Октябрь

Между тем на улицах восставшего города в толпах стояли бок о бок представители политических течений всех мастей, от эсеров до озлобленных кадетов, и они вовсе не были спокойны. Их объединяла уверенность в том, что перемены необходимы и неотвратимы. Они находились уже в новом городе, в момент рождения нового порядка, в «кровавый понедельник». Старая власть умирала, а новая еще не оформилась.

Под темнеющим небом, под звуки бьющихся оконных стекол, в зыбком свете пожаров бесцельно сновали люди, группами и поодиночке. Были среди них и рабочие, и только что освобожденные преступники, и радикально настроенные политагитаторы, и солдаты, и шайки хулиганов, и шпионы, и пьяницы. Все они были вооружены тем, что смогли раздобыть. Вот кто-то одетый в шинель размахивает офицерской саблей и незаряженным револьвером. Вот молоденький парнишка хвалится кухонным ножом в руках. Вот студент, опоясанный пулеметными лентами, держит винтовки в обеих руках. Вот человек несет наперевес ломик, как пику.

Многотысячная толпа скопилась на Шпалерной улице, направляясь к распростертым каменным крыльям Таврического дворца, месту заседания Государственной думы. Какой бы слабой, разобщенной и недальновидной ни была Госдума, для многих в создавшейся ситуации она оставалась единственным легитимным органом власти. Было тем более прискорбно, что сама Госдума даже сейчас не хотела идти против воли государя, несмотря на его указ о ее роспуске.

В соответствии с этим распоряжением думцы закрыли свое официальное заседание, проявив трусливую верность – или верноподданническую трусость. Они покорно покинули зал заседаний, беспрекословно выполняя царский указ. Затем они переместились немного дальше по высоким коридорам дворца и собрались в другом зале, организовав, таким образом, новое заседание уже в качестве частных лиц. Стремясь найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации, этот остаток Государственной думы принял решение остаться в Петрограде и попытаться установить контроль над городом. Принимавшие участие в этом заседании создали Совет для избрания Временного комитета из числа представителей всех фракций Госдумы, за исключением крайне правых и большевиков.

Однако еще до избрания Совета очередную попытку нарушить упрямую царскую безмятежность сделал Родзянко, на этот раз вместе с братом Николая II, великим князем Михаилом Александровичем. Родзянко выразил твердую уверенность, что лишь переход к конституционной монархии сможет утихомирить страну, а великий князь, в принципе, был не против принять бразды правления в таком государстве.

Они вновь попытались донести до царя, что ситуация становится все более катастрофичной. Никого не удивило, очевидно, что Николай II ответил на это с холодной вежливостью, что он и сам в состоянии разобраться с делами в своей стране.

С поистине титаническим упорством царь отказывался смотреть на вещи реально, в то время как в его столице ширилось восстание, полиция дезертировала, войска поднимали мятежи, а правительственные чиновники и даже собственный брат умоляли его сделать хоть что-нибудь. Вскоре после обращения Михаила Родзянко и великого князя Михаила Александровича настал черед премьер-министра, который в смятении умолял царя освободить его от должности. Николай II сухо проинформировал князя Голицына, что изменений в кабинете министров производить не собирается, и вновь потребовал принять «энергичные меры» для подавления беспорядков.

С достоинством и уверенностью в своей правоте царь продолжал держаться за кормило власти, устремив взгляд вдаль, но ведомый им корабль-государство уже затягивало течением в смертельный водоворот.

Временный комитет Думы, состоявший из двенадцати человек, но вскоре увеличенный на еще одного члена, полностью именовавшийся нелепым названием «Временный комитет членов Государственной думы для водворения порядка в столице и для сношения с лицами и учреждениями», начал свою работу с пяти часов вечера. Его политика преимущественно строилась на основе политических позиций кадетов и представителей Прогрессивного блока. Временный комитет вменил себе в обязанность восстановить в Петрограде порядок и установить отношения с общественными организациями и учреждениями. И сделать это предполагалось неясно какими средствами, но безотлагательно. Комитет понимал тем не менее, что обладает весьма скромными возможностями и ограниченным влиянием на общественные массы во время всеобщего восстания. Для увеличения своей значимости в глазах восставших Временный комитет привлек в свои ряды двух левых депутатов, более радикальных, чем Прогрессивный блок. Это были лидер меньшевиков Н. С. Чхеидзе и Керенский, нервозный, вспыльчивый трудовик, адвокат, который вызывал у царицы ярость.

В семь часов вечера депутат от партии кадетов Мартин Ичас созвал сто пятьдесят депутатов на совещание для создания комиссий и решения прежде всего вопроса о военной силе. Очень скоро в Таврический дворец, минуя все происходившие в городе беспорядки, подошел первый резервный пехотный полк в полном составе, в количестве 12 000 солдат и 200 офицеров. Там они принесли присягу на верность Государственной думе, точнее, ее Временному комитету. Под влиянием вдохновенного озарения, на которое он в те дни был еще способен, Александр Керенский отдал нескольким воинским частям приказы взять под контроль стратегически важные объекты: охранку, жандармерию, главные железнодорожные станции.

Пока все это происходило, среди восставших на улицах стала формироваться другая власть. Некоторые из повстанцев вспоминали те органы самоуправления, которые возникли в 1905 году, советы. Активисты и уличные агитаторы в листовках и неистовыми выкриками из толпы уже начали призывать к тому, чтобы вновь учреждать подобные органы.

В то самое время, когда Государственная дума создавала Временный комитет, в другом зале обширного Таврического дворца собралась иная группа заседающих.

Среди тех, кто недавно оказался освобожден из тюрьмы восставшими толпами, были меньшевики из Центрального комитета военной промышленности Кузьма Гвоздев и Борис Богданов. Сразу же после освобождения они пробрались сквозь царивший в Петрограде хаос и вместе со своими коллегами по партийной фракции устроили во Дворце совместное заседание с думскими депутатами от эсеров, меньшевиков, трудовиков и примкнувших фракций, в том числе и с самим Александром Керенским.

В тот день, пробегая по широкому Литейному мосту над скованной льдом Невой на южную сторону, Кузьма Гвоздев увидел, что навстречу ему бежит другой человек. Посреди моста, между украшающих его русалок, он лицом к лицу столкнулся с Владимиром Залежским, одним из лидеров большевиков, который также только что был освобожден из заключения и стремительно двигался в противоположном от центра города направлении на Выборгскую сторону. Меньшевик шел прямо к коридорам власти, большевик – в рабочие районы. Так, во всяком случае, рассказывают, а была ли на самом деле та встреча на мосту или нет, неизвестно.

Импровизированное собрание в Таврическом дворце, созванное Кузьмой Гвоздевым, Борисом Богдановым и их коллегами, объявило себя Временным исполнительным комитетом Совета рабочих депутатов. Они сразу же отправили на заводы и в военные части города распоряжение провести в тот же вечер выборы депутатов в Советы. На торопливых, стихийных митингах (поскольку, конечно, не было времени более тщательно провести предвыборную подготовку) на заводах и фабриках были выбраны представители для участия в заседаниях Советов. За считаные часы среди одетых во фраки обычных представителей русского дворянства и интеллигенции, составлявших Государственную думу, появились менее типичные посетители. Коридоры Таврического дворца, стоявшего среди ухоженных садовых аллей, начали заполнять потрепанные, изможденные солдаты и рабочие.

В тот вечер тайное заседание интеллигентов-социалистов и поспешно делегированных рабочих и солдат происходило в зале номер двенадцать на левой стороне дворца. Среди присутствовавших был Георгий Хрусталев-Носарь, бывший председатель Совета 1905 года, Юрий Стеклов, занимавший позицию, близкую к левым меньшевикам, Хенрих Эрлих, лидер еврейской партии Бунд, а также решительный местный лидер большевиков, слесарь Александр Шляпников. Рабочие и солдаты в волнении переговаривались друг с другом. Их выбирали в соответствии с импровизированными правилами в то время, как большинство рабочих были поглощены ведением восстания и не имели ни времени, ни желания участвовать в выборе делегатов. Когда Александр Шляпников, улучив момент, позвонил активистам-большевикам, призывая их присоединиться к нему, они не обратили на него никакого внимания. Они тоже были полностью сосредоточены на работе в массах, на улицах, а не на том, что происходило в этих стенах. Кроме всего прочего, они с большой подозрительностью относились к этому только что созданному органу власти, детищу социалистов более правого толка.