Страница 33 из 130
— А не подосланные тебя проверяют? — предположил Кирилл.
— Нет, — проговорил Алесь. — Повода не давал. А теперь, ей-богу, дам повод, да такой, попомнили чтоб!.. Прибавлю немчуре хлопот и — ходу… — Он говорил возбужденно. Чувствовалось, его одолевало желание действовать, как можно скорее действовать. — Ей-богу, натворю им беды и смотаюсь. Скажите только куда…
— И думать об этом забудь! — сказал Кирилл таким тоном, словно уже не сомневался в своем праве приказывать. — Никуда никакого ходу. Не немцам будешь служить. Родине. И там, где ты сейчас находишься. И брось! — Он не спускал с Алеся глаз. — Рассказывайте, хлопцы, какая обстановка, — сказал уже спокойно.
Сложная обстановка. То взрыв в городе, то на железнодорожных станциях что-нибудь случается… И чуть что — хватают заложников и через день-два расстреливают. Нелегкая обстановка. А на восток участились воинские составы, — путевых обходчиков заставляют каждый день проверять дорогу.
— Вроде Октябрьский праздник хотят советским людям испортить, — сказал Алесь. — По всему видно, к этому сроку подгоняют. Наступление, что ли, готовят. Или бомбежки. Но к чему-то дело идет. Тетка моя — в городе живет — тоже что-то такое мне шепнула…
Да. Вовремя они здесь. Кирилл вспомнил слова генерала: «Положение, знаете, сложилось там гораздо серьезнее, чем было…» Да. Отряд прибыл вовремя. «Надо проникнуть в город. Во что бы то ни стало». Железнодорожный узел. Аэродром бомбардировщиков. И крупный гарнизон. И резервные части. И склады боеприпасов. И гебитскомиссариат…
— Тетка, говоришь, в городе? — прервал Кирилл размышление.
— Тетка, — кивнул Алесь, недоумевая, зачем это Кириллу. — Зося Христофоровна. Акушерка она. Уже пожилая. Немцам персоналу не хватает, ее и заставили пойти в ихний госпиталь. Ну, санитаркой, или врачом каким…
— А не скоро тебе в город?
— Мясо вот повезу на аэродром. В пятницу. Большая там столовая. Каждую неделю приходится возить.
— Вот как… Сегодня суббота. Послушай, — помолчав, сказал Кирилл. — А если я с тобой, а? Петро даст мне свой аусвайз. Одежа подходящая есть. Как думаешь, обойдется?
Алесь пожал плечами: может, и обойдется… Машину его не обыскивают, знают, чья и куда ездит. На дороге уже привыкли к ней.
— Риск, — качнул головой Ивашкевич.
— На войне — все риск. Так я, братец, двину?
Ивашкевич знал: отговаривать Кирилла бесполезно, раз надумал…
— Все, конечно, риск. Но предпочитаю действовать наверняка.
— Это, братец, и есть наверняка. Апробированная машина — так? А документ местного жителя тоже чего-нибудь стоит. Я и дурачка валять умею, особенно если наряд на мне подходящий…
— Что ж, давай, — согласился Ивашкевич. — Понимаю, глаз опытного разведчика многое заметит. Давай, коль решил.
— А ты, Иван, тем временем последи за режимом охраны дороги, который немцы установили теперь, — сказал Кирилл. — Засеки, когда сменяются караулы, интервалы между поездами и все такое. Понял?
— Понял.
— А насчет твоей гостьи, — повернулся Кирилл к Алесю, — верно, что-то в этом есть. — Подумал. — Скажи, обратно с дровами в Грачи ехать тебе пустой дорогой или как?
— Мертвой, можно сказать, дорогой, — улыбнулся Алесь. — Кабан разве перебежит…
— Тогда, Гриша, мы с Якубовским поедем. Посмотрим, что за корешок там у Алеся. В случае чего, и в Медвежье махнем…
— А меня, выходит, одного в лесу бросите? — засмеялся Ивашкевич. — Мне как отсюда домой дорогу находить?..
— А, ну да, не подумал, — тоже засмеялся Кирилл. — Местный-то я. Дорогой к дому не ошибусь. Ехать, значит, тебе? Валяй.
— Другой разговор.
— А перед тем как тронетесь… Якубовский! — позвал Кирилл. Тот подошел. — Тебе связным быть. Хату Петра знаешь. У Петра будут оставлять донесения. Но к нему, хлопцы, — посмотрел на Алеся, на Ивана, — не часто наведывайтесь. Может кинуться в глаза. Лучше вам на улице вроде случайно встретиться. Наш связной будет раз в неделю приходить к Петру. В первую неделю — в понедельник, вторую — во вторник, потом — в среду… Так, чтоб не в один и тот же день, поняли? И кроме воскресенья, когда на улице людей больше. А срочное что-нибудь, несите вот в это место. Пойдемте покажу. Я присмотрел, когда шел сюда. Такое во всем лесу не найдешь…
Возле лощины, там, где кончался березовый лес и начинались ели, остановились. Три березы, перескочив через лощину, точно им не было места на той, на березовой стороне, прижались к елям.
— Хорошая замета, — сказал Кирилл. Он сделал несколько шагов. — Чем не почтовый ящик, — засунул руку в дупло старой ели. — Никому и в голову не придет искать в ели дупло… Главное, конспирация. Речь идет о нашей жизни, о большом нашем деле.
— Я-то помню, как у нас тогда было поставлено, — взглянул Петро на Кирилла. — Как в кремне огня не видать, так и за нами никакого следа…
10
— Как же теперь без компаса? — жалобно сказала Оля.
Масуров не ответил. Возможно, и не слышал ее слов. Он все еще там, на опушке леса.
Они услышали, по стволам деревьев, совсем рядом с ними, яростно проскакали кусочки металла, было похоже на гулкие щелчки, и замирало сердце, останавливалось дыхание. И они плашмя валились на землю, будто эти кусочки металла впились в них.
«Накрыли», — потерянно подумал Масуров.
— Не вставай, — доходил до Оли его взволнованный шепот. — Не вставай, пока не скажу…
«Отсюда не выбраться, — прильнула она губами к холодной земле. — Нас убьют».
Она чувствовала, как медленна, долга каждая секунда, каждая доля секунды, быть может, последняя в ее жизни. Она доверчиво приникла к земле и удерживала в себе вот эту долю секунды, чтоб отогнать мысль о смерти и на эту долю секунды продлить жизнь.
— Подымайся! — голос Масурова. — Бежим!
Прошла еще секунда, даже минута, пока сообразила, что Масуров сказал. Время опять понеслось, быстро, стремительно, как вот сама она неслась в темноту, Масурову вслед.
Где-то еще стреляли. Но уже далеко.
Задыхаясь, перешли на шаг. Они продирались сквозь ночь, сквозь лес, невидимый и плотный. Там, в глубине ночного леса, видели они защиту и ломились, и ломились вглубь.
Масуров вслушивался в мерный шум ветра, но ничего, кроме него, не слышал. И это пугало его. Теперь казалось, возле каждого дерева кто-то двигался, кто-то следил за ними, и он напрягал зрение, напрягал слух. И все равно — ничего не слышал, только ветер бился вокруг и никуда не уходил.
«Хальт! Хальт!» Немцы, видно, догадываются, что сбежавшие еще не успели далеко отойти. «Хальт!» Масуров и Оля и в самом деле недалеко, из-за кустов они отчетливо слышат голоса немцев. А вдруг свернут сюда, к кустам? «Тогда пропали!» У Масурова в руке взведенный парабеллум. Но немцы подаются в сторону. Их шаги, их голоса уже не слышны. Масуров и Оля выползают из кустов. «Неосторожно, — мелькает у него в голове. — Но долго задерживаться вблизи опушки тоже неосторожно. Немцы могут вернуться. Прочесывают же опушку…» Ползут — останавливаются — ползут — останавливаются — ползут… Масуров перебирает руками, коленями, и Оле кажется, то ветер с шорохом движется по траве, и, стараясь не отстать, тянется она на этот шорох. Оля не в силах больше ползти. Но она терпит, ползет, терпит, ползет. Наконец, не выдержав, поднимается. Он тоже. Все в них еще дрожит, ноги, сердце, руки. Они бросаются в лес. Им кажется, что в чащу. Бегут, пригибаясь. Темную тишину разрушает запоздалый выстрел. Тонкий противный свист уходит в землю там, где секунду назад стояла Оля. Она слышит этот свист, и всей своей слабеющей силой приваливается к стволу сосны. «Значит, немцы все еще где-то тут», — ударяет Масурову в мозг. Значит, он с Олей тоже кружит по опушке бора. А надо на север, на север, настоящий лес тянется на север. И он вдруг спохватывается, что компаса нет. Компас пропал. Теперь наугад. Где Оля? Он нащупывает ее плечо у сосны. Плечо вздрагивает. Она прижимается к нему. Она должна чувствовать его рядом, тогда темнота уже не кажется ей такой страшной. Даже если темнота стреляет и даже если пули ложатся у самых ног. Они идут, едва касаясь земли. Так тише, меньше шума. Идут, идут, возможно, на север…