Пламя Атлантиды

Подобная участь казалась не столь отталкивающей, и помимо этого, оберегала его от насилия со стороны жаждущих плоти амазонок — достаточно было уловить взгляд Роксаны, которая осадила двух особо разгоряченных кошек без слов, когда те едва не вцепились в волосы друг дружки за право потереть ему спинку. Несмотря на холод воды,

Савичев получил удовольствие от купания и не спешил выходить на берег, забавляясь вниманием девушек, когда намеренно играл мышцами и принимал позы моделей из журнала. Более юные следили за ним с лихорадочным блеском в глазах, но это восхищение было иным, непривычным: если в его мире женщины были готовы упасть к ногам и согласиться практически на все, здесь каждая вела себя так, будто уже им владеет, и для того, чтобы заявить свое право, не стоит спрашивать разрешения у обладателя желанного тела. Старейшина с дочерью лишь цинично забавлялись его попыткой соблазнить соплеменниц, но внимательные глаза Роксаны отмечали каждую деталь.

Натянув на влажное тело футболку, которая сразу обрисовала кубики пресса, Савичев совершил одну из первых ошибок, полагая, что расположение Роксаны дает ему некоторые привилегии.

— Я не буду препятствовать тебе в твоих планах, предводительница, — отрез полотна впитал влагу от мокрых волос, и Дмитрий опустился на камень, наблюдая за красотой первозданной природы. — Я пойду с тобой, куда скажешь, но у меня есть ряд условий. Первое — ежедневная тренировка выносливости и необходимость свободно перемещаться по селению. Второе — в клетке негде развернуться, что не добавляет никакого комфорта. И отпусти моего друга, он вряд ли представляет какую-либо угрозу в подобном состоянии.

Повисло молчание. Савичев не сразу понял, что притихли все девушки, которые остались у водоема, и на их лице негодование сменялось возмущением и презрением. Роксана выслушала его внимательно, слегка кивая головой, Дмитрий был уже готов торжествовать победу, как вдруг…

Сокрушительный удар кулаком прямо в висок выбил почву у него из-под ног, в глазах потемнело, и он рухнул на колени, ощутив, как по скуле медленно побежала струйка крови, а в ладони впились острые камни горного пляжа. В голове не укладывалось, что столь приветливая женщина может обладать столь сокрушительной силой удара, и мужчина сразу не понял, что именно произошло и кто его ударил.

— Ты забываешься, дерзкий раб! — она не повысила голос, не изменилась даже его интонация, но сквозь шум в ушах Савичев явственно различил нотки скрытой угрозы, которая, не оставалось сомнений, будет легко приведена в исполнение. — Ты позволил себе думать, что мне необходимо твое позволение? Твой разум отравили мысли о том, что ты можешь диктовать мне условия и что-либо требовать? Твое особое положение не дает тебе никаких привилегий!

Несколько пар рук вцепились в его плечи, сдавливая до боли, но он едва заметил это на фоне приступа головокружения. Мудрая Роксана прекрасно знала, куда бить, чтобы отбить способность к сопротивлению. Сейчас тело словно онемело, в голове пульсировала боль. Он знал, что это пройдет совсем скоро, но впервые за все это время раскаялся в собственной беспечности и самонадеянности.

— Твой друг на всю жизнь останется рабом в рудниках империи или в порту, если, конечно, выживет и не тронется рассудком — в ином случае его ждет позорная смерть. То, что я запретила к тебе прикасаться, ничего не значит. Мне ничего не стоит устроить еще один пир для своей общины, только, боюсь, матриарх не примет в дар сломленного слабака!

…Савичев пришел в себя только в клетке — на несколько секунд он все же отключился. Ведикус вернулся в сознание и даже обрел способность говорить, правда, очень сбивчиво. Его раны перевязали, кроме того, оставили бурдюк с настоем из трав.

— Мы выберемся отсюда, — отрезал Савичев на любые расспросы и избитое «а я предупреждал!». — По пути во дворец правительницы охрана будет малочисленна. К тому же, ночь! — об этом он услышал от двух оцилл, когда принимал ледяной душ горного водопада.

— Во дворец? — спаркалиец судорожно дернулся и отполз в угол клетки. — Мы пропали!

— Я бы не стал так паниковать. Мы перебьем их поодиночке. Это будет просто.

— К матриарх? Тебя повезут прямо к ней?

— Судя по всему. — Голова нестерпимо болела, Дмитрий растянулся на сухой траве и закрыл глаза, чтобы унять эту слепящую пульсацию.

— Молись своим богам, чтобы тебя не возжелала для своих утех Лучезарная.

— А это еще кто?

— Если матриарх Лаэртия — дочь солнца, эта сука — исчадие полуночной тьмы, она питает особую страсть к умудренным жизнью воинам. Тогда тебе точно не жить.

— Думаю, хоть с одной сукой я сумею договориться. Почему мне не жить?

— Слава о ней летит далеко за пределы империи. Если ты попадешь к ней в руки, постарайся жить каждой каплей масла и наслаждаться этим. Ибо это будет последним, что ты испытаешь перед смертью. Все, кто провели с ней ночь, на утро были мертвы…

ГЛАВА 10

Лаэртия выгнула спину, занимая более комфортабельное положение на бархатных подушках, и раздраженно стиснула зубы. Непонятно, на кого она больше злилась: на неумелые, похожие на щекотку, поцелуи юного наложника, или на свое неумение абстрагироваться от тяжелых дум тогда, когда это было необходимо. Робкие ласки сына Черных Земель уже четверть часа как должны были вызвать в ее теле отклик, погнать горячую кровь по венам, разбудить внутри первозданную мелодию страсти и вожделения, но вместо этого перед закрытыми глазами матриарх плясали строчки последней ноты протеста Кассиопеи и безапелляционные требования Актия. После рождения сына, которого пророчил в правопреемники, царь несколько осмелел, ошибочно оценив политическую симпатию атлантской правительницы как бесхарактерность и слабость.

Нет, матриарх не собиралась опускаться до его варварского уровня и срывать маски дипломатии, она всегда была верна своему имиджу справедливого миротворца, который при необходимости мог вцепиться в глотку противнику и выпить его кровь до последней капли во имя интересов империи. Наказать дерзкого кассиопейца стоило во что бы то ни стало, и сейчас, возлегая на ложе золотых шелков, Лаэртия прокручивала в уме строки карательного указа.

Все просто. Налог на торговые морские пути повышается на четверть декадного объема слез пустыни, и Атланта оставляет за собой право не пояснять своего решения. Впрочем, пускаться в разъяснения прежде тоже не приходилось.

Молодой наложник старался изо всех сил, покрывал медленными, словно заученными поцелуями бархатную кожу ее голеней, постепенно поднимаясь выше; иногда он останавливался, чтобы справиться с волнением, язык заменяли подрагивающие пальцы, которым не хватало уверенного нажима, чтобы превратить робкую щекотку в ласку.

"Из круговорота в круговорот ничего не меняется. Разгоню во имя Лакедона этих бездельников прочь!" — подумала матриарх, скосив глаза. Ее взгляд встретился с угольными очами раба для сладострастных утех. Молодой мужчина задрожал от ничем не прикрытого страха, и правительница великой империи уже в который раз испытала столь знакомое чувство сожаления и презрения одновременно.

— Отправляйся прочь. Достаточно.

Реакция не попавших в список фаворитов отличалась завидным разнообразием. Некоторые не испытывали никаких эмоций по этому поводу, вернее, изо всех сил пытались это продемонстрировать, и им удавалось; были те, с кого моментально слетала раболепная покорность, а из уст вырывались оскорбительные слова. С такими впоследствии расправлялись жестоко, смотрители личного полиандрия матриарх никогда не славились слабохарактерностью или милосердием. Больше всего Лаэртию раздражали те, кто начинал причитать и плакать, умолять предоставить второй шанс или же трястись от страха за собственное будущее. Похоже, сегодня ее досуг пытался скрасить как раз представитель последней категории.

Матриарх давно приелись их кукольно-чеканные женоподобные лица, одинаковый рельеф слаборазвитых мышц, которые были призваны услаждать эстетический вкус, а уж никак не придавать силу и выносливость, и тонкая душевная организация, которая превращала их в плакс. Было трудно поверить, что эти наложники когда-то были иными, свободными и дерзкими.