и как становится непослушной рука, в итоге шар летит не туда, куда надо, и никакие отыгрыши не получаются. Есть такая категория бильярдистов, умеющих взглядом внушать шару: «Не закатись!», «Стой!», «Подкатись еще поближе!», «Провались!» Одни не скрывают этого, другие наоборот — тайком колдуют, тяжелым глазом играют вместо кия.
Гектор Иванович, промахнувшись в очередной раз, взглянул на посетителя и перехватил в лице его лукавую усмешку. Вторую партию гость выиграл. Стали играть русскую пирамиду. Здесь еще хуже пошло дело. Рука совершенно перестала слушаться Гектора Ивановича, а соперник аккуратно забил сначала тринадцатый шар, потом — туза, потом — пятнашку, потом — шестерку. Да еще и оскорбил Кутузова:
— Так вам, может, нужно с гандикапчиком играть?
Гектор Иванович огорчился и молчанием показал, что любые разговоры про гандикап, то есть — фору, для него унизительны. Тут начались и вовсе странные вещи. Едва удалось Гектору Ивановичу закатить десятку и пятерку, как вдруг случилось так, что он вместо битка ударил четырнадцатым шаром по битку — никогда такого не бывало с ним! Пришлось пять очков списать, а пять приплюсовать противнику. Только Кутузов повалил девяточку, как вдруг гром среди ясного неба — и удар-то вроде не такой сильный был, а поди ж ты, не один и не два, а целых четыре шара со стола, как лягушки, спрыгнули и с грохотом поскакали, покатились по полу, а вместе с ними биток. Значит, еще пять очков списывай, а пять — сопернику прибавляй.
— Ума не приложу, как такое могло произойти! — краснея, сетовал Гектор Иванович.
— Еще и не такое бывает, — ответил посетитель, и как бы в подтверждение его слов, шары разбаловались пуще прежнего. Сделав очередной удар, Гектор Иванович не поверил глазам и ушам своим. Он отчетливо увидел, как три шара, сгрудившись в углу, сами собой суетливо зашевелились и, встретив подкатившегося к ним битка, стали энергично подталкивать его к лузе, пока не провалили. Мало того, при этом шары, совершая хулиганство, тихонько повизгивали и в их повизгивании можно было даже отчетливо различить возгласы: «Вали его! В лузу его! В лузу-залулузам! Ай сабак!»
— Ничего не понимаю! — воскликнул маркёр.
— А что тут непонятного? — усмехнулся противник. — Вы удивительно ловко закатили биточек. С вас еще пять очечков в минус, а мне — в плюс.
«Бред!» — думал маркер Кутузов, ударяя в очередной раз и вновь не веря своим глазам и ушам. Биток, отскочив от шара, вдруг стал разгоняться, разгоняться, побежал, побежал и с тихонечким криком: «Расступись! Расступись, халявы!» — закатился в дальнюю угловую лузу.
— Да вы, я гляжу, мастер на такие фокусы! — лукаво подмигивал, издеваясь, соперник.
Он весело подошел к столу, вытащил биток из лузы, поставил его на точку, ударил, и два шара, задетые битком, принялись совершать по зеленому сукну невероятные круговые движения, пискляво приговаривая: «Раз-два-три! Раз-два-три! Раз-два-три!»