Страница 24 из 37
Поэтому, когда в конце первого же года (1897) моей службы в Государственном контроле мне было сделано предложение перейти на службу в Министерство иностранных дел, я тотчас этим предложением воспользовался.
Глава 4. 1898 год
Министром уже с год, с конца 1896 г., был граф М. Н. Муравьев, бывший посланник в Копенгагене. Сменил он князя Лобанова, скоропостижно скончавшегося перед поездкою царя и царицы во Францию, куда Лобанов должен был сопровождать царскую чету[113]. Не назначая второпях, тотчас преемника скончавшемуся министру, царь предложил сопровождать его товарищу министра Н. П. Шишкину – человеку весьма посредственному и оказавшемуся в царскую поездку далеко не на должной высоте.
Князь Лобанов считался трудно заменимым. За него говорил его большой служебный опыт. Он был и дипломатом, и одно время губернатором, и товарищем министра внутренних дел, и опять дипломатом, в последнее время – послом в Вене. Импонировали его широкий ум, большая самостоятельность и независимость богатого человека и большое барство. Перечисленного было более чем достаточно, чтобы создать ему солидный престиж. Петербург был в восторге, когда узнал, что Лобанов круто повернул министра финансов Витте, приехавшего к нему предложить услуги для испрошения у царя соответствовавшего видам Лобанова содержания по случаю назначения министром иностранных дел. Лобанов спровадил Витте, резко и сухо заметив, что ни в каком содействии в этом отношении не нуждается, будет довольствоваться тем, что ему как министру полагается по закону. Он был не совсем прав, т. к. в определенной цифре оклад содержания был закреплен за должностью министра иностранных дел только впоследствии. Ранее же, не в пример прочим министрам, у которых были штатные оклады, содержание министру иностранных дел присваивалось персональное, по усмотрению царя, в порядке доклада министра финансов. Притом богатому Лобанову было легче, чем кому-либо, проделать жест столь эффектного бескорыстия. Аристократический Петербург был рад ущемлению «барином», князем Лобановым «неизвестно откуда вылезшего проходимца» Витте, каким аристократические круги долгое время совершенно неосновательно третировали даровитого[114] главу финансового ведомства, имевшего, между тем, в своей родословной достаточно именитые корни[115]. Говорили об этом случае, а также о том, что когда в прежнее царствование Лобанову предложили должность товарища министра внутренних дел, то он отвечал, что, считая себя к этой должности неподготовленным, желал бы сначала поучиться делу на посту губернатора. Было это как будто и хорошо. Но нехорошо то, что это Лобанов, заручившись поддержкою Германии и Франции, опрометчиво вырвал из рук Японии все и без остатка плоды ее побед над Китаем в войну 1894/95 г.[116] Это он настоял на заключении мира без территориальных приобретений на материке для задыхавшейся в тесноте своих островов, переросшей свою территорию Японии. Не допустил и протектората ее над Кореею. Денежная компенсация в виде контрибуции и о. Формоза заведомо не могли удовлетворить Японию. И с этой именно минуты, столкнувшись с нами в преследовании своих целей, она начала оттачивать свой зазубренный на полях Китая меч для нападения на Россию. Ответственность за нашу политику в этом случае не может быть всецело переложена на царя со ссылкою на его враждебную предвзятость к Японии за удар, нанесенный ему японским полицейским в Отсу, во время поездки Николая II в бытность наследником на Восток[117]. Авторитетность и независимость Лобанова такое переложение ответственности исключают. Но как стара истина, что управлять – значит предвидеть. Для блестящего министра, каким почитался Лобанов, предвидеть последствия подобного нашего образа действий на Дальнем Востоке было обязательно.
Как бы то ни было, имя князя Лобанова всюду вообще, а в правительственных кругах в особенности, всем и каждому настолько импонировало, что явиться преемником ему было задачею весьма нелегкою даже для талантливого человека, тем более для лишенного всяких талантов графа М. Н. Муравьева. И назначен-то он был министром только потому, что был посланником в Копенгагене, куда заезжала навещать своих родителей императрица Мария Федоровна. Она и рекомендовала его царю совершенно неосмотрительно, так как за ним решительно не было ничего, кроме отличавшего большинство дипломатов светского лоска и лично его, Муравьева, забавной способности одним движением бровей схватывать на лету подброшенный к глазу монокль. Директора департаментов, Азиятского граф Д. А. Капнист и внутренних сношений барон Ф. Р. Остен-Сакен, хорошо знавшие Муравьева со стороны его исключительной бездарности при большой самоуверенности, решили с ним не служить и с его назначением ушли почти демонстративно. Третий директор, Департамента личного состава и хозяйственных дел, Никонов оставался лишь до весны 1897 г. Ушел и товарищ министра Шишкин, назначенный в Государственный совет. На место переведенного в Сенат директора Азиятского департамента графа Капниста был назначен никакими особыми достоинствами не обладавший генеральный консул в Будапеште приземистый, смуглый, тупой левантинец[118] Базили. Трудно сказать, почему на нем именно остановились. Разве только по столь же у него явному отсутствию талантов, какое отличало нового главу ведомства. Впрочем, он был богатый человек. На места директоров департаментов внутренних сношений барона Остен-Сакена и личного состава и хозяйственных дел Никонова были посажены их вице-директоры: на место первого – Н. А. Малевский-Малевич, о котором я упоминал выше в связи с моим хождением в Министерство иностранных дел по выставочным делам Министерства финансов, и на место второго – барон К. К. Буксгевден. Тут хоть сказалась преемственность службы. Товарищем министра был назначен с должности старшего советника министерства на правах товарища министра граф Ламздорф, а на его место старшим советником, в сущности, вторым товарищем министра – директор канцелярии министерства князь В. С. Оболенский-Нелединский-Мелецкий. Последнего в канцелярии заменил ее вице-директор Ваксель. Так сконструировались верхи министерства, при оставлении на прежнем своем посту одного лишь директора Государственного и С.-Петербургского главного архива министерства барона Стуарта.
Предложение перейти в Министерство иностранных дел я получил от Малевского-Малевича. Задумано было издавать «Сборник консульских донесений»[119]. И требовался редактор-стилист, которого под рукою в министерстве не было. Казенный стиль за мною признавался. К тому же донесения консулов посвящались преимущественно вопросам внешней торговли, с которыми, предполагалось, я был знаком по моей службе в Департаменте торговли и мануфактур. Назначение зависело от министра. Чтобы обеспечить его согласие, надо было заручиться поддержкою одного из товарищей. Малевский остановился на князе Оболенском, приходившемся двоюродным братом моему покойному отцу. И вот в чем в данном случае выразился пресловутый протекционизм так называемого старого режима. «Против назначения Л<опухина>, – сказал Малевскому Оболенский, – я возражать не буду. Но предупредите его, чтобы он не мечтал о дипломатической карьере. Для нее нужны личные средства, каковых у Л<опухина>, я знаю, нет. Ни о канцелярии, ни о посольствах и миссиях пусть не мечтает. Он может продвигаться по вашему департаменту и, по выдержании дипломатического экзамена, перейти, если пожелает, на консульскую службу, – но не более». Отсюда две морали: одна здоровая – не было в то время места для той бесшабашной протекции, о которой принято говорить, не было – хотя бы в некоторых, достаточно многих случаях. А другая мораль прямо больная – без денег в те времена по дипломатической службе ни-ни; это уже во всех случаях. Будь ты прирожденный Талейран, но если у тебя или у твоих родителей нет нескольких тысяч рублей в год тебе на твое содержание, то отходи в сторону. Отечество обойдется без Талейрана[120]. Помимо денежного ценза, круг аспирантов в дипломаты был ограничен сословными рамками. Сочетание же обоих условий – дворянское происхождение и деньги, при поголовном почти оскудении русского поместного дворянства, преимущественно сосредотачивалось в России в балтийских баронах. Отсюда и неимоверное, сделавшееся притчею во языцех, засилье немцев в русском Министерстве иностранных дел. В силу каких условий и обстоятельств они не были талантливы, сказать не берусь. Но ни одного таланта балтийцы в ведомстве не выдвинули.
113
В конце XIX – начале XX в. осью внешней политики Российской империи являлся русско-французский союз, основы которого заложил Александр III, утвердивший 28 июля 1891 г. текст соответствующего соглашения, дополненного в декабре 1893 г. военной конвенцией между Россией и Францией (История внешней политики России. Вторая половина XIX века. М., 1997. С. 286–301). Упрочению русско-французского союза и призван был содействовать официальный визит Николая II во Францию, ставший одним из эпизодов его поездки по Западной Европе и происходивший с 23 по 27 сентября 1896 г. Подробнее о визите см.: Рыбаченок И. С. Союз с Францией во внешней политике России в конце XIX в. М., 1993. С. 90–95.
114
Далее в рукописи оставлено место для одного слова.
115
В действительности с родословной С. Ю. Витте все обстоит гораздо сложнее. Его дед Ф. Ф. Витте служил обычным землемером в Лифляндской губернии, дослужился лишь до чина 9-го класса (титулярный советник) и только после 35 лет службы получил орден Св. Владимира 4-й степени, дававший право на потомственное дворянство. Отец С. Ю. Витте, Ю. Ф. Витте, причислился к псковскому дворянству «по заслугам» Ф. Ф. Витте в 1856 г., когда С. Ю. Витте было уже 7 лет. Очевидно, что по своему отцу С. Ю. Витте был не дворянином, а разночинцем. С другой стороны, его мать, Е. А. Фадеева, и бабушка по матери, урожденная княгиня Долгорукова, действительно принадлежали к родовитым фамилиям (Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. С. 8, 9).
116
По окончании японо-китайской войны 1894–1895 гг. 5 (17) апреля 1895 г. был заключен Симоносекский мирный договор, по которому победившая в войне Япония получала от Китая Ляодунский полуостров с городом Порт-Артур, острова Формоза (Тайвань) и Пэнхуледао, а также согласие на протекторат над Кореей. Однако под давлением Германии, России и Франции Япония 28 апреля (10 мая) того же года заявила об отказе от Ляодуна (за дополнительную контрибуцию) и протектората. Хотя инициатором демарша трех держав являлась Россия, В. Б. Лопухин неправ, когда возлагает вину за этот демарш на князя А. Б. Лобанова-Ростовского. На самом деле во время Особого совещания 30 марта 1895 г., которое проходило под председательством великого князя Алексея Александровича и предопределило политику России по данному вопросу, министр иностранных дел занял осторожную позицию, считая нежелательной ссору с Японией. Мнение А. Б. Лобанова было созвучно точке зрения Алексея Александровича, полагавшего, что России необходимо не только сохранить «хорошие отношения» с Японией, но и «вступить с ней в соглашение». Действуя против Японии, подчеркнул великий князь, Россия обретет «вечного и притом сильного врага» и заставит японцев «быть заодно с англичанами». Самым решительным оппонентом Алексея Александровича и А. Б. Лобанова оказался С. Ю. Витте, который считал, что Россия должна «заявить решительно» о невозможности водворения Японии в Китае и даже, в случае необходимости, пойти на войну с ней. Точка зрения С. Ю. Витте, поддержанного военным министром П. С. Ванновским, возобладала (Первые шаги русского империализма на Дальнем Востоке (1888–1903 гг.) // Красный архив. 1932. Т. 3. С. 69–83; История внешней политики России. Конец XIX – начало XX в. (От русско-французского союза до Октябрьской революции). М., 1997. С. 135–136). Следовательно, в 1895 г. виновником жесткой политики России по вопросу о судьбе Ляодуна, ставшей, в итоге, одной из причин русско-японской войны 1904–1905 гг., был не А. Б. Лобанов, а С. Ю. Витте. О причинах русско-японской войны см.: Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895–1907. М.; Л., 1955.
117
Подразумевается покушение, которому наследник-цесаревич Николай Александрович подвергся 29 апреля 1891 г. при посещении японского города Отсу (Отцу), когда местный полицейский, признанный впоследствии психически больным, нанес по голове наследника удар саблей плашмя.
118
Левант – старое название Ближнего Востока. Левантинцами (левантийцами) называли греков, живших вне пределов географической Греции – на Балканском полуострове и в Турции.
Кадровые перестановки в МИД, которые описываются В. Б. Лопухиным в данном абзаце, происходили не только по причине назначения нового министра иностранных дел, но и в связи с утверждением Николаем II 15 декабря 1897 г. закона «Об изменении штатов центральных установлений и домовой церкви МИД». Ранее, согласно «Учреждению» МИД 1868 г., в него входили: Совет министерства (консультативный орган, проводивший экзамен для поступающих на службу в МИД), канцелярия (ведала текущими делами, политической перепиской министра, подготовкой его всеподданнейших докладов и Цифирной (Шифровальной) и Газетной экспедициями), Азиатский департамент (отношения с государствами Азии), Департамент внутренних сношений (консульские и юридические дела, торговые связи со странами Европы и Азии), Департамент личного состава и хозяйственных дел (кадровые и хозяйственные вопросы) и архивы – Петербургский главный архив и Государственный архив МИД, а также Московский главный архив. Согласно закону 15 декабря 1897 г., 1 января 1898 г. Азиатский департамент был переименован в 1-й Департамент, Департамент внутренних сношений – во 2-й Департамент, а административно-хозяйственные дела подчинены старшему советнику МИД, который фактически являлся вторым товарищем министра иностранных дел (Высшие и центральные государственные учреждения России. 1801–1917. Т. 4. СПб., 2004. С. 9–13).
119
«Сборник консульских донесений» – ведомственное издание МИД, составлявшееся на основе донесений российских консулов, содержавших информацию об экономике той страны, в которой они служили. Первый выпуск сборника за 1898 г., объемом в 90 страниц, был напечатан в Петербурге в скоропечатне «Надежда». Впоследствии его публиковала типография Товарищества художественной печати. Уже в 1898 г. вышли шесть выпусков сборника, общий объем которых насчитывал более 500 страниц, а тираж – 500 экземпляров. В точно таком же формате сборник выходил вплоть до 1910 г., и все это время, даже проходя службу в других ведомствах, его составлением занимался именно В. Б. Лопухин, под формальным редакторством Н. А. Малевского-Малевича. Назначение последнего в 1908 г. послом в Японию, равно как и всегдашняя перегруженность В. Б. Лопухина делами, прервали издание сборника, ставшего, тем не менее, ценнейшим историческим источником.
120
В конце XIX – начале XX в. содержание советников и секретарей, т. е. основного состава посольств и миссий Российской империи, было в 10 раз меньше окладов послов и посланников. По воспоминаниям Ю. Я. Соловьева, «семейные секретари посольств и миссий не могли прожить на жалованье за границей», а потому Министерство иностранных дел «было вынуждено набирать этот состав исключительно из лиц, обладавших значительными личными средствами». «На семейных членов посольств и миссий, – подчеркивал тот же мемуарист, – ложились значительные почти обязательные расходы по представительству; их, конечно, приходилось покрывать из своего кармана» (Соловьев Ю. Я. Воспоминания дипломата. 1893–1922. М., 1959. С. 177). В свою очередь, Г. Н. Михайловский подчеркивал, что служба в дипломатическом ведомстве требовала не только «разностороннего образования, фундаментального знания иностранных языков», но и «известной материальной обеспеченности, так как на расходы по представительству казенных средств было недостаточно», вследствие чего личный состав МИД «представлял результат несомненного социального отбора» (Михайловский Г. Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. М., 1993. Кн. 1. С. 375).