Цена высшему образованию

- А я-то причем? Я этих вопросов не решаю. Давай поговорим, о чем-нибудь другом. Все же мы очень редко видимся, - пытался уговорить брата Василий Григорьевич.

Но брат смотрел на него как на врага народа, а потом продолжил:

- Сытый голодному - не товарищ. Ты всегда слишком высоко нос задираешь. Ты ни разу ни в чем мне не помог. Бориса ведь мог пристроить. Чужие люди помогали, а ты в стороне остался. И теперь вот зятек приехал, кто его на работу возьмет, если у него учительское образование и партийного билета нет? Помоги ему устроиться, не то они вдвоем с дочкой мне на шею сядут. Уже сели. Докажи, что ты брат! А то все вокруг, да около. Партия, Брежнев, Косыгин, постановления, а делом заняться не хочешь, или не можешь.

- Все не так просто, как ты думаешь, - сказал Василий Григорьевич. - Надо бы заполучить эту книжечку с изображением Ильича...

- А, ты всегда отнекиваешься. Мы тебе не нужны. Я - рабочий всего на всего, супруга, эта иждивенка, кроме кастрюль ничего не знает, ни на что не годится, а дочка замуж выскочила за голяка, - как сводить концы с концами, ну-ка подскажи, братец, министр России!

- Ммм, - промычал хозяин.

- Вот-вот, ты мычишь. Ты всегда мычишь, когда брату помочь надо. Пойдем отсюда, нам здесь делать нечего.

− Да посидите, чего уж там? Василь Грягорьевич, пристыди свово строптивого брата, - сказала Ксения Петровна.

- Да, Алексей Григорьевич, успокойтесь, не забывайте, что вы в гостях, а не у себя дома, - сказала Тамара.

- Да, дядя Леша, я тоже думаю, что вы ведете себя несколько пикантно, если не сказать вызывающе. А что касается вашего зятя, что ж! мужик он вполне симпатичный, но моя дорогая сестричка Валентина, прежде чем тащить в загс...голяка, сама должна была подумать, что она тоже такая же. Вот мы с Тамуськой другое дело, у нас папа - министр, а не слесарь какого-то там разряда. И нечего нам претензии предъявлять, устраивайтесь сами, мы здесь ни при чем. Жаль, что у тебя пузо торчит, сестричка, а то бы я твоего, как его, а, Володьку, у тебя отняла и своей старшей сестричке отдала, у нас бы ему жилось как в раю, - тараторила Юлия, будучи под мухой. Валя ничего не сказала, она достала платок, накрыла им глаза, склонив мне головку на плечо. Я хотел сказать им крепкое словечко, но воздержался. Эти люди из другой планеты, у них психология другая, они и меня считают всего лишь куклой, которую можно отнять, подарить старшей сестре, чтоб та поигралась и выбросила на помойку.

− Мне стыдно за моих родственников, - шепнула мне Валя на ухо.

− Цыц, козявки! - громко произнес Алексей Григорьевич. - Вот какие у тебя дочери, братец. Сучки. Сучки и давалкины. Каждая из вас по два раза замужем побывали. Иде это видано, братец - министр фигов. Будь моя воля...

Алексей Григорьевич все больше и больше наливался злостью, схватил нож, правда, столовый тупой, но сжимал его со всей силой, словно собирался кого−то пырнуть во имя справедливости

− Сам ты сук, - огрызнулась Юлия, хватая старшую сестру за руку и уводя ее в прихожую - курилку, где у них под крышкой столика хранились очень дорогие тонкие сигареты, после которых становилось весело и легко на душе.

− Ну, хватить шутить, - сказал Василий Григорьевич.- Злые шутки в начале года просто неуместны. Вам далеко ехать, а я тоже прилягу. Отдохнуть надо после напряженного труда.

Алексей Григорьевич поднялся первый и ушел в раздевалку, ни с кем не прощаясь.

Так рухнули надежды Вали на то, что родной дядя окажет помощь в устройстве мужа на работу.

4

- Ничего, - сказал я по дороге домой. - Будет день, будет пища.

Мы возвращались во втором часу ночи на такси, который нам заказал Василий Григорьевич, и сунул мне двадцать пять рублей так, чтоб его брат не видел, чтоб я мог рассчитаться с водителем.

− Здесь учреждений много. Кроме того, у нас безработицы нет. Опыт у меня уже есть. Лет восемь тому назад я ходил из учреждения в учреждение до тех пор, пока не устроился, − пел я жене глупую, фальшивую песню.

- Попытайся, - шептала мне на ухо Валя, - а то мои сто пять рублей, сам понимаешь: коту под хвост. Кроме того, после всех налогов, я получаю на руки восемьдесят, а иногда восемьдесят пять рублей - сорок аванс, сорок пять - в получку. Если бы по восемьдесят - хватило бы вполне на одного человека, а так...приходится поясок потуже затягивать, больше на костных бульонах сидеть. В Москве так много соблазнов: и туда и сюда хочется. Я в театре уже год не была. Если ты не сможешь найти работу, нам будет совсем плохо. А еще ребенок. Теперь я начинаю думать, что не надо было заводить ребенка, да и вообще не стоило затевать...

- Что затевать? - спросил я.

- А так, ничего. Это я как бы про себя сказала. Ты не обращай внимания. Мы бабы - существа слабые и капризные. Если мы не замужем, нам все беды кажутся оттого, что мы не замужем. Стоит выйти замуж - и все проблемы, как ветром сдуло. Когда же это случается и у нас появляется муж, а дела при этом идут так же плохо, а то и хуже прежнего, тогда мы всю вину сваливаем на мужа.

- Но у нас равноправие, - шепнул я ей на ушко в ответ.

- Дай-то Бог. Устроишься на сто пять рублей - будем равны, но тебе же еще и матери помогать. Тебе надо на двух работах вкалывать.

- Завтра с утра я начинаю хождение по мукам. Я работу найду, во что бы то ни стало.

Я с нетерпением ждал утра, чтобы начать сражение за право существовать и стать равноправным членом семьи. Кое-как позавтракав, я отправился в техникум. Там меня встретили с некоторым удивлением:

 В середине учебного года вы претендуете на должность преподавателя? Удивительно. Если в каком-нибудь очень плохом учебном заведении, где текучесть кадров, откуда все бегут, поищите такое заведение, либо обратитесь в школу. Любая школа это такая дыра... Впрочем, извините, мне бежать,  сказала мне завуч техникума.

 Но...

- Пожалуйста, не отвлекайте нас от работы: сказано, вы нам не нужны, значит, не нужны. Что еще?

В другом техникуме тоже никто не требовался, но здесь нашлась женщина с одним глазом, высокая, плечистая, с проседью на голове и бородавкой на носу. Она охотно завела разговор с незнакомцем в коридоре.

- Не ходите в этот техникум, здесь такая рутина. Всю жизнь будете работать преподавателем, ежегодно вести непосильную и беспощадную войну за количество часов, поскольку от этого будет зависеть ваша зарплата. Вам придется участвовать в склоках. Вас поневоле затащат, в какую-нибудь группировку. Идите лучше в школу. В Москве свыше тысячу школ, где работает одно бабье, а вы мужчина. Как только станете работать, начальство вас тут же поставит на учет, и через год вы уже будете сидеть в директорском кресле, а директор это не учитель, вы должны понимать.

Я слушал, как завороженный. Мысленно я уже был в школе и даже воображал себя в директорском кресле.

- Да, это бы мне подошло, спасибо за подсказку. С меня шампанское и коробка конфет, - сказал я и улыбнулся.

- Вы, надеюсь, член партии?

- Нет, - простодушно ответил я. - А что- это, так важно?

- Это плохо, - вздохнула дама, - очень плохо, молодой человек. Как же вы так, с вашим образованием? Ваше образование без партийного билета, ну, ничегошеньки не стоит. В партии надо обязательно состоять.

- Почему? - наивно спросил я.

- Понимаете..., извините, но вы, я вижу, из периферии...неужели там такой темный народ? В партии надо состоять, потому что партия и народ-едины, или народ и партия-едины, это все равно. И так, конечно, можно прожить, без партийного билета, но если у вас будет этот партийный билет, к вам больше доверия, понимаете? Партия не оставит вас в числе пролетариата, понимаете вы это?

- Доверие надо заслужить, - сказал я, не зная, что это была очередная глупость

- Так-то оно так, но директор школы - это номенклатура райкома партии. Директор утверждается на бюро райкома.