Страница 23 из 130
Еще час назад все в нем было оледеневшим, он оттаивал на глазах, Кирилл подчинял его своей воле, своему делу. На землистом лице Петра появилось выражение заинтересованности.
— У нас теперь горячо, — сказал Петро наконец. — Тут же самые дороги с запада, сам знаешь. Из Варшавы, из Берлина, со всего света… Сам знаешь… Где ж ты, Кирила, окопаешься? Там же, где и тогда? В синь-озерском гущаре?
— Там. Синь-озеры же не вырубить. Даже если все немцы возьмутся за топоры. Скажи, гитлеровцы туда не лезут?
— Что ты! Боятся леса, как тот пан ладана. — Он говорил уже тоном соучастника.
— Вот что, Петро. В лес с нами не пойдешь. Не надо. Оставайся в хате, как был. Будешь связывать нас с верными людьми, ты ж здешний. Кто тут у вас надежные?
Сени наполнились глухим топотом, дверь в хату открылась. Десантники, жмурясь, входили в теплую полутьму. Петро, смущенно оглядываясь, поднялся с табурета, будто и сам только что ввалился и тоже примеривался, где бы усесться.
— Ничего, ничего, — успокаивал Ивашкевич Петра, видя его растерянность. Он последним вошел в хату. — Места тут для целой роты, а нас пока всего — вот…
— А сделаем так, — соображал Петро, он подвинул стол к окну. В хате стало немного свободней.
— Паша! Толя Дуник! — позвал Кирилл. — Вам придется еще малость потерпеть. Давайте в охрану.
Перешагнув было порог, они снимали с плеч груз, снимали тягуче, будто никак не могли сбросить с себя вещевые мешки, хотелось продлить ощущение тепла, и это мешало им быстро повернуться и выйти.
Ивашкевич и Левенцов, расстегнув телогрейки, уселись на лавку возле Кирилла. Петро снова опустился на табурет, возбужденный и бледный. Остальные, сложив вещевые мешки посреди хаты, не выпуская оружия из рук, примостились у задней стены. Нижний венец стены прогнил, и дуло в спину, словно оставшийся в лесу ветер напоминал о себе.
— И сюда прилез, — вполголоса сердился кто-то, — только что не свистит…
— А и холодный какой!..
Петро услышал это.
— Дует, — виновато сказал он. — Надо бы бревна поменять, оконные проемы выровнять бы надо. Да не к жизни шло. И руки не брались. — Взгляд его скользнул мимо лица Кирилла.
У печи молча возилась с рогачами Варвара. Она вытащила на припечек раздутый, как черный пузырь, чугун, наполнила глубокую глиняную миску картошкой и подала на стол.
Кирилл надвое разломил душистую картофелину и стал макать в блюдце с зернистой солью. Он ощутил острый и приятный вкус тающей во рту соли. Он и не догадывался, как может быть вкусна соль. Теплая кожура прилипала к пальцам, и Кирилл потирал их, снимая ее. Петро тоже ел, ел нехотя, не с таким аппетитом, как Кирилл.
Обернув чугун тряпкой, Варвара понесла его на вытянутых руках и поставила перед хлопцами на пол. Чугун дышал паром, как живой.
— Ешьте, — сказала она. — Ешьте. Забелила б, да коровы давно нет. И забыла, какое оно, молоко.
— Спасибо, — за всех ответил Алеша Блинов. — И без молока еда царская. Спасибо. — Он взял картофелину, подержал ее перед собой, не в силах поднести ко рту. Горячий, плотный дух опьянил его, даже закружилась голова. Перед Гаврусиным полем Ивашкевич выдал каждому несколько галет, полплитки шоколада. И вдруг еда — из печи!
За окном шумела холодная ночь, из которой десантники только что выбрались, они слышали угрюмый бег ветра снаружи.
— Кто ж сменит Пашу и Толю? — Под Кириллом скрипнула лавка, он повернулся. — Михась, Якубовский! Вы?
Михась и Якубовский, устало напружившись, дожевывая картошку, поднялись. Видно было, как борются они с охватившей их слабостью и сном.
Еще за дверью Паша и Толя Дуник почуяли вкусный запах, торопливо вошли в хату и в полутьме безошибочно присели возле чугуна. У Паши не хватало терпения очищать кожуру. Он откусывал сразу половину картофелины.
Все тут же, на земляном полу, вповалку уснули. Варвара унесла чугун. Аксютка убрала со стола глиняную миску, и обе полезли на печь.
— Так спрашиваешь, Кирила, кто тут из наших? — Напряженное выражение глаз Петра как бы придавало силу голосу, хриплому и тихому, и казалось, что звучал он громче.
— И кто может стать нашим, — кивнул Кирилл.
Одного за другим называл Петро жителей Теплых Криниц и окрестных хуторов, называл тех, кого считал верными советскими людьми, их было немало. И ненавидят же они гитлеровцев! Боятся только очень. Да и как не бояться! Немцам донесли, что хозяин двора, того, который у самого мостка, — Кирилл проходил мимо, когда шел сюда, может быть, приметил — кому-то сказал, что Гитлеру здесь не удержаться, и всю семью — семерых — повесили, было это в прошлом месяце, и висели в Криницах целую неделю, пока тяжелый дух не дошел до самих немцев, на Буду, тогда пришли и заставили снять повешенных и зарыть. Сильно запуганы люди…
— Ничего. Постепенно перепуг пройдет, — уверенно сказал Ивашкевич. — Страх как мороз. Подует теплом — и растает.
— А переловить могут, пока растает, — рассудительно заметил Петро.
— Не будем, товарищ Петро, придумывать себе самое плохое, — твердо положил Ивашкевич руку на стол, будто прихлопывая все плохое, что может грозить. — Не стоит нагромождать страхи, потом трудно из них выбираться. Будем думать о хорошем. Это силу придает.
Петро вздохнул, соглашаясь.
— Есть тут хлопец, — сказал он, продолжая рассказывать о людях этой местности. — Горячий, а дельный.
— Ну? — ждал Кирилл.
— Алесь из Грачиных Гнезд. Помнишь же, хутор за лесом, у самого болота.
— Ну? Помню.
— Алесь этот шофер у немцев. Еще есть…
— Постой, шофер, говоришь? — поднял Кирилл руку, и Петро сделал паузу. — Шофер у немцев?
— Шофер. У немцев.
— Так. Продолжай.
— Еще есть правильный человек. Иван. Путевой обходчик. Под Будами живет. Иван и Алесь, когда наши отступили, попали в окружение. А пробиться куда так и не смогли. — Петро сомкнул губы и умолк. Видно было, трудно ему говорить об этих вещах, так они печальны. — А свои это люди, понимаешь, наши… — Он как бы смахивал с них то, что ветер войны надул на их жизнь. — И ненавидят же они немчуру, — покачал Петро головой. — До чего ненавидят! Только и ждут случая. Что ж, вот им и случай.
— Хорошо б потолковать с ними, с Алесем, с Иваном, — сказал Кирилл, — а?
— А чего не потолковать. Да одно дело — я, другое — ты, — раздумывая, сказал Петро. — Поговорю, конечно.
— А поговоришь, устрой встречу.
В окне опять слышно зашевелилась смолкнувшая было муха. Петро задумчиво перевел взгляд на ставню, тронул ладонью затылок, это помогло ему немного продлить молчание, чтобы обдумать сказанное Кириллом.
— Встречу устрою, — произнес он. — Алесь в субботу попросит машину, на которой ездит, и раненько отправимся к Ведьмину омуту. Алесь, Иван и я. Дрова нужны. Зима! Да ты, Кирила, помнить должен Ведьминку. Вот тебе и встреча.
«В субботу? — подумал Кирилл. — Так, сегодня начинается вторник. Завтра, в среду, к озеру. Три километра юго-западней озера опушка леса, двенадцать часов, — повторил про себя. — Что ж, в субботу хорошо».
— Значит, в субботу? — посмотрел он на Ивашкевича, потом на Левенцова. Те согласно кивнули.
Кирилл поднялся.
— Пора, — сказал он. — Надо затемно уходить. Одевайся, братец, выведешь до синь-озерского поворота. Как бы не сбиться. Дорогу-то я, пожалуй, забыл. А за поворотом двинемся куда-нибудь в нетра, в самую чащобу. Да, вот что, Петро. Нам топор дай. Вон под лавкой. Ты на Ведьминку соседский захвати. Нам же строиться…
— Бери, бери, — обрадовался Петро, что уже может быть полезен. — Я и пилу дам. Пила у Ивана есть. И лопаты возьми, обе. И гвоздей дам. Бери, Кирила, бери.
С печи снова спустилась Варвара.
— Может, какое барахлишко есть? — обратился к ней Кирилл. — Петровы обноски? Мы ж с ним одноростки. А то форма и форма. Вроде выходная одежа будет, — шутливо сказал он.
— Найдется, — ответил за Варвару Петро. — Старье. Ничего путного не осталось.