Страница 17 из 83
-- Вы думаете, она его забыла?
-- Нѣтъ, я этого не думаю... Только... дѣти, вѣдь, очень чутки, она понимать начинаетъ, какъ онъ виноватъ передо мною... такъ никогда о немъ и не заговариваетъ... Вотъ эти слезы ея, эта нервность!.. Надо лѣтомъ непремѣнно везти ее, если не за границу, такъ хоть въ Крымъ... Въ морѣ ей купаться, чтобы окрѣпнуть... Кумысъ тоже ей принесетъ пользу... Я ужъ съ докторомъ говорила, онъ со мною согласенъ, находитъ, что надо везти ее непремѣнно... А тутъ эти дѣла, эти ужасы относительно Снѣжкова! Что-жъ такое будетъ!
-- Я говорю, надо опеку,-- рѣшительно объявила Варвара Егоровна:-- а то, вѣдь, чего добраго, онъ послѣднее возьметъ, да и отдастъ кому-нибудь, какой-нибудь женщинѣ...
-- Вы слышали? что такое? новое еще?-- глухимъ голосомъ произнесла Лидія Андреевна, остановись передъ нею.
-- Нѣтъ, я ровно ничего не слыхала... я такъ, свое предположеніе...
-- Говорите, говорите все, не скрывайте отъ меня, ради Бога!
-- Милочка, не волнуйтесь, ma parole, я ничего не слыхала... если бы слышала что... развѣ вы меня не знаете, я бы ни минуты не могла скрыть отъ васъ, прямо бы къ вамъ...
Лидія Андреевна, дѣйствительно знала ее, а потому могла ей повѣрить. Стала бы она скрывать!-- Первая прибѣжала бы, да еще и съ разными прибавленіями.
-- Ахъ, зачѣмъ только вы коснулись этой гадости!-- съ брезгливымъ жестомъ вдругъ воскликнула Лидія Андреевна.-- Отвратительно, тошно и подумать! Ну, какъ же не фальшь, не жалкая, грязная комедія! Идеалистъ, художникъ! Вѣдь, это началось съ перваго времени, я вамъ, кажется, говорила... Какой же онъ мужъ, какой семьянинъ? И чего онъ отъ меня требовалъ! Смѣшно и противно вспомнить. Онъ не могъ выносить ночной кофты, папильотокъ, ну и всего такого... онъ былъ бы доволенъ, еслибъ я сидѣла всегда передъ нимъ въ бальномъ платьѣ, съ цвѣтами въ волосахъ, сидѣла бы и съ нимъ кокетничала, принимала разныя граціозныя позы, вела поэтическіе разговоры.
-- Жизнь не бальная зала и не поэзія, la vie est toujours la vie -- глубокомысленно замѣтила Варвара Егоровна.-- Безъ ночныхъ кофточекъ можно только простуду схватить -- и ничего больше!
-- Вотъ это самое и я ему говорила, хоть и была еще тогда совсѣмъ дѣвчонкой... Я ему говорила: я тебѣ жена, а не танцовщица!... Вѣдь, не могла же я въ самомъ дѣлѣ стѣснять себя съ утра и до вечера у себя въ домѣ, играть вѣчно роль куртизанки... Аспазіи какой-то, чтобы ему нравиться. Я никогда ни на одного мужчину не взглянула; но это, кажется, ему было не по вкусу. «Если не для меня, такъ хоть для другихъ будь привлекательна, будь женщиной!» Такъ и говорилъ...
-- C'est un monstre de perversité! Чудовище!-- въ негодованіи взвизгнула madame Бубеньева.
-- И двухъ лѣтъ не прошло послѣ нашей свадьбы, какъ онъ сталъ все чаще и чаще объявлять мнѣ, что я «оскорбляю его эстетическое чувство». Я, говоритъ, не могу жить безъ красоты и гармоніи... Какъ вамъ это покажется! вѣдь, повѣрить трудно!
-- Dieu Sait quoi!
Варвара Егоровна пожала плечами и фыркнула своимъ совинымъ носикомъ.
-- Ну, скоро и стала я замѣчать, что онъ ищетъ эту свою красоту и гармонію... сначала, конечно, мучилась, оскорблялась, унижалась до ревности, объяснялась съ нимъ, плакала, больная лежала, а потомъ ужъ и рукой махнула. Я слышала, онъ обвинялъ меня въ томъ, что я рѣдко дома бывала... Прежде я любила и музыку, и пѣніе; но, вѣдь, всему есть предѣлъ, онъ до одуренія меня довелъ своею музыкой, своимъ пѣніемъ, своею этою артистичностью и поэзіей! Дуры всякія, въ него влюбленныя, появляться стали, а онъ все браковалъ: не то, говоритъ не то! Каково же было все это выносить порядочной женщинѣ!
-- А, вѣдь, у васъ весело бывало!-- неожиданно для самой себя воскликнула Варвара Егоровна, очевидно вспомнивъ что-то пріятное.
-- Можетъ, кому и было весело, только не мнѣ. Всѣ веселились, а я хлопотала и видѣла, что мы живемъ не по средствамъ. Къ тому же, я терпѣть не могу этого вѣчнаго цыганскаго табора, этой безалаберщины, шума. И чего, чего стоили всѣ эти обѣды, да ужины! А дѣла -- хуже, да хуже! Со службой ничего не вышло. Вдругъ -- полное разочарованіе! Все надоѣло, все невыносимо, скорѣе въ деревню, въ Снѣжково. Это въ февралѣ-то, въ глушь! Для меня, вы знаете, хуже деревни быть ничего не можетъ. Мнѣ надо очень, очень мало; но безъ Петербурга я жить не могу. Отправился одинъ; я сократила расходы... Пріѣзжаю въ Снѣжково въ концѣ мая. Онъ неузнаваемъ, загорѣлъ, глаза блестятъ... Такъ сразу и встрѣтилъ: кузина, кузина, Алина, Алина! Какая еще тамъ кузина проявилась! Никогда о ней и слуху не было, седьмая вода на киселѣ...
-- Да развѣ же вы ее прежде не знали?
-- И во снѣ не снилась... maman никогда ни слова... Въ Харьковѣ онѣ жили... отецъ, Лукановъ, служилъ тамъ, предсѣдателемъ что ли какой-то палаты. Умеръ, жить нечѣмъ, дѣвчонка эта съ больною матерью поневолѣ и переѣхала въ деревню, совсѣмъ маленькое у нихъ имѣньице, въ пяти верстахъ отъ Снѣжкова...
-- Что-жъ, вы такъ сразу и замѣтили?
-- Онъ и не скрывался! тотчасъ же отрекомендовалъ свою красавицу... Отъ нея не отходитъ, такъ и ѣстъ ее глазами, всѣ дни тамъ, въ ихъ старомъ гниломъ домишкѣ пропадаетъ. А потомъ вдругъ пришелъ -- и прямо:
-- Lydie, я не могу молчать, я люблю ее безумно, фатально, дѣлай что знаешь...
-- Что-жъ вы ему на это? Вѣдь, вы никогда, никогда такъ подробно объ этомъ мнѣ не разсказывали,-- съ жаднымъ интересомъ спрашивала madame Бубеньева.
-- Развѣ мнѣ пріятно вспомнить объ этихъ гадостяхъ!-- съ большимъ достоинствомъ произнесла Лидія Андреевна. Я отстранилась, я не хотѣла ничего видѣть, ничего знать. Я въ началѣ августа взяла Соню съ гувернанткой и вернулась въ Петербургъ. Что-жъ другое я могла сдѣлать?
-- Еще бы! О, моя бѣдная!-- съ нѣкоторымъ разочарованіемъ протянула «совушка», хлопая глазами.-- Mais enfin, ну, скажите мнѣ, я никому... если хотите, да и какая же тутъ тайна?.. Было между ними что-нибудь...
-- Это ужъ надо спросить у ея умнаго и красиваго князя, за котораго она выскочила... какъ она такое смастерила -- удивительно! Но, вѣдь, у меня свои глаза, и я имъ вѣрю...-- съ гадливою гримасой медленно проговорила Лидія Андреевна.
-- Я такъ всѣмъ и говорила... Михаилъ Александровичъ былъ тогда, предъ ея свадьбой и послѣ, ужасенъ... я помню!
-- Да, я помню это, конечно, лучше чѣмъ вы... Я все на себѣ вынесла... цѣлыхъ полтора года! Никакія влюбленныя въ него психопатки его не развлекали. Только все же отошло, перемололось, кончилъ онъ свой трауръ по Алинѣ и опять началъ искать «красоту и гармонію». Ну, и нашелъ, наконецъ, психопатку, бросилъ меня и Соню, скрылся со своею «артисткой» за границу, а тамъ, кажется, очень скоро она его самого бросила...
-- Фуроръ теперь она здѣсь производитъ. Вы были на ея послѣднемъ концертѣ?
Лидія Андреевна только посмотрѣла съ удивленіемъ на «совушку», дернула плечомъ и даже ничего ей не отвѣтила.
Въ дверь раздался стукъ и, получивъ разрѣшеніе, горничная внесла чай съ вареньями и печеніемъ.
-- А наливки хотите?..-- спросила хозяйка.
-- Вы знаете, я отъ этого никогда не отказываюсь; у васъ такія чудныя наливки, и совсѣмъ не крѣпки.
Лидія Андреевна едва замѣтно улыбнулась.
Пріятельницы подсѣли къ маленькому чайному столику и внезапно, сами того не замѣчая, измѣнили тему разговора. Слѣды слезъ и волненія исчезли съ лица Лидіи Андреевны. На сцену выступила скабрезная исторія общей пріятельницы, которая, отправивъ мужа въ долгую командировку, увлеклась молодымъ учителемъ сына самымъ «нагляднымъ» образомъ. Пріятельницу смѣнилъ романъ Поля Бурже, потомъ Михайловскій театръ, несравненные, прелестные его актеры: Вальбель и Гитри и, наконецъ, все померкло и стушевалось предъ новостями Гостинаго двора.
Варвара Егоровна очень ловко и незамѣтно уничтожала рюмку за рюмкой густую сладкую вишневку, пока, наконецъ, лицо ея не стало пылать, а круглые глаза не подернулись масляною пленкою.
На сцену опять появилась легкомысленная пріятельница.