Пэнси знает...

Но нет. Несравнимо. Волнительно. Когда с лёгким стоном Драко сдаётся, позволяя её и своим рукам любые вольности. Рёбра под пальцами — почти холмы, а между ними точно лава растекается от прикосновений. Высокогорье груди — со снежным кружевом белья на вершинах, губы — источник, заключённый между ладоней, а поцелуй, как родниковая вода в жаркий полдень. Он пьёт её жадно, а Пэнси извивается на его бёдрах, стремясь быстрее освободиться от одежды, удавки галстука, нижнего белья. Она, конечно, понимает, КАК эти движения действуют на Драко, но не останавливается, даже когда он просит, горбясь и шипя.

— Сейчас всё кончится, даже не начавшись, — со смешком предупреждает он девушку, но та, выгибаясь, сообщает в ответ:

— И не раз.

Принимает его медленно. Давит на бёдра, вынуждая замереть и не ускоряться сразу. Смотрит в глаза. Ей не стыдно. Искусством говорить о неловком, делать неловкое, знать таковое, она овладела за несколько месяцев, и теперь с удовольствием наблюдает за результатом.

Она сама начинает двигаться так, как надо. Одаривает взглядом победительницы, когда едва сдерживающий себя Драко смотрит на неё, мелко вздрагивая всем телом.

Тепло. Хорошо. Нет, горячо-отлично-изумительно-мощно. Снова тихо-тепло-скользко-влажно. То быстрее, то медленнее, ударяя плетками волос, она продолжает двигаться желая, чтобы это продолжалось как можно дольше. Пэнси закрывает глаза, чтобы наконец увидеть эти самые волшебные искры, и кажется, они уже начинают появляться в глубокой темноте, но… Драко не может долго держаться, не может, в отличие от неё, позволить себе лишних звуков. Пэнси видит, как белоснежные его зубы почти до крови прокусывают собственную ладонь, чтобы не закричать вслух.

Девичьи пальцы автоматически поправляют выбившуюся прядь, затем бегут кривыми дорожками в поисках застёжки кружевного бюстье. Улыбается машинально, бессмысленно, чувствуя, что счастье — это просто, и оно заключается в том, чтобы ощущать в себе его плоть.

Но в глазах Драко вопрос.

— Что? — озвучивает за него Пэнси.

— А как…— мнется. — Как для тебя это? Тебе понравилось?

— Я ставлю тебе оценку «выше ожидаемого», — врёт Пэнси, отмечая про себя, что Драко выглядит довольно жалким: со следами помады на лице, растрёпанными волосами и в спущенных трусах. Но есть в этом что-то искреннее, родное. Настолько теплое, что она шепчет в раскрасневшееся ухо едва различимо: «Я люблю тебя».

Фатальная ошибка. Он молчит и смотрит на неё, будто чего-то не понимает.

— Но…

— Что «но»? — в её голосе слышится раздражение. — Тебе не хочется сказать в ответ то же самое?

Драко отворачивается к окну, будто в быстро проносящемся, сливающемся в единую линию свете огней туннеля, в который въехал поезд, можно было найти ответ или хотя бы спрятаться. Его глаза в полутьме пугающе огромны. Они распахнуты, будто видит он перед собой то, чего не видят остальные и это нечто — ужасное…

— ЧТО?! — не выдерживает она.

— Я женюсь следующим летом.

…

Значение фразы «Сердце упало в желудок» хорошо ей известно. Но теперь она понимает что чувствуют, когда говорят «Сердце оборвалось».

Девятнадцать

Она намерена бороться, даже если придется разорвать в клочья платье на этой пятифутовой пигалице, светящейся счастьем. Малфой у алтаря выглядит растерянным, он озирается по сторонам. Пэнси опускает вуаль — никто не должен видеть её слёз, когда она слышит клятву Верности. Не себе.

И тогда она обновляет запись в своем дневнике, к которому не прикасалась уже несколько лет. Она не пишет ничего нового, только подчеркивает фразу «Пэнси знает, что ненавидит Драко» тремя жирными линиями.

Смотрит на себя в зеркало и скорбь в глазах тоже подчеркнута жирной чертой… растекшейся туши.

Тридцать пять

Пэнси порой кажется, что Драко знает её лучше, чем она сама. Во всяком случае его длинным, ловким пальцам ничего не стоит заставить её кричать за несколько минут, если их хозяин того хочет. А если у него настроение поиграть, любовник может истязать её часами, доводя до пограничного состояния и оставляя намокшую, горячую, жаждущую, умоляющую.

Хозяин… владелец… многих вещей, коих не перечесть по пальцам. Пэнси кажется, что она сама — трофей, на вроде тех, которыми уставлена каминная полка в кабинете Драко.

— Ты говоришь, что не любишь жену. Почему бы тебе не уйти? Не предложить развод?

— Тот пост, что я теперь занимаю, высок. И живу я под лупой врагов и под прицелом камер репортёров. А статус семейного человека даёт многие блага.

— Ты никогда не посылаешь мне сов. И только я являюсь инициатором наших встреч! — она действительно теряет терпение.

— Пэнси. Я не посылаю корреспонденции тебе по той же самой причине: это опасно.

— Брехун. Ты перестал писать ещё в школе.

Её тело привыкло к прохладе шелковых простыней, но и они кажутся раскаленной сковородой сегодня. Он не остается с ней в эту ночь. Молча одевшись, уходит, а она не может заснуть. Впервые за много лет Пэнси плачет.

Сорок пять

Она выглядит значительно лучше своих ровесниц. Фигура, не испорченная беременностью и родами, делает образ почти идеальным: кожа, волосы, ногти — все, как у юной девушки. К ней приятно прикасаться, и она позволяет себе проводить время с молодым человеком гораздо охотнее, чем ждать пятницы.

По пятницам ей тяжело, ведь…

Ведь уже три года именно по этим дням она навещает Драко в Малфой-Мэноре.

— Какой огромный и пустой дом. Зачем он тебе одному?

— Привет, Пэнси.

Она, как всегда, застает его читающим книгу или газету, которая плавно ползёт вниз, едва Драко слышит её голос.

— Прекрасно выглядишь, — мужчина делает комплимент.

И Пэнси хочется соврать в ответ, но язык не поворачивается, когда она видит серебро седины пустой породой врезавшееся в драгоценные золотистые пряди. Лоб Драко испещрён глубокими морщинами вдоль и поперёк, и эта символическая решетка будто не дает мыслям вырваться наружу.

— Скажи, Драко, может ты переедешь ко мне? — начинает она надоевший обоим разговор, и на этот вопрос мужчина привычно качает головой. Отрицательно.

— Я всё ещё люблю тебя. А ты? У тебя никого не осталось. Сын переехал… Астория. Её больше нет…

Пэнси запинается, понимая, что, возможно, сболтнула лишнее, и они поссорятся.

— Ты любил Асторию? — тихо спрашивает она.

— У любви нет прошедшего времени, — отвечает Малфой, и взгляд его теряет осмысленность, обратившись куда-то внутрь.

— А я? Меня ты просто хотел?

Он вздрагивает, возвращённый в реальный мир слишком высокой нотой.

— Я всегда хотел Грейнджер. И хочу до сих пор.

Ей хочется ударить, но рука, уже занесённая над щекой, останавливается. Драко впервые за много лет смотрит ей прямо в глаза. Сегодня он честен. А может быть и всегда был честен в своём молчании. Просто она не хотела слушать, о чём повествует его тишина.

Пэнси возвращается домой лишь под утро. Одна. Проснувшись в объятьях Драко, она понимает, что хочет побыть наедине со своими мыслями. До следующей пятницы, когда ноги снова сами понесут её к Драко. Но надпись в дневнике она делает: «Пэнси знает, что любит Драко. А он её нет».

Всю неделю она грустит и отказывается от встреч с поклонником. Она ждёт письма от Малфоя. И письмо это обязательно должно содержать извинения и объяснения. И чтобы после точки одно короткое: «Жду…»

Она искренне ждет совы от Драко, пока не вспоминает: последнее письмо от него она получала в четырнадцать лет.

«Эта дорога ведет точно к чёрту, почему бы тебе не ступить на неё?». Она пишет это послание и даже отравляет его совой, но потом долго не может избавиться от мысли, что поступила не так, как хотела.

Сорок семь

Он ушёл рассветным утром в день смерти собственной жены, только пятью годами позже. Пэнси узнаёт об этом из газет.

Чёрной вороны хвост — траурная церемония, и Пэнси снова прячется за вуалью, понимая, что её слезы здесь ни к месту. Как и платье. Она так привыкла к вещам, открывающим соблазнительные колени, подчёркивающим сахарную белизну кожи, что в день похорон не нашла ничего пристойного в гардеробе из чёрных вещей.