Страница 17 из 105
Вникая в это удивительное сочетание фактов, мы можем предложить для него лишь одно объяснение. Вероятно, в западноанатолийской традиции издревле бытовало именование какого-то, более или менее обширного, региона словом АШипа. Для этого названия к настоящему времени существуют две этимологии: одна сближает его с хет. аШи «хороший» [Сео^асав, 1969, с. 74; НеиЬеск, 1961, с. 72], другая, которая нам кажется более обоснованной, трактует его как адъектив от лув. иерогл. а/иыа «лошадь», в смысле «страна, прославленная коневодством», что полностью соответствует реалиям [ОитЛ)Г(1,1975, с. 53] (ср. [Иванов, 1977, с. 14] с тонким указанием на параллелизм пилосских обозначений великой богини ро-п-муа а-и-мч-уа «Владычица Асийская» и ро-Н-туа «Владычица Конная»).
Между прочим, уже в XV в. до н.э. фараон Тутмос III в своих текстах упоминает о чтущей его наряду с другими землями стране Ахуа, откуда ему в числе других даров посылались также и лошади [Не1ск, 1979, с. 28, 34 и сл.]. Едва ли под «Асией» в этом случае разумелась лежавшая далеко на севере область будущей Лидии: скорее, это уже в эпоху Тутмоса III более широкое обозначение для прибрежной Анатолии. Можно думать, что представители какой-то династии с давних пор претендовали на титул «царей Ассувы», с чем, однако, не считались хетты, оперировавшие реальными наименованиями политических единиц, существовавших в их время. И лишь когда множество племен и городов выступило против Хеттской империи под девизом «Ассува», последняя для хеттов стала политической реальностью. Но в этом случае широкая популярность «асийских» имен в ахейском мире могла бы значить только одно: греки были издавна хорошо знакомы с такими традициями и такими тенденциями в жизни Западной Анатолии, которые до позднейшего времени ускользали от внимания исконных малоазиа-тов-хеттов или игнорировались ими.
Если мы вспомним, что традиция выводила династию Пелопидов, якобы правивших в Микенах в пору их расцвета, из Лидии, где лежал и «Асийский луг», то отношения греков и западных хетто-лувийцев предстанут в новом свете. Греки пришли в Анатолию не просто как пираты, завоеватели и охотники за рабами и рабынями. В этом отношении они не слишком отличались от прочих малоазийских правителей, ведших между собой постоянные грабительские войны и угонявших друг у друга подданных. Для традиции греков этот край с его высокой культурой был изначальной родиной их легендарных великих царей, отсюда на Пелопоннес ввозили не только рабынь, но и богов. Утверждение греков в XV в. до н.э. в Милете и в других прибрежных городах на востоке Эгеиды стало актом прорыва их в новый, притягивавший их мир.
В таком контексте интерес вызывают их постоянные контакты с лежащей, казалось бы, в стороне от центров этого мира Троей-Илионом, которым мы находим не только археологические, но и языковые, ономастические подтверждения. В ахейской ономастике представлены имена, отражающие троянские реалии. Таковы в Пилосе мужские имена pi-ri-ja-me-ja- (PY Ап 39), т.е. Prijamejas [Chadwick, Baumbach, 1963, с. 240], адъектив от известного троянского царского имени Ilpiapoc, за которым, как будет показано, скрывается титул правителей Илиона, а также ki-ri-ja-i-jo (PY Ап 519) = Killaios [Ventris, Chadwick, 1973, с. 554], идентичное названию троянской реки KiAAaiOC и тождественной эпиклезе троянского Аполлона (см. главу «Лувийцы в Трое»; а также [Гиндин, 1990, с. 50]). В Кноссе отметим имя si-mi-te-u (KN Am 827, Y 1583), соответствующее другой эпиклезе Аполлона в Трое как Сминфея (IpivOeuc), или «Мышиного», от догреч. opivOoc «мышь»; кроме того, ru-na-so (KN Dv 1439) - за ним может скрываться Lyrnassos, равное названию троянского города Лирнесса, разрушением которого похвалялся гомеровский Ахилл. Последнему случаю абсолютно аналогично в Пилосе имя ra-pa-sa-ko, род. пад. ra-pa-sa-ko-jo (PY Сп 131, Сп 655; см. [Ventris, Chadwick, 1973, с. 578]), определенно отразившее название города на севере Троады Ad|iгуакос. Такого же типа греческое имя мужчины i-wa-so, равное названию г. Насоса в Малой Азии (PY Сп 655). И в Пилосе, и в Кноссе известно имя i-mi-ri-jo (PY In 927, KN Db 1186) = Imrios, соответствующее гомеровскому троянскому имени ЛцРркх; (11. XIII,171,197), восходящему к названию острова вблизи Троады "Ipppoc. Все эти ахейские имена указывают на то, что в середине XIII в. до н.э. у микенских греков были буквально на слуху троянские теонимы, царские титулы, названия речек и островов в окрестностях Илиона и т.д. Нельзя исключить того, что первые эпические песни о битвах за Троаду могли появиться задолго до походов, ставших прообразом Троянской войны Агамемнона (вспомним рассказ о более древнем походе Геракла). Ахейская ономастика, взятая на синхронном срезе десятилетий, непосредственно предшествовавших гибели Трои Vila, отражает большую актуальность троянских мотивов для этого времени. Хотя имена Wi-ro (KN As 1516) и To-ro (KN Dc 5687, PY An 519), тождественные именам мифических троянских царей Ила и Троса [Ventris, Chadwick, 1973, с. 587, 592], могли бытовать с гораздо более ранних времен, их употребление в XIII в. до н.э., без сомнения, также должно было вызывать ассоциации, относящиеся к тысячелетнему городу над Геллеспонтом. Троянские мотивы составляли особую, но очень важную часть малоазийских мотивов в жизни Микенской Греции (подробнее см. [Гиндин, 1991]).
3
Учитывая постоянную, глубокую заинтересованность хеттов начиная с эпохи Древнего Царства (ХУН-ХУ вв. до н.э.) в делах Западной Анатолии (см. подробнее [НетЬоМ-КгаЪтег, 1977]), легко заключить, что к ХУ-Х1У вв. до н.э. сложились все политические и историко-географические предпосылки для встречи двух народов и их культур, более того, было бы труднообъяснимым, если бы встреча хеттов и ахейцев вовсе не состоялась. Но здесь возникает вопрос: какой характер могла носить эта встреча, что каждый народ мог вынести из нее? Пытаясь ответить на него, мы, пожалуй, поймем, почему представления хеттов о крупнейшем эгейском государстве предстают в документах в таком одностороннем фрагментарном виде, вводившем в заблуждение столь многих авторов, начиная с Зоммера, Фридриха, Гётце, а с другой стороны, почему образ великого анатолийского царства почти (именно почти) бесследно изгладился из воспоминаний греков (см. ниже, в гл. 7 о кетейцах).
Шахермейр в своей последней, вершинной работе с глубочайшей исторической проницательностью обратил внимание на принципиальную несхожесть хеттской и ахейской политических культур, которая неизбежно должна была обернуться взаимным непониманием и в конечном счете глубоким конфликтом, даже в том случае, если бы между сторонами была достигнута идеальная гармония в разграничении сфер влияния и интересов. Этот конфликт коренился в различии ценностей, на которые ориентировалась каждая из культур, в разном понимании самого принципа политического главенства.
Не подлежит сомнению, что в эпоху поздней бронзы правители Микен обладали высочайшим влиянием в греческом мире. Микены и прилегающий к ним Тиринф как города-столицы были обнесены мощными стенами, с которыми не могли сравниться укрепления вокруг прочих ахейских городов (Фивы, Афины, Пилос), иногда вовсе остававшихся неогражденными. В керамике, в глиптике, в металлургии отмечается единообразие стиля, оформившегося в Микенах и господствующего во всех греческих поселениях. Сказания приписывают царю Микен авторитет, достаточный для того, чтобы поднять всю Грецию в великий заморский поход против Трои. Но во всех этих аспектах, замечает Шахермейр, главенство Микен оформляется исключительно как первенство, а не как отношение подчинения и господства. Микенский царь всеми признан первым среди ахейской знати, но он не обладает прямой властью хозяина нигде, кроме своего собственного владения. Ему никто не обязан повиновением во внутренних делах той или иной области, во внутренних династических распрях. Соответственно у Гомера Агамемнон может заставить Ахилла отдать ему свою пленницу, но он не властен приказать Ахиллу выйти на поле битвы. Эти наблюдения подтверждаются и документами из пилосского архива - хозяйственно Пилос совершенно автономен и его бюрократия не обязана никаким отчетом бюрократии Микен. В этом мире как бы сосуществуют две культуры: письменная, бюрократическая культура, охватившая сферу хозяйства и закрепляющая обособленность, автаркию отдельных владений, и военно-рыцарская, по-видимому, бесписьменная культура, проникнутая духом взаимоуважения и авторитета, но в равной мере чуждая централизаторских тенденций. Высшим духовным выражением последней должны были быть героические песни о делах предков, о подвигах полубогов вроде Геракла и т.п.