Страница 2 из 13
Целует Максима Максимыча.
Максим Максимыч. Мне пора… пора уходить-с… там, значит-с, на Военно-Грузинской дороге мой монолог, а потом я, пожалуй… да-с… потом можно… стопарик-с… в хорошей компании… Пардон – бегу!
Убегает.
Ленский. Пардон… Тот – пардон, этот – пардон… Любим мы, значит, засорять… Ну? Сто раз приглашать?
Татьяна. Не буду.
Ленский. Ну – не будешь, и чёрт с тобой… Эй! Сосед! Как там… (Татьяне.) Как его?..
Татьяна. Вы уже четыре раза знакомились.
Ленский. Двинский!.. Нет… Беломорский!.. Снова не то… Уралов! Архангельский! Корелов!
Онегин. Ну, чего? Чего вы орёте?
Ленский. Давай выпьем, Корелов. На брудершафт.
Онегин. Мы уже пили.
Ленский. Да? (Задумывается.) Нет, сегодня я такого не помню.
Онегин (лениво). Мы с вами четыре раза пили на брудершафт. Больше я с вами целоваться не буду.
Ленский. А! Это почему?
Онегин. Я не люблю с мужчинами целоваться.
Ленский. А… Понял. Тогда мы с тобой выпьем, а целовать будем её.
Онегин. Её?
Оборачивается, разглядывает Татьяну. Та делает скучающее лицо.
Онегин. Что ж… Разве что от скуки…
Ленский. Ну а от чего же? От чего я пью, друг? Только что от этой… с-самой… с-суки…
Наливает. Влетает взмыленный Максим Максимыч.
Максим Максимыч. Не опоздал?.. Не люблю, знаете, если обещал-с… так обещал-с…
Ленский (смотрит бутылку). Нет, здесь на двоих рассчитано.
Максим Максимыч (чуть не плача). Как же-с?.. А я, так скать, бежал… Я, так скать, с человеком недоговорил… Вечно, так скать, попадаю в обман… Вы ж меня, мил сдарь, сами затащили в этот… роман-с!
Ленский. Ну что теперь? Ну, режь меня на части! А тут только на двоих… И то потому, что я один не употребляю. Так что – решайте.
Максим Максимыч. Нет, но это-с… как же так? Я, можно скать, летел с предвкушением… вот этой капельки первой, когда она на язык… ах! Да я ж умру!
Онегин (лениво). Решать-то надо из троих.
Ленский. Как-как? Из троих?
Онегин. Из троих.
Ленский. И из меня в том числе?
Онегин. И из вас.
Ленский. Ловко. Нет, действительно, ловко! Человек приносит выпить – и его же от этого дела устраняют. Ну, Корелов! Виртуоз!
Онегин. В Европе это вопрос чести.
Ленский. В Европе! Ах, мы в Европе, оказывается, находимся! А это видел?
Показывает фигу.
Максим Максимыч. Мне б только капельку-с… Символически…
Онегин. А в России делается просто… (достает из кармана наган, заглядывает в дуло). Нам надо отобрать два человека. Так?
Ленский (тупо). Ну, так…
Онегин. Барабан рассчитан на шесть патронов. Мы убираем два. Вот, видите?
Ленский и Максим Максимыч внимательно смотрят, как Онегин вынимает два патрона.
Онегин. Затем крутим барабан – и испытываем судьбу. Прошу.
Подает наган Ленскому. Тот вначале с опаской, а потом со всё возрастающим азартом крутит барабан и застреливается.
Онегин. Ну, вот. Теперь честно. Моя очередь.
Крутит барабан и застреливается. Максим Максимыч берет наган, смотрит на бутылку, даже тянется к ней, но чувство долга пересиливает. Он, чисто формально крутнув барабан, застреливается последним.
Татьяна. Ой! Тоже мне! Охломоны!.. Александр Сергеич! Они тут все застрелились! Что мне делать?.. Что?.. Нет, генерала здесь нет. Капитан какой-то… Ну, откуда я знаю, какой капитан? Пехотный!.. Ну, а мне что? Н-ну… Ну это же как-то… Да нет, я конечно, понимаю, вы пока подумайте… Но не очень долго! А то тут много, целая бутылка.
Садится и, заполняя пушкинскую паузу, долго, мучительно пьет без закуски.
Отцы и дети
Тургенев, напевая романс «Среди долины ровныя», в перчатках и зелёном комбинезоне, с марлевой повязкой, в шапочке стоит у операционного стола. На столе лежит человек громадного роста.
Тургенев (отходя от стола, сдирая перчатки и повязку). Принимай, Родина, трудовой подарок. (Открывает двери.) Прошу всех войти! Входите, господа. Присаживайтесь.
Входят Кирсанов, Аркадий, Одинцова. Садятся.
Тургенев. Итак, уважаемые, спешу обрадовать вас: впервые в истории литературы мною, Иваном Сергеевичем Тургеневым, был рождён положительный герой.
Аркадий (одновременно). Черт подери! Здорово!
Одинцова (одновременно, звучно, взволнованно). Это мужчина?
Кирсанов (одновременно). Проклятье…
Тургенев. Это мужчина, по происхождению попович, по фамилии…
Человек громадного роста (садится, скрежещущим басом). Базаров. Оп! (Ловит муху). Сейчас мы тебя поймём, муха, какая ты… (Берет оставленный Тургеневым скальпель, расчленяет муху. Бросает её трупик в кровавый таз) Настоящая…
Тяжело спрыгивает со стола. Подойдя к Тургеневу, вскрывает ему полость, с любопытством держит в руке печень, бросает её в таз. Ловко, при помощи зубила и молотка делает трепанацию черепа, бросает мозг Тургенева на весы марки «Мосмаш», весы зашкаливает, Базаров бросает гирьку на противовес, ждет, пока стрелка установится.
Базаров (оцепеневшим персонажам). Мировой рекорд. Подойди ко мне, Аркадий.
Аркадий. З-з-з-з-за-а-а-а-ч-ч-ч-ч-ем?
Базаров. Вместе с дядей.
Аркадий. С-с-с-с кем?
Базаров. Тогда я подойду.
Аркадий выталкивает дядю, сам прячется за Одинцову.
Базаров (Кирсанову). Эксплуататор?
Кирсанов. Не только.
Базаров. Что ты мелешь, дурак?
Кирсанов. Я еще и палач, и убийца. А таких вурдалаков, как ты, мои предки жгли целыми деревнями.
Базаров. Эх, злодей. А ведь ты не настоящий?
Кирсанов. Это ты не настоящий. Тебя Тургенев придумал.
Базаров. Это я его придумал, а не он меня. Потому что, если бы он меня придумал, он бы Нобелевскую премию получил. А теперь я её получу. По естествознанию. Иди ко мне, эксплуататор.
Кирсанов. Изыди.
Базаров. Ну, тогда ты, Аркадий. Дядя не хочет.
Аркадий (из-за Одинцовой). А вот женщина здесь… очень женственная… Я тут в вырез посматриваю – и очень даже отвлекаюсь. Вы, Базаров, зря все вещи скальпелем пробуете… обратите внимание, какие у неё волнообразные переходы… неужели рука поднимется… Базаров, вам лучше стремиться к Нобелевской премии по монументальному искусству, ей-богу!
Базаров. Таких премий не существует.
Аркадий. Безобразие какое! Мы подадим протест!
Базаров. Она немая?
Аркадий. Говорящая!
Щиплет Одинцову, та взвизгивает. Базаров улыбается медленной, грубой улыбкой, ложится у ног Одинцовой, смотрит вверх в её лицо.