Страница 25 из 59
Может, я действительно все порчу.
– Я что-то не верю, чтобы Уорнер искренне согласился убрать отсюда видеокамеры, – сказал мне Адам однажды ночью.
– Он же сумасшедший и не может мыслить рационально. И природу его сдвига мне никогда не понять.
Адам вздохнул:
– Он одержим тобой.
– Что? – Я чуть не подскочила от удивления.
– Только о тебе и говорит. – Адам стиснул челюсти, справляясь с собой. – Я слышал о тебе еще до того, как ты сюда попала, поэтому и полез в эту кашу, вызвался наладить контакт. Уорнер месяцами собирал о тебе информацию: адреса, медицинские карты, биографию, сведения о родственниках, свидетельство о рождении, результаты анализов крови. Вся армия говорила о его новом проекте: все знали, что он ищет девку по имени Джульетта, убившую ребенка в продуктовом магазине.
Я затаила дыхание.
Адам покачал головой.
– Я сразу понял, что речь шла о тебе. Иначе и быть не могло. Я вызвался поучаствовать в проекте. – Он жестко засмеялся. – Рассказал, что ходил с тобой в одну школу, видел тебя сам и слышал о погибшем ребенке. Ну, Уорнер пришел в восторг и заявил, что так эксперимент станет еще интереснее, – с отвращением добавил Адам. – Я отдавал себе отчет в том, что если он затребует тебя из лечебницы для какого-то ненормального предприятия… – Он поколебался, отвел глаза и пригладил волосы. – Я не мог не вмешаться, я хотел тебе помочь. Но сейчас все куда серьезнее. Уорнер только и говорит что о твоих способностях, твоей ценности для его священной борьбы, и как он рад тебя здесь держать. Все уже замечают. Уорнер безжалостен – в нем нет милосердия ни к кому, любит власть, с садистским упоением убивает людей, но в его броне появилась трещина, Джульетта. Ему заблажило, чтобы ты к нему… присоединилась, причем по доброй воле. Несмотря на угрозы, он не хочет заставлять тебя. Ему нужно, чтобы ты… сама его выбрала. – Адам прерывисто вздохнул. – Он теряет хватку. При виде его физиономии я еле удерживаюсь от глупостей. Как бы я хотел свернуть ему челюсть!
Да. Уорнер теряет хватку.
Он параноик, и на то есть причины. Со мной он снисходителен и нетерпелив, радостен и нервозен одновременно. Ходячий оксюморон.
Разрешил отключить видеокамеры, но несколько раз приказывал Адаму спать в коридоре поперек двери, чтобы я не сбежала. На словах разрешает мне пообедать одной, но дело всегда заканчивается тем, что меня к нему вызывают, и мне приходится есть в его компании. Те немногие часы, которые мы с Адамом могли бы провести вместе, у нас похищают, но считаные ночи, когда Адаму разрешается спать в моей комнате, я провожу в его объятиях.
Мы оба спим на полу, тесно прижавшись друг к другу, пусть у нас теперь и есть нормальные одеяла. Каждое его прикосновение электрическим разрядом воспламеняет мое тело самым поразительным образом. Такое ощущение я все же хотела бы контролировать.
Адам шепотом рассказывает мне новости и то, что слышал от других солдат. Оказывается, на территории нашей бывшей страны множество подобных штаб-квартир. Папаша Уорнера сидит в столице, препоручив сынку целый сектор. По словам Адама, Уорнер ненавидит своего отца, но обожает властвовать и уничтожать. Рассказывая истории, Адам гладит меня по волосам и прижимает к себе, будто боится, что я исчезну. Он описывает людей и города, и я понемногу погружаюсь в целительный сон, ускользнув из мира, где нет иного убежища, облегчения и избавления, кроме его шепота на ухо. Сон – единственное, чего я сейчас с нетерпением жду. Я уже не помню, отчего раньше кричала во сне.
Комфорт понемногу становится привычным, и от этого во мне поселяется страх.
– Надень вот это, – говорит мне Уорнер.
Завтрак в голубой комнате стал ежедневным. Я ем, не спрашивая, откуда еда, платят обслуге за работу или нет, откуда в этом здании все необходимое для целого корпуса, где берут столько воды и электричества. Стараясь выиграть время, я подыгрываю Уорнеру.
Он больше не просил коснуться его, а я не предлагала.
– Для чего? – Я смотрю на маленькие лоскутки ткани, ощущая нервный зуд на коже.
Уорнер улыбается медленной коварной улыбкой.
– Для проверки способностей. – Он хватает меня за запястье и вкладывает скомканную ткань мне в ладонь. – На первый раз я отвернусь.
Отвращение почти заглушено волнением.
Руки дрожат, когда я надеваю новый наряд: крохотный лиф и микроскопические шортики. Я, можно сказать, почти голая. Я едва сдерживаюсь, чтобы не выть от страха при мысли, что это значит. Слабо покашливаю, и Уорнер тут же оборачивается.
Он долго молчит, изучая дорожную карту моего тела. Я готова разодрать ковер и пришить кусок к своей коже. Уорнер с улыбкой предлагает мне руку.
Я гранит, известняк, мраморное стекло. Я не двигаюсь.
Он опускает руку и чуть наклоняет голову.
– Следуй за мной.
Уорнер открывает дверь. Снаружи стоит Адам. Он отлично умеет скрывать свои чувства, и лишь наметанный глаз может заметить, что он в шоке. Его выдает лишь внезапно напрягшийся лоб и виски. Он чувствует: что-то не так. Он даже поворачивает шею, чтобы получше разглядеть меня. Он растерянно моргает.
– Сэр?
– Оставайся на посту, солдат. Я забираю это отсюда.
Адам не отвечает, не отвечает, не отвечает.
– Есть, сэр, – говорит он неожиданно хрипло.
Я чувствую на себе его взгляд, идя по коридору.
Уорнер ведет меня туда, где я еще не бывала. Коридоры все темнее, мрачнее и уже. Мне кажется, мы идем вниз.
В подвал.
Проходим одну, вторую, третью, четвертую металлическую дверь. Повсюду солдаты. Они смотрят на меня со страхом, смешанным с иным чувством, которое я затрудняюсь определить. Вернее, не хочу. Я уже знаю, что в здании очень мало женщин.
Если и есть подходящее время гордиться моей… неприкасаемостью, так только сейчас.
Лишь это дает мне иммунитет от сотен молодых мужчин с жадными глазами. И лишь поэтому Адам остается со мной: Уорнер считает его бумажным солдатиком, картонным макетом, машиной, смазанной приказами и поручениями. Он думает, что в присутствии Адама я стыжусь воспоминаний о моем прошлом. Он и не подозревает, что Адам свободно может касаться меня.
Никто другой не решился бы. Все встречные солдаты каменеют от страха.
Темнота как черная парусина, истыканная тупым ножом; лучики света заглядывают в прорехи. Это живо напоминает мне о камере в психлечебнице. Кожа покрывается пупырышками от неподконтрольного страха.
Меня окружают люди с автоматами.
– Пошла внутрь, – говорит Уорнер. Меня вталкивают в пустую комнату, где слабо пахнет плесенью. Кто-то нажимает на выключатель. Загораются, мигая, флуоресцентные лампы. Они освещают бледно-желтые стены и ковер цвета мертвой травы на полу. Дверь с грохотом захлопывается.
В комнате нет ничего, кроме паутины и огромного, на полстены, зеркала. Догадываюсь, что Уорнер и его пособники стоят с другой стороны, наблюдая за мной.
Секреты на каждом шагу.
Вот ответов нигде не найти.
Вдруг маленькую комнату, в которой я стою, сотрясает механическое звяканье, бряканье, скрипучее движение. Пол начинает дрожать, потолок трясется, словно в преддверии хаоса, и отовсюду вылезают острые металлические шипы, из всех поверхностей на разной высоте. Каждые несколько секунд они исчезают лишь для того, чтобы неожиданно выскочить, прошивая воздух, как иглы.
До меня доходит, что я нахожусь в камере пыток.
Из динамиков, которыми пользовались еще до моего рождения, послышался треск помех. Я скаковая лошадь, тяжелым галопом скачущая к фальшивой финишной линии ради чужой победы.
– Готова? – Усиленный динамиками голос Уорнера эхом разнесся по комнате.
– К чему я должна быть готова? – проорала я в пустоту, уверенная, что кто-нибудь услышит. Я спокойна. Я спокойна. Я абсолютно спокойна. Я скована страхом.
– Мы с тобой заключили сделку, помнишь? – отвечает камера пыток.
– Какую сде…
– Видеокамеры отключены. Теперь твоя очередь выполнять условие.