Страница 33 из 40
-- Ты понимал, что мог погибнуть, когда остался в машине?
-- Не знаю. Я хотел машину спасти. Тогда я никого не любил. Иван Викторович мне нравился, он помогал мне. Поэтому я его спас. Но машину тогда любил больше. Глупо, конечно. Людей надо любить. Но машины я люблю тоже.
-- Понятно. Готов?
-- А что моё мнение кого-то интересует? - Иван спросил отрешёно.
-- Это был риторический вопрос. Сарказм. - Ментор был сух.
Вариант ╧ 8.
Иван ехал в метро. Машины нет давно, деньги тают. В метро хорошо, прохладно. Наверху над Москвой висело, медленно колыхалось марево жары. Воздух стоял. Липкий смог от выхлопных газов облеплял тело, заползал с каждым вздохом внутрь. Голова была тяжёлая, организм искал тень, прохладу. В метрополитене можно было спастись от обволакивающего зноя.
Примерно год назад Иван хотел познакомиться с известной девушкой. Известна она была тем, что бесшабашно гоняла по всей Москве, наплевав на все правила и законы. Недавно она попала в аварию. Что-то пошло не так и на повороте машину занесло, и она врезалась в угол дома. Кроме водительницы никто не пострадал. Сложный перелом ноги. Папа лечил её в Швейцарии. И девушка вернулась в Москву. И вновь начала устраивать безумные гонки по Москве.
Отец у неё был известный, в определённых кругах, Максим Максимович Пешков. Он никогда не говорил напрямую, но любил вкрутить в разговор фразу:
-- Как говорил мой предок.
И произносил цитату из книг Максима Горького. Был ли он на самом деле потомком советского писателя, или нет - неведомо. Знал Максим Максимович творчество Горького, как рассказывали, великолепно. По памяти мог цитировать, рассказывать в лицах большие куски из произведений.
Когда он приходил к кому-то, предлагая продать бизнес, то всегда приводил отрывок из "Песни о буревестнике":
-- Чайки стонут перед бурей, - стонут, мечутся над морем и на дно его готовы спрятать ужас свой пред бурей. И гагары тоже стонут, - им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни: гром ударов их пугает. Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах... Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем! Всё мрачней и ниже тучи опускаются над морем, и поют, и рвутся волны к высоте навстречу грому. Гром грохочет. В пене гнева стонут волны, с ветром споря. Вот охватывает ветер стаи волн объятьем крепким и бросает их с размаху в дикой злобе на утесы, разбивая в пыль и брызги изумрудные громады.
В его устах всё это звучало двусмысленно и страшно. Речь шла об угрозе.
Максим Максимовичу приписывали, что он руководил многими компаниями, которые принадлежали тем, кто не мог открыто владеть бизнесом, вести дела. И, что Пешков выполнял "отдельные деликатные" поручения сильных мира сего. Как из России, так и из-за рубежа.
Про него говорили, что он делает только один раз предложение. Но справедливое.
Если он хотел приобрести дело, то предлагал цену, равную прошлогоднему годовому обороту, в качестве подарка - вишенки на торте - пять процентов в виде перевода на любой счёт в любом банке мира неучтённых денег. Давал неделю на раздумье.
После его ухода приходили уведомления, что через неделю начинаются проверки со стороны всех контролирующих организаций, что имеются у нас в стране. Нередко зарубежные партнёры звонили, сообщали, что извиняются, но не могут более вести дела с имяреком. Извините, но возникли обстоятельства непреодолимой силы.
Сопротивляться не имело смысла. Те, кто пытался взбунтоваться, были вынуждены либо бежать из страны без копейки денег, или примерять одежду каторжанина на много лет.
Максим Максимович любил повторять:
-- У человека всегда должен быть выбор. Человек волен распоряжаться своей судьбой по-своему. И никто не вправе неволить человека в его выборе!
Не давал интервью Максим Максимович. Не ходил с гордо выпяченной грудью с депутатским значком на лацкане.
Высокий, поджарый, жилистый с шикарной шевелюрой "под Горького", тонкие очки в дорогой титановой оправе, тонкие черты лица. Всегда предельно эмоционально сдержан. Учтивые манеры. Высоко посаженная голова, прямая спина, развёрнутые плечи. Он отличался от нуворишей, которые любили пошуметь, выставлять напоказ золотые часы последней модели, перстни. Пешков сторонился толпы. Любил уединение своего особняка почти в центре Москвы. Там он работал и жил.
В Москва-сити у него был свой кабинет, несколько центральных офисов крупных компаний. Но туда он наведывался редко, предпочитая управлять дистанционно. И ещё был у него пунктик. Он всегда говорил правду и требовал от других того же. Ложь не терпел физически. Если неудобно было говорить правду, он молчал, или говорил, что ответит на этот вопрос позже, надо подумать.
По Москве о нём говорили, что он - страшный человек. И крови на нём - хватит заменить воду в Москва - реке. Но, всё это полушёпотом, тыча пальцем в вверх, показывая какие у него могущественные покровители.
И за глаза его называли "Упырём".
Знакомым он суживал деньги под немалый процент. Любую сумму. Составлялся нотариальный договор. И ни дня просрочки, ни на копейку не отступится от своего. Если гражданин имел глупость и пытался избежать выплату бегством, то просто пропадал. Навсегда. Бесследно. В любой точке земного шара.
Только не было у него сына. От двух браков пять дочерей. И искусственно пытался, но получались девочки.
Младшая - его любимица Марфа Пешкова. Он пытался её воспитать как наследницу своей империи. Но из мужского начала она взяла лишь неистребимую любовь к неистовой гонке на машине. Она делала это с дьявольским упорством, не щадя машину.
Отец назвал её Марфой. Марфа Пешкова. Но она ненавидела своё имя, и представлялась как Маша, иногда - Мара.
Марфа, в отличие от отца, любила выставлять свою жизнь, своё отношение к жизни, богатство напоказ. Словно дразня общество и судьбу. Лихо гоняла по городу, выкладывая в интернет своё безумие на дорогах. Свои дорогие туалеты. Каждый день она сообщала, где будет ужинать, у кого в гостях, на следующий день появлялся фото или видеоотчёт, где она блистала.
Поэтому узнать, где и когда она будет, не составляло большого труда.
Когда Марфа год назад сообщила в своём блоге, что будет ужинать в ресторане "Soluxe Club" на Кутузовском проспекте, Иван забронировал себе место. Прочитал меню, усмехнулся: "Девочка умеет жить". Цены на некоторые блюда переваливали за пятьсот долларов. Блюда из морепродуктов.
Выпил, закусил, стал ждать. Часто выходил курить. Официант забеспокоился, что Иван сбежит, рассчитался по счёту, сообщил, что чаевые после окончания вечера.
И вот послышался рёв прямоточной выхлопной трубы машины. Японский спортивный автомобиль ярко красного цвета. Стёкла затонированы в цвет машины, такого цвета и диски на низкопрофильной резине, даже противотуманные фары светили розовым светом. Снизу красная подсветка днища и номеров.
И Марфа была вся в красном. Платье чуть ниже зада, туфли на огромных каблуках, сумочка. Всё в цвет машины. Или машина в цвет вечернего туалета.
Иван сошёл с тротуара и открыл дверь, подал руку, помогая выбраться девушке из автомобиля.
Она снисходительно посмотрела на него снизу вверх, а Иван постарался надеть самую лучшую одежду известных производителей.
Марфа была выпившая, покачнулась на каблуках, раскрыла сумочку и подала Ивану тысячную купюру.
-- На! На чай! Молодец, мальчик! Стараешься!
Иван улыбнулся:
-- Я - посетитель ресторана. Вы меня перепутали с кем-то.
Марфа заинтересованно посмотрела на него:
-- А зачем тогда открыл дверь? Не поняла.
-- Просто решил помочь красивой девушке выйти. Не более того.
-- М-да?! - она пьяно, озадаченно посмотрела на него, задумалась на секунду. - А откуда ты знал, что там красивая девушка? Ничего же снаружи не видно! - она широким жестом показала на рядом стоявшую машину.