Мгновения жизни

— Ты вспомнила что-то забавное, Луиза? — Вопрос Лидии звучит как упрек.

— Простите меня. — Я напускаю на себя равнодушное выражение, и голос мой звучит негромко. — Боюсь, я упустила нить разговора. Я задумалась над тем, что… что сказал Джорджи.

— Почему бы вам не составить мне компанию во время уроков? — спрашивает меня Виола. — Мне нравится ваше общество, и я считаю, что у вас зоркий глаз. Ваши букеты неизменно приводят меня в восхищение.

На лице Лидии появляется такое выражение, как если бы неловкая служанка пролила соус на ее лучшее шелковое платье.

— Вы уверены, что эти букеты составила не Джейн?

Виола поворачивается и смотрит на Джейн Дейл, которая тихонько сидит в конце стола.

— Я уверена, что у Джейн прекрасный вкус, но я говорю сейчас о букетах Луизы и о тех цветах, которые она берет для них. Мне лично и в голову не пришло бы в своих композициях использовать подобные сочетания цветов, но когда это делает Луиза, букет выглядит так, словно иначе и быть не может.

— Я буду только задерживать вас, — говорю я ей. — С тех пор как я закончила школу, мне не приходилось держать в руках кисти или грифель.

— Вы справитесь, Луиза. Тем более, что мои способности очень скромные, скорее, это увлечение, а не что-то серьезное.

— Вы несправедливы к себе, Виола, — замечает мой муж. — Клод Гранжан сказал мне, что ваш акварельный рисунок садов в Хортон-холле просто очарователен. — Он накалывает вилкой кусок баранины и глядит на меня. — Почему бы тебе не принять предложение Виолы, Луиза? Тебе полезно выходить из дому. В самом деле, мне представляется, что это превосходная идея.

— Тебе не кажется, что в семье достаточно одного художника? — спрашиваю я, но внезапно меня охватывает ощущение счастья.

— По-моему, тебе еще слишком рано называть себя художником, Луиза, — заявляет Артур, но при этом улыбается, сытый и благосклонный.

— Тогда я согласна, Виола, если вы не передумали. С радостью присоединюсь к вам. — Я оборачиваюсь к своему супругу. — В этом случае, Артур, я смогу намного лучше понимать твою работу. Я могу оказаться тебе по-настоящему полезной.

Он вытирает губы.

— Ты торопишь события, Луиза. Проявляй умеренность и не спеши, а потом посмотрим.

Не знаю, что иногда на меня находит: я бросаю нож и вилку на тарелку, к щекам приливает краска гнева.

— Почему ты всегда норовишь унизить меня, Артур, стоит мне проявить хоть немного воодушевления?

Артур сердит, он роняет слова через плечо, широкими шагами направляясь в свою мастерскую. Он говорит мне, что я устроила представление специально, чтобы опозорить перед его гостями. Я замечаю, что он сказал: «его» гостями. Я тороплюсь за ним, стараясь объяснить, что только досада и боль заставляют меня говорить подобные вещи, а вовсе не злоба, я не имела ни малейшего намерения опозорить его.

— Артур, дорогой, подожди, пожалуйста.

— Я уже сказал все, что хотел.

Я догоняю его и беру за руку. Он останавливается. Будь он скульптурой, я назвала бы ее «Нетерпение».

— Да, говори.

Я отпускаю его руку.

— Нет, ничего. Иди.

В своей комнате я читаю у открытого окна, когда входит Артур, предварительно постучав. Он смыл краску с рук, волосы его влажные и блестящие. Если бы не борода, он походил бы на маленького мальчика, который знает, что расстроил вас, но прекрасно понимает, что требуется совсем немного, чтобы его простили. Я пытаюсь сохранить неприступный вид.

— Луиза. — Он подходит ближе, протягивая ко мне руки. — Луиза, моя темпераментная маленькая женушка. — Он берет меня за руку — такой очаровательный и любящий. Голова у меня идет кругом от столь неожиданного поворота событий. — Мне следует с большим пониманием относиться к перемене настроения и к фантазиям моей маленькой девочки. — Его грустная улыбка вызывает жалость. Я улыбаюсь в ответ, и щеки мои начинают гореть, когда он обнимает и кружит меня по комнате, напевая:

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока можешь,

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока молода,

Потому что скоро ты постареешь и станешь грузной,

Танцуй, моя маленькая куколка, танцуй, пока ты молода и красива,

Потому что скоро ты постареешь и тебе не с кем будет танцевать.

В исходящем от него свете я чувствовала себя так, словно нарисована яркими красками. Я ожила и воспрянула духом. После того как он ушел, я взглянула на себя в зеркало.

— Однако, Луиза, ты настоящая красавица.

Когда дотрагиваешься до Артура, он всегда теплый на ощупь, даже зимой, когда гаснет огонь в очаге. Но его присутствие требуется во многих местах одновременно. Он постоянно пребывает в движении, а я остаюсь дрожать от холода в его тени.

Виола делает потрясающие успехи, приводя в восторг месье Гранжана своей аккуратностью, четкостью линий и замысла, своими приглушенными цветами. Моя работа доставляет ему намного меньше удовольствия.

— Слишком много цвета. — Он глядит через мое плечо на мольберт. — Слишком несдержанно. Это грубо, мадам. Вы переходите все границы и пользуетесь этими цветами так, словно это масляные краски. Но это же акварель, акварель, мадам. Ее следует наносить легко и нежно. Взгляните на мисс Виолу, как воздушна ее работа. Именно так и следует рисовать леди.

По выражению лица Виолы я заключаю, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— Но, месье Гранжан, я вижу мир именно таким. — Я показываю на сады. — Как я могу нарисовать их по-другому? Взгляните на бордюры, вон туда, и вы увидите, что я права. Может быть, эти растения и выглядят такими аккуратными и ухоженными, но вглядитесь в них повнимательнее, и вы поймете, что они умирают от желания освободиться из плена проволочной сетки. Смотрите, как они стараются дотянуться до края бордюров в своем стремлении убежать отсюда и оказаться на свободе.

Месье Гранжан вздыхает и пожимает плечами. Я уверена, что ему заплатили недостаточно, чтобы он вкладывал душу в наше обучение. Он лишь бормочет что-то о том, что, должно быть, мои глаза отличаются от его и видят нечто другое, когда смотрят на безупречно ухоженные сады Нортбурн-мэнор.

Мы с Виолой усаживаемся пить чай после урока. Артур несказанно доволен и одновременно удивлен, тем что я подружилась с мисс Гластонбери. Он будет отрицать, естественно, но я знаю, что он спрашивает себя, как могла такая жизнерадостная, состоятельная, общительная и знатная особа, как Виола Гластонбери, выбрать себе в компаньонки его бедную Луизу.

— Твои пейзажи действительно очень странные, — говорит Виола. — Твой мир пугает. Тем не менее он красив. — На губах у нее появляется озорная улыбка, когда она спрашивает: — А как насчет меня, какой я предстаю в твоих столь необычных глазах?

Я делаю паузу, чтобы внимательно взглянуть на нее, я всего лишь поддразниваю ее, потому что успела уже достаточно хорошо изучить ее лицо.

— Чистой, — наконец отвечаю я. — Хорошей и доброй. И очень красивой. — Виола смеется, но она покраснела. — Желтой, — добавляю я, — ярко-розовой и оранжевой.

— Я кажусь тебе желтой, розовой и оранжевой? Ты сумасшедшая!

Она все еще смеется, но я серьезно смотрю на нее.

— Не надо так говорить.

— Ох, Луиза, дорогая, это всего лишь фигура речи.

— Я знаю. Но иногда задаю себе вопрос, так ли это на самом деле. — Я гляжу на нее, и она смотрит на меня в ответ, возвращая мне мой взгляд, спокойно и понимающе.

— Виола, неужели тебе никогда не бывает настолько грустно, неужели тебя никогда не гнетет печаль, неужели ты никогда не устаешь от себя самой, что только усилием воли удерживаешься от того, чтобы упасть на землю и зарыться в нее поглубже?

— Нет. Нет, Луиза, мне никогда не приходят в голову подобные мысли. — Она наклоняется ко мне через стол, покрытый чудесной скатертью с вышивкой, и кладет маленькую мягкую ручку на мою ладонь. — А кто заставляет тебя чувствовать так?