Страница 21 из 37
Уже по моем отъезде из Нижнего, почему я об этом догадался только впоследствии, а подтверждение своим догадкам получил лишь много лет спустя, с Барановым решили договориться. Ему была обещана крупная денежная награда после посещения выставки царем и его гостями. Баранов, будто, запросил 200 000 руб. Но столь крупные денежные назначения тогда не производились. Как-то летом Ковалевский поручил мне составить от имени министра финансов доклад царю о выдаче Баранову в награду за его труды по содействию проведению выставки 20 000 р. Когда я выразил удивление по поводу и этой награды, и казавшегося мне преувеличенным размера выдачи, Ковалевский посмеялся и сказал мне: «Вы думаете, он останется доволен? Поверьте – будет сердит». И действительно, разгневался очень. Во время моего пребывания в Нижнем, пока еще не договорились, ощущалась крайняя нервность в верхах выставочного управления. Ковалевский сменял изысканную любезность во внешних отношениях к Тимирязеву вспышками открытого гнева. Холодный, деревянный Тимирязев был неизменно внешне корректен. Но он всею душою ненавидел Ковалевского и ненависть к нему перенес и на меня, ввиду близости моей к Ковалевскому. Холодность проявлял леденящую. Меня она забавляла. Но наиболее забавна была проявлявшаяся по отношению ко мне сдержанность со стороны сделавшихся подчиненными Тимирязева некоторых бывших моих товарищей, думавших сдержанностью этою угодить Тимирязеву, а быть может, и действовавших по его указанию. Даже на деловые мои вопросы я получал только уклончивые ответы. Я не настаивал.
Вернувшись из Нижнего, я все лето 1896 г. работал в Петербурге. Отпуска не имел. Ковалевский несколько раз ездил в Нижний и зачастую подолгу оставался там. В круг моих обязанностей входило, между прочим, содействие проезду в Нижний представителям прессы. Однажды я получил распоряжение озаботиться предоставлением купэ «видной» корреспондентке берлинских газет Шабельской. Распоряжение было исполнено, и она поехала. Потом до меня стали доходить слухи, рисовавшие Шабельскую в образе Мессалины, покорившей своими чарами и Кази, и Ковалевского, и одновременно с ними многих других. Одно достоверно – это сделавшаяся в достаточной степени открытою связь Шабельской с Ковалевским, завершившаяся через несколько лет нашумевшим процессом по делу о подделке векселей Ковалевского. Процесс этот в свое время привел к падению Ковалевского и к его выходу в отставку с поста товарища министра финансов[104]. Во время же выставки неожиданно, в расцвете здоровья и сил, скоропостижно умер в Нижнем М. И. Кази, почти на руках у В. И. Ковалевского. Злая молва связывала смерть Кази с именем Шабельской и с особенностями ее темперамента. Но Ковалевский представлял дело иначе. С Кази давно не ладил Баранов. Были у них счеты в прошлом, с того времени, когда оба служили во флоте. Баранов рьяно воспротивился назначению Кази генеральным комиссаром выставки, заявив, что в случае такого назначения он слагает с себя ответственность за порядок в Нижнем и за безопасность в нем имевшего прибыть на выставку царя. Назначение Кази, как упомянуто, поэтому не состоялось. Но он все-таки прибыл на выставку и играл на ней видную роль. Баранов не скрывал своего раздражения. Стал с Кази на ножи. Но он боялся Кази. Опасался каких-то компрометантных с его стороны разоблачений. Совпадение или что, чему не хочется верить… Баранов неожиданно приглашает Ковалевского и Кази к себе на обед. Ковалевский уговорил Кази поехать. Вернувшись с обеда, Кази стал жаловаться на нездоровье. Ковалевский и Кази жили в гостинице в двух смежных номерах. Утром Ковалевский пришел к Кази и нашел его мертвым. Днем приезжал Баранов и театрально манифестировал не вытекавшие из его отношений к покойному слишком шумные сожаления. Ввиду невыясненности причины смерти, Ковалевский настаивал на вскрытии тела. Но этого не было сделано.
К концу лета выставка была закрыта. Осенью выставочное управление вернулось в Петербург, и было приступлено к ликвидации дел выставки и к составлению по ним отчета. Приближалось время исчерпания кредитов на содержание персонала выставки, и в том числе на мое содержание. На этот случай я имел в перспективе обещание Ковалевского назначить меня на составлявшую предмет моих вожделений должность чиновника особых поручений Департамента торговли и мануфактур, недавно освободившуюся за получением занимавшим ее лицом другого назначения. Я терпеливо ждал, тем более что не исчерпались еще выставочные кредиты. Но в конце ноября – начале декабря выяснилось, что я жду напрасно. Обещанное мне место понадобилось брату окончательно забравшей В. И. Ковалевского в свои руки Шабельской. Я был расстроен и озабочен своим будущим. Не скрывая от сослуживцев своих забот, поведал о них и Сергею Филиппову, сыну государственного контролера Тертия Ивановича Филиппова. Вскоре, поднимаясь однажды к тетушке кн. Д. П. Оболенской в квартиру ее в доме графа Протасова-Бахметева на Невском против Троицкой улицы, встретил на лестнице Тертия Ивановича. «Вас, – говорит, – обижают в Министерстве финансов. Идите ко мне. Будьте только мудры. Последуйте примеру евреев при их исходе из Египта. Уходя, они захватили с собою собранные у египтян вещи серебряные и вещи золотые, и одежды[105]. Приближается Рождество, а с ним выдача наградных денег. Заберите наградные в Министерстве финансов и тогда идите ко мне». Смеясь, я благодарил и обещал поступить по указанию Тертия Ивановича. Наградные выдали до праздника. Я подал прошение о переводе в Государственный контроль к Тертию Ивановичу. Он распорядился назначить меня младшим ревизором в Департамент гражданской отчетности на годовой оклад содержания вместе с наградными в 2000 р. Тем временем кто-то из моей родни, полагаю, кн. Николай Дмитриевич Оболенский, полковник конной гвардии, впоследствии управляющий «Кабинетом его величества», через кого-то, вероятно, через супругу С. Ю. Витте Матильду Ивановну, пристыдил В. И. Ковалевского за его поведение по отношению ко мне. Ковалевский меня вызвал и, явно будируя за высказанный, хотя и не по моему почину, упрек, предложил мне соответствующую должности младшего ревизора должность столоначальника в его департаменте. Так как она была ниже обещанной мне в свое время должности чиновника особых поручений, и тон предложения мне не понравился, то я отказался. «Ваши требования чрезмерны, – с раздражением заметил Ковалевский. – В тридцать лет (мне шел 26-й год) вам будет мало и должности министра». Мы расстались. Хотя я был обижен Ковалевским, но дурного чувства не сохранил, настолько, все-таки, он был обаятельный человек и служилось мне с ним в свое время легко и приятно.
Глава 3. 1897 год
Я был назначен в Государственный контроль в конце декабря 1896 года. Тертий Иванович Филиппов направил меня к генерал-контролеру Департамента гражданской отчетности Д. Е. Белаго, а последний – к старшему ревизору Яковлеву. Яковлев предложил мне основательно проштудировать правила счетоводства и отчетности и лишь после этого, недели через две, явиться на службу. Таким образом, служба моя в контроле началась с отпуска.
Трагическим оказался этот отпуск в личной моей жизни. В начале января 1897 г. скончался мой отец.
Тем не менее, в середине января я явился в контроль и вступил в исправление самой моей скучной в течение всей долгой служилой жизни должности младшего ревизора Департамента гражданской отчетности по ревизии расходов Главного управления неокладных сборов и казенной продажи питей. Работа была отменно скучная. Не в виде анекдота, а в качестве правдивой справки упомяну, что пришлось много времени убить на переданное мне для окончания разросшееся в толстую папку во много сотен страниц дело «об 1 р. 13 к. убытка от боя стеклянной посуды». Это с одной стороны, а с другой – в порядке копания в архивах пришлось столкнуться с беспоследственно законченным производством, за миновавшей давностью, дела о миллионных хищениях в связи с поставками печальной памяти фирмы «Горвиц, Коган и К°» на действующую армию в турецкую войну 1877/78 г.[106] Держал в руках и прекращенное по докладу царю дело о миллионном начете на строительство Ташкентской ж<елезной> д<ороги> ген<ерала> Анненкова. Речь шла о перерасходе, будто бы неизбежном при исключительно трудных условиях данного сооружения. Но все было так в работе Государственного контроля того времени: мелочная одуревающая переписка о грошовых начетах, с доведением в таких случаях дела до конца, и сдаваемые в архив без взысканий и репрессий дела о крупном перерасходе или о воровстве, прекращаемые «за давностью» или «по докладу». Бесполезный в делах о крупных недочетах и злоупотреблениях, жалкий и смешной в вопросах, подобных попавшемуся мне об 1 р. убытка от боя казенной посуды, тогдашний Государственный контроль проявлял уже определенно вредную деятельность в делах средних, т. е. в численно преобладавших и рядовых делах текущего государственного строительства. Тут, чтобы только оправдать свое существование, контроль педантично и формально вмешивался во вся и во все, являясь помехою всяческих творческих начинаний, лишним препятствием к достижению поставленной цели, требующим для его преодоления затраты значительных усилий и труда. Жизнь, однако, выдвигает компромиссы. Подотчетные места выхлопатывали себе предварительный фактический контроль, т. е. предварительную санкцию расходов, дававшуюся специально к ним командированными представителями контроля. Такие представители командировались к подотчетным учреждениям на их содержание. Последним они, естественно, дорожили. С другой стороны, за ними ухаживали. И устанавливалась комедия контроля. Штамп контроля на расход давался. И все устраивалось к лучшему в этом лучшем из миров. Но зачем при таких условиях было развивать значительную, какая имела место, экспансию контроля? Расход на его содержание как-никак составлял без малого 10 миллионов руб. Аппарат сам по себе был нужен, поскольку существование его служило началом, сдерживавшим недобросовестного расходчика. Но при данной обстановке аппарат мог бы быть до минимума сжат.
104
В 1902 г. В. И. Ковалевский влюбился в М. Г. Благосветову (Илловайскую) и решил уйти от Е. А. Шабельской. В ответ на это она представила к оплате векселя с бланковыми подписями, т. е. ручательством, В. И. Ковалевского на 150 000 рублей. Он заявил, что векселя поддельные (это было подтверждено в 1903 г. экспертизой Департамента полиции), но, тем не менее, согласился выплатить по ним треть суммы, вызвав недовольство кредиторов, подавших на него в суд (Шепелев Л. Е. Воспоминания В. И. Ковалевского. С. 16).
105
Имеется в виду исход еврейского народа из Египта под водительством Моисея. См.: Исход 12: 35.
106
Фирма «Грегер, Горвиц и Коган» во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг., согласно договору подряда, заключенному с интендантством, обеспечивала действующую армию главным образом продовольствием, причем условия договора были чрезвычайно выгодны для этой фирмы – она получала 10 % от стоимости поставок, почти бесконтрольно устанавливая цены и количество поставляемых продуктов. Подразумевая реакцию общества на деятельность подрядчиков, С. Ю. Витте вспоминал, что «все указывали на крайние злоупотребления и вообще на нечистоплотность всего этого дела». Тем не менее, по окончании войны фирма предъявила претензии казне в том, что недополучила от нее несколько миллионов рублей. Правительство и суд отвергли домогательства руководителей фирмы, однако они вышли на светлейшую княгиню Е. М. Юрьевскую, вторую, морганатическую, супругу Александра II, через которую и сумели получить, по крайней мере, часть искомой суммы. См. об этом: Ананьич Б. В. Банкирские дома в России, 1860–1914 гг.: Очерки истории частного предпринимательства. Л., 1991. С. 72–73; Из архива С. Ю. Витте. Т. 1. Кн. 1. С. 258–260.