Страница 3 из 5
Она только собиралась ответить, как её срочно вызвали в операционную. И хорошо, что так случилось. Лучше не знать ответы на некоторые вопросы. И Варваре лучше не слышать этих вопросов: вдруг не найдет, что ответить, и оставит меня. Даже если я окажусь больным, мне все равно хочется быть с ней, до последнего вздоха.
Прошла ещё неделя. Я занимался на беговой дорожке, играл в нарды (кстати говоря, получалось это у меня превосходно), по чуть-чуть вспоминал произведения советских и постсоветских классиков: Шолохова, Фадеева, Булгакова, Астафьева, Солженицына… Открывал для себя увлекательный мир художественной литературы заново. Листал труды великих русских историков: Карамзина, Соловьева, Ключевского…
Мы с Варей пришли к выводу, что был я, скорее всего, все-таки историком. Очень увлекают меня события двадцатого века в России, СССР, потом снова России, но от политики я далёк. Как далёк и от её крайностей — войн и революций, в которых гибнут большей частью безвинные люди. Также выяснилось, что неплохо разбираюсь я в медицине, биологии, химии и ещё кое в каких естественных науках. Весьма образованным оказался.
Мои анализы терялись дважды, каким-то мистическим образом, так что ждать пришлось дольше обычного. Эта неделя наверняка была самой мучительной в моей жизни: и настоящей короткой, и прошлой длинной. Я уже был готов выслушать, что болен, потому что не раз себя хоронил. Лишь бы скорее узнать правду. Сны изматывали; есть ничего не хотелось. Если бы не Варя, я бы сошел с ума. Наступило бы истощение мозгов намного раньше, чем водяное истощение тела.
— Пошли к Петру Семёновичу, — Варя нежно взяла меня за руку и повела к главврачу.
— У вас всё в порядке, — спокойно сказал он нам. Понятно, что для него это обыденная работа, рутина, но никто не знал, насколько это было важно для меня. — Водяного истощения нет.
— Я здоров! Здоров! Я здоров!
Обнял Варвару и закружился с ней в танце.
— Давай поженимся! — предложил я. Само вырвалось.
— Давай… — не раздумывая, ответила она.
Еще неделю я оставался в больнице под наблюдением врачей, сдавал бесконечные анализы, но с памятью так ничего и не выяснилось. Хотя теперь меня это совершенно не волновало. Возможно, я всё забыл как раз для того, чтобы это «всё» не помнить больше никогда. Хотя врачи уверяли, что память ко мне должна вернуться.
Завтра меня выписывают, я переезжаю к Варваре. Мне назначили неплохое денежное пособие, и я уже привык к имени Евгений. Жизнь наладится, я уверен!
Может быть, мне просто дали второй шанс в жизни. Бог ли, судьба ли, случай, или сильные мира сего — не важно. Каждый достоин второго шанса. Даже если он совершил ужасный поступок — человека можно и нужно простить. Выход есть всегда. И обязательно нужно верить, надеяться и любить.
Варя ждала меня в холле, уже переоделась.
— Зайди напоследок к главврачу, он тебе должен что-то сказать.
— Что?
— Не знаю, Жень, он не отчитывается перед медсестрами. Просто зайди к нему, я тебя подожду.
— Хорошо, — поцеловал ее в носик. — Я быстро.
Постучал и вошел. На месте Петра Семеновича сидел какой-то старик, я не сразу его узнал. Первый человек, которого я запомнил в аэробусе! — он был тогда в плаще и шляпе, в очках и с длинной тростью. А сейчас — в привычной современной одежде, без древних вычурностей.
— Лев Уланский, — представился он и прищурился. — Рад видеть тебя, Трофим.
— Я не Трофим, я…
И запнулся. Этот старик знает, кто я. Меня зовут Трофим?
— Да, тебя зовут Трофим, — широко заулыбался он.
Мысли читает?
— Нет, конечно, мысли читать я не умею, — всё ещё улыбался он.
— А как?..
— Очень просто, — перебил он меня. — Ты это сам написал, сам придумал.
— Что?
— Всё, от начала и до конца, включая эти мои слова приветствия.
Я ничего не понимал, но происходящее мне определённо не нравилось.
— Я объясню, присядь.
— Внимательно слушаю.
Уланский медленно рассказывал, каким-то особенно успокаивающим мерным голосом, за которым слышалось: «Всё в порядке, всё хорошо, расслабься». Тик-так, тик-так…
Я не перебивал.
— Ты — учёный, автор множества научных книг. Придумал, как найти способ лечения людей от всех болезней. В самом человеке есть для этого всё необходимое. Не нужны никакие лекарства, сам человек для себя — лучшее лекарство. Но добиться результата очень сложно. Запустить в себе самом механизм излечения, подавить болезнь — мы почти не умеем. И еще сложнее во всё это поверить. Сейчас ты ничего не помнишь, но скоро память к тебе полностью вернётся. Ты принял препарат, который ввел тебя в состояние частичной потери памяти. И забыл ты именно то, что тебе нельзя было знать для чистоты эксперимента. Повторю: разработал и распланировал всё ты, до мельчайших подробностей. Аэробус, незнакомка, больница, соседи в палате, нарды, какие читать книги… Помнишь меня, с тростью, я ей картинно размахивал?
Я кивнул. Конечно же, помню, трудно было не заметить такого уникума.
— Да, ты придумал, как я должен выглядеть и что делать, чтобы ты непременно обратил на меня внимание. Если бы ты узнал меня, то встрепенулся бы, направился ко мне за помощью, позвал. Это была первая проверка того, как сработал препарат. Потом вошла девушка, которая представилась Варей. Это ты её так назвал, и ты же её отбирал, она актриса из Красноярска. Ты должен был в неё влюбиться. И, кажется, ты идеально сыграл по собственному сценарию.
— Замолчите, — грозно прорычал я, готовый разорвать этого мерзкого лживого старикашку. Но взял себя в руки, успокоился. — Это всё неправда! Она любит меня. Я не мог всё это придумать.
Уланский тяжело вздохнул и погрустнел.
— Трофим, поверь, — сочувственно продолжил он, — ты всё это придумал, а я помогал.
— Я хочу её видеть.
— Нет, это невозможно, — жёстко отрезал старик. — Она только что уехала. Она не любила тебя.
— Я верил ей.
— Талантливая актриса, хороший сценарий, умелый режиссёр. Я думал, ты сильнее обозлишься, но ты меня уверил тогда, что…
— Зачем всё это? — перебил я и уставился на Уланского.
Я ведь просто хотел обычного человеческого счастья. И действительно поверил в его возможность.
— Как я уже сказал, человек — это лучшее лекарство для самого себя, — снова начал Лев мерным голосом: тик-так, тик-так. — Очень сложно открыть в себе способность к излечению, но организм на подсознательном уровне может выработать средство от любой болезни. Ты придумал, как получить антивирус от БВИ. Кандидатуру подопытного искать не пришлось: девять месяцев тому назад у тебя обнаружился вирус водяного истощения. Идеальный вариант, ведь кто лучше тебя самого знает, как ты поступишь в той или иной ситуации? Мы долго и тщательно разрабатывали детали эксперимента. Сомневались, получится ли… Получилось! — старик вдруг приподнялся в кресле. Он был явно взволнован и смотрел на меня с восхищением.
Я же не хотел ни говорить, ни слышать, ни помнить… Упасть бы на больничную теплую койку, укрыться одеялом, спрятаться и никогда больше никого не видеть! Но не было даже сил, чтобы заткнуть уши.
— Ты попал в больницу, мы тебя досконально обследовали и проверяли по несколько раз на дню. Ты был болен БВИ. Времени оставалось все меньше и меньше. У нас была только одна попытка. И всё удалось! Когда ты ждал неделю результата анализов и томился, весь измучился, ты ещё был болен. До того, как пойти к главврачу и узнать, что здоров, ты тоже был ещё болен, вирус мы обнаружили. А потом, сразу после того, как прокричал, что здоров и предложил Варваре пожениться, ты уже полностью излечился. Понимаешь?
— С трудом.
— Ничего, всё вспомнишь и поймёшь. У тебя появился смысл жизни, ты очень хотел выздороветь, и организм сам себя излечил. Самое главное, у нас есть, грубо говоря, «ты» больной и «ты» выздоровевший. Когда к тебе вернётся память и все знания, мы сможем получить с помощью этих данных антивирус. Ведь механизм лечения, который сработал в тебе, связан с определенными биологическими процессами в организме… Черт, я с удовольствием рассказал бы тебе сейчас на языке медицины, но ты можешь не понять. По крайней мере, в своём сценарии ты просил меня объяснять всё как можно проще, на самом обыденном уровне.