Страница 9 из 83
Но эта игра, это страшное, волшебное пѣніе Аникѣева! Оно осталось въ ней и звучитъ, звучитъ, наполняя ее трепетомъ, восторгомъ и ужасомъ... Онъ, конечно, не такой человѣкъ, какъ другіе; но что же въ немъ: добро или зло? Ей такъ хотѣлось послушать, что онъ будетъ говорить ей, хотѣлось понять, разглядѣть...
А тутъ мама... съ такимъ лицомъ... такъ холодно, такъ обидно отнеслась къ нему... А потомъ ей выговоръ, тихо, кратко, такъ что никто, разумѣется, не замѣтилъ; но какія слова: «ты бы сама могла понимать, что для тебя прилично и что нѣтъ». Больше ничего; но, вѣдь, кажется, черезчуръ довольно и слишкомъ ясно! За что же это?! Неприлично поблагодарить се grand artiste (сама Наталья Порфирьевна такъ его называетъ) за его волшебное пѣніе, пожать ему руку, поговорить съ нимъ!..
Она никакъ не можетъ примириться съ такой очевидной и злой несправедливостью... она ни за что не уступитъ, она будетъ спорить съ мама и докажетъ ей, да, докажетъ, что не сдѣлала ничего неприличнаго, а напротивъ, напротивъ!
-- Графъ!-- вдругъ обратилась она къ Ильинскому, совершенно безсознательно выпивая почти залпомъ рюмку густого, душистаго вина, которую онъ ей подставилъ:-- вы, вѣдь, знакомы съ Аникѣевымъ... я видѣла, какъ вы съ нимъ говорили...
-- Такъ что же?
Онъ покосился на нее, и въ глазахъ его мелькнуло самое злое выраженіе.
-- Я очень прошу васъ уговорить мама и привезти его къ, намъ, если только онъ захочетъ... Я непремѣнно должна еще разъ слышать его пѣніе, чтобы понятъ...
-- Что вы такое говорите!-- какъ бы съ ужасомъ прошепталъ ей Ильинскій.-- Бога ради тише... я просто не вѣрю ушамъ своимъ... Я увѣренъ, что княгиня сильно раскаивается, что повезла васъ на этотъ ужасный вечеръ...
Маленькой княжнѣ сдѣлалось душно и жарко. Кровь быстро прилила ей въ голову и въ виски застучало. Въ то же время она почувствовала сильную жажду, у нея совсѣмъ пересохло горло.
-- Я васъ не понимаю, Жоржъ,-- прошептала она:-- тутъ просто какая-то тайна... пожалуйста, объясните мнѣ ее...
Графъ Ильинскій въ это время потянулся, чтобы взять ея тарелку, такъ какъ увидѣлъ возлѣ своего плеча подаваемое блюдо.
-- Нѣтъ, нѣтъ, не кладите!-- поспѣшно сказала Ninette.
-- Но, вѣдь, вы совсѣмъ ничего не кушаете, вы какъ есть ни до чего не дотронулись...
-- У меня сегодня никакого аппетита, я и обѣдала, плохо... А вотъ пить ужасно хочется...
«Бабочка сама летитъ въ сѣтку!» подумалъ графъ Ильинскій, указывая на стаканъ стараго бургундскаго, его стараніями стоявшій передъ нею.
-- Да, вѣдь, это вино! Вы знаете -- я не люблю вина... и оно, навѣрно, крѣпкое.
-- Нѣтъ, это слабое вино и очень вкусное, оно освѣжаетъ, попробуйте.
Она поднесла стаканъ къ губамъ, сдѣлала глотокъ и кивнула головой.
-- Правда, очень вкусно!
Она, не отрываясь, медленно выпила до дна.
-- Хотите еще?
Онъ оглянулся, лакей уловилъ его взглядъ, и стаканъ снова полонъ.
-- Вы увѣрены, что это не крѣпко?-- спрашивала она.
-- Для меня не существуетъ крѣпкихъ винъ, да, вѣдь, вы же сами должны были почувствовать, слабо оно или крѣпко.
-- Кажется, нѣтъ, очень вкусно... и я такъ пить хочу!
Флигель-адъютантъ, все время разговаривавшій со своей дамой, повернулъ голову къ Ninette.
-- Это очень крѣпкое вино, княжна, особенно съ непривычки,-- серьезно сказалъ онъ.
Ея стаканъ уже былъ пустъ.
Сидѣвшій за тѣмъ же столомъ напротивъ чтецъ-дипломатъ поглядывалъ на нее, и выраженіе его глазъ, его не то насмѣшливая, не то плотоядная усмѣшка, кривившая кончики тонкихъ губъ, ясно говорили: «fichtre! èa promet!»
Но она, кажется, даже и не подозрѣвала его существованія! У нея начинала кружиться голова, мысли путались, хотѣлось то заплакать, то засмѣяться.
-- Да!-- вспомнила она.-- Объясните же мнѣ, Жоржъ, эту тайну, почему... почему вы называете этотъ вечеръ ужаснымъ... и мама разсердилась...
-- Вы все о томъ же!-- съ недоброй улыбкой произнесъ графъ Ильинскій.-- Вы ставите, однако, меня въ очень странное положеніе, и я, право, не знаю, что думать... завтра я буду у васъ... мы обо всемъ потолкуемъ, если угодно, сегодня же вы въ такомъ... настроеніи...
-- Въ какомъ, въ какомъ?..
Ея голова кружилась все больше и больше. Она хотѣла говорить, но языкъ сдѣлался какимъ-то деревяннымъ. Вдругъ вернулось ощущеніе клубка, поднимающагося къ горлу. Это было такъ мучительно, такъ невыносимо, и притомъ же ей ясно почувствовалось, что она обижена, оскорблена и не въ силахъ вынести этой обиды. Она поблѣднѣла, какъ мертвая, откинулась на высокую спинку стула, взвизгнула не своимъ голосомъ, дико захохотала. Хохотъ тотчасъ же перешелъ въ громкія, отчаянныя рыданія.
Впечатлѣніе было произведено -- настоящее.
VIII.
Всѣ встали со своихъ мѣстъ и растерянно глядѣли другъ на друга. Княгиня Хрепелева, съ блѣднымъ, искаженнымъ лицомъ, кинулась къ дочери.
-- Боже мой, что-жъ это съ нею?!-- отчаянно повторяла она.-- Вѣдь, никогда, никогда ничего подобнаго не бывало... au nom du Ciel!.. que faut-il faire... je perds la tête!..
Откуда-то появился стаканъ воды. Княгиня, дрожавшей рукою, разливая воду на шею и платье дочери, старалась заставить ее выпить. Наталья Порфирьевна протягивала флакончикъ съ англійской солью и громко шептала: «Ah! la clierie! la pauvre petite!»
Но ея святая полуулыбка исчезла, ея лицо становилось все мрачнѣе. Вѣдь, и у нея въ домѣ «никогда ничего подобнаго не бывало!»
Дамы и мужчины безцѣльно суетились.
Бѣдная княжна Ninette извивалась и билась, какъ рыбка, выброшенная на песокъ, оглашая громадную столовую порывами истерическаго хохота и рыданіи.
Графъ Ильинскій и Аникѣевъ, не сговариваясь, внезапно и рѣшительно подошли къ ней, подняли ее и, крѣпко держа, понесли. Наталья Порфирьевна спѣшила впереди; княгиня, окруженная нѣсколькими дамами, то и дѣло спотыкаясь, вся въ слезахъ, замыкала это шествіе.
Княжна все билась, вырывалась, кричала: «душно! душно!.. пустите!» Аникѣевъ, крѣпко охвативъ ея тонкую талію, дѣлалъ послѣднія усилія, чтобы не выпустить ее изъ рукъ. Наконецъ, онъ возмутился и вознегодовалъ на нее, на себя, на всѣхъ и на все.
-- Перестаньте! замолчите! успокойтесь!-- произнесъ онъ раздраженнымъ и повелительнымъ голосомъ.
Ninette широко открыла глаза, увидѣла и узнала возлѣ своего лица его лицо, его строгіе блестящіе глаза. Она внезапно стихла, вѣки опустились, тѣло ея вытянулось, руки повисли. Если бы не порывистое дыханіе, ее можно было бы принять за мертвую...
Въ столовой безпорядокъ продолжался. Великолѣпный старикъ-дворецкій, похожій на Гете, неслышно ступая, подходилъ то къ тому, то къ другому и почтительно приглашалъ къ столамъ. Но его никто не слушалъ. То тамъ, то здѣсь слышалось: «нашъ нервный вѣкъ», «Іа grand histèrie», «Шарко», «гипнотизмъ».
-- L'hystérie! mais voyons! y est elle pour quelque chose, I quand la petite demoiselle s'est tout bêtement grisée!-- конфиденціально сообщилъ чтецъ-дипломатъ стоявшему возлѣ него «la bête».
-- Allons donc!-- съ нѣкоторымъ недовѣріемъ, но радостно воскликнулъ «la bête», сразу оживляясь.
-- Quand je vous le dis! я, да и не я одинъ, многіе видѣли какъ она, будто воду, осушала старый «Кло» стаканъ за стаканомъ... Ну, думаю, молодецъ! обѣщаетъ!-- et v-la! trop verte!
-- Tiens! c'est joli... прелесть!
«La bête» тихонько отошелъ отъ дипломата, и черезъ двѣ-три минуты не оставалось никого, кто бы не зналъ, въ чемъ дѣло.
Теперь повторялось:
«Ну, что-жъ княгиня! Сама виновата, такъ дѣтей не воспитытютъ!..»
«Кого жаль, такъ это Ильинскаго... Вѣдь, онъ, кажется, былъ серьезно неравнодушенъ... всѣмъ извѣстно -- женихъ... и приданое заказано... свадьба весною...»
«Да неужто онъ послѣ этого женится?! Вѣдь, онъ долженъ понимать... Это было бы и съ его стороны непростительно... Нѣтъ, онъ благоразуменъ... et tout le monde sera de son coté... vous savez, il у а des choses... des choses...»