Страница 16 из 19
– Вы же знаете, других мест в вагоне нет.
– А не могли бы вы меня – туда?.. – он кивнул в сторону генеральских покоев. – Я бы – хоть в кресле, хоть на стуле…
Ну, уж тут бы я при сложившихся обстоятельствах отказал, наверно, даже самому графу Толстому.
– Сие решительно никак невозможно, – сколь сумел твердо сказал я. – Придется вам потерпеть, господин Балуев, в стране вон революция.
– Да, да, понимаю… – печально вздохнул он, прошлепал обратно и, кряхтя, взобрался на свою полку.
И тут лишь я вспомнил, кто путешествует в соседнем вагоне… Нет, господа, увольте!..
Я поспешно вновь запер дверь, вошел в ватерклозет для прислуги, там открыл окно и перебрался из него на крышу вагона…
7-я глава
(с некоторыми отступлениями от основного сюжета)
О моем первом сошествии в ад. – Почти в «яблочко»! – «Вы жертвою пали…» и «Вихри враждебные…». – «Пришло наше время» (беседа в передвижной преисподней о судьбе российской революции).
Что заставило меня проделывать сии акробатические этюды? Что ж, отвлекусь на некоторые пояснения…
Про мои истерзанные каленым железом бока я уже упоминал, но у читающего эти строки, возможно, возник вопрос: как это я, при своих-то навыках, допустил над собою подобное надругательство?
А вот как!
Я уже говорил, что в некоторых, редчайших случаях Тайный Суд обращается за помощью к монархам преисподней. Разумеется, речь идет вовсе не о вынесении и не об исполнении приговоров, на это у моей организации имеются свои люди, и один из них пишет эти строки; но порой дела Суда касаются столь защищенных особ, что без ухищрений подобраться к ним бывает крайне затруднительно. Нет, однако, таких щелей на Земле, которые были бы не ведомы этим уродцам-монархам.
О, разумеется, Тайный Суд щедро расплачивается с ними, даром уродцы ничего не делают, причем плату они берут только, так сказать, вечными ценностями, то есть исключительно золотом и драгоценными камнями, а то на бумажных деньгах, как я слыхал, они уже однажды сильно погорели – то было больше ста лет назад, во времена Великой французской революции. А тогда, три года назад, перед моей первой с ними встречей, у нас в России тоже только ленивый не говорил о грядущей неизбежной революции, посему ни о каком другом виде получаемой платы монархи, ясное дело, не пожелали бы и слушать.
Как раз в ту пору их подземные величества, Лука и Фома, оказали Тайному Суду большую услугу (содержание которой не стану здесь раскрывать, ибо речь идет о приговоре, вынесенном персоне высоты просто-таки головокружительной), и деньги у Тайного Суда всегда имелись в достатке, но вот беда! из-за случившегося тогда европейского crise financière29 Московское отделение Лондонского банка, где всегда хранились деньги Суда, не смог сразу обменять Андрею Исидоровичу на золото столь изрядную сумму, и там, в банке, его просили обождать недели две.
К любым отсрочкам монархи относились весьма подозрительно, так что следовало идти на переговоры. Андрей Исидорович хотел было сам спуститься для этого в их Аид, но остальные члены Суда категорически сему воспротивились ввиду крайней опасности предприятия; в конце концов, решено было отправить меня. Я видел, что Андрей Исидорович отпускает меня с нелегким сердцем, просил проявлять максимальную осторожность… Мне это казалось тогда едва ли даже не забавным. Мне, человеку, который может постоять за себя и пред дюжиной самых отчаянных головорезов, – чего мне страшиться каких-то оборванцев, пускай даже и в монаршем звании?!..
О, та встреча навсегда избавила меня от повторения подобного легкомыслия!..
Уж не знаю, куда доставили меня, с завязанными глазами и, по уговору, безоружного, подручные монархов, такие же, как их патроны, уродцы преизрядные, но когда с моих глаз сняли повязку, я увидел просторную тронную залу, залитую электрическим светом. Монархи, почему-то облаченные в римские тоги (правда, далеко не первой свежести), увенчанные лавровыми венцами, восседали на одном двухместном троне, а вокруг стояла их свита, самые грязные оборванцы и всяческие отвратительные кикиморы; сами же «их величества» жевали квашеную капусту, поочередно зачерпывая ее из стоявшей между ними бадьи, и смрад от этой бадьи шел – хоть святых выноси!
По слухам (а поди проверь!), монархи обязаны были владеть языками всех мест, где существуют помойки и нищие, голодные и грязные, то есть вообще всех стран и всех закутков нашего подлунного мира, поэтому, переговорив между собой на каком-то тарабарском наречии, они наконец поочередно обратились ко мне:
– Nous vous souhaitons la bienvenue, petit homme30, – произнес король нищих Лука, обладатель неописуемо огромного горба.
– Ja, wir sind bereit, Ihnen zuzuhören31, – кивнул император помоек Фома, потрясая гадкими коричневыми наростами на своем лице – подобные наросты я прежде видел только на теле у носорога в зоологическом саду. – What is the reason you came here?32
Я коротко объяснил им, какая вдруг возникла ситуация с золотом, и передал просьбу нашего председателя о всего лишь двухнедельной отсрочке с платежом.
Оба перестали жевать капусту, некоторое время взирали на меня с недоумением.
– El aplazamiento?..33 – пробормотал наконец Лука, поглядывая на Фому.
– Je pense que ce petit, vraiment, les gens parlent maintenant une sorte de report…34 – удивился тот. – Но это же совершенно противу всяких правил. Ыш абарак бузык!
– Ыш абарак бузык, – подтвердил Лука. – Он сказал – «всего лишь»… По его крохотному уму, две недели – это всего лишь!
И вдруг я впрямь ощутил себя маленьким человечком, причем не в каком-то переносном, а в самом прямом смысле слова.
О да, я казался себе крохотным, не больше пальца, а монархи представились мне несказанно огромными, подлинными великанами. И стены как-то покосились, а уродцы и уродицы из монаршей свиты приобрели какой-то вовсе уж безобразный вид. Кое-как еще цепляясь за ускользающее сознание, я понял, что меня чем-то одурманили, и затем начал куда-то проваливаться…
Уж не знаю, через какое время я очнулся, ощутив крутой запах нашатыря, и обнаружил, что нахожусь в самом жалком состоянии, а именно, с оголенным торсом болтаюсь, подвешенный на цепях.
– В то время, как наши несчастные подданные по грошику, по сантимо собирают себе на пропитание, чтобы не умереть голодной смертью… – лил самые всамделишные слезы Лука. – …когда на дворе вот-вот will start a revolution35…
– …А она непременно вскоре начнется… – тоже плача, подхватил Фома.
– …в этот самое время, – продолжал лить слезы Лука, – этот человек говорит о какой-то еl aplazamiento! И для него она – «всего лишь»!..
Они снова стали переговариваться между собой по-тарабарски, и из их тарабарщины я для себя вынес лишь одно более или мене понятное, но крайне не понравившееся мне слово. Ибо слово это, несколько раз ими повторенное, было: «секирбашка».
Еще меньше мне понравилось то, что один из уродцев свиты в этот момент внес в залу и поставил неподалеку от меня ведро, наполненное горящими углями, и в этом ведре наливались багровым цветом железные щипцы. Когда-то, еще в Южной Африке, я раз попал в плен к людоедам-готтентотам, которые (благо, меня вовремя успели отбить однополчане!) собирались мною потрапезничать, предварительно освежевав и поджарив меня заживо; так вот, в этой тронной зале, вися под потолком, я чувствовал себя едва ли лучше.
29
Финансового кризиса (фр.)
30
Мы приветствуем тебя, маленький человек (фр.)
31
Да, мы готовы тебя выслушать (нем.)
32
Какова причина твоего появления здесь? (Англ.)
33
Отсрочка?.. (Исп.)
34
Мне кажется, этот маленький человек в самом деле сейчас говорил о какой-то отсрочке… (Фр.)
35
Начнется революция (англ.)