Правда Бориса

Князей увели в приказ, люди стали постепенно расходиться. Дионисий сел в повозку и, перекрестив оставшийся еще на Варварке народ, поехал в Кремль. И там, у алтаря храма во имя Чуда святого Архистратига Михаила, в одиночестве долго, истово молился Создателю.

Ранние гости

Утром - ни свет ни заря митрополит поспешил в царские палаты, сказав жильцам, что срочно нужно видеть по важному делу Ирину Федоровну. Его проводили в государев рабочий кабинет. На царском кресле дремал огромный черный кот с колокольчиком на шее. Он уставился на Дионисия своими недобрыми, колдовскими глазами. У митрополита даже мурашки по спине побежали- вот ведь бесовское племя, еще в лицо вцепится. Сел подалее. Но кот зевнул, потянулся, уткнул морду с лохматые лапы.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец двери распахнулись и в кабинет вошел...Никита Романович Юрьев- главный опекун царя Федора. Он низко поклонился митрополиту, но благословения испрашивать не стал, к его ручке припадать тем более. Сел напротив, уставился на Дионисия мутными, старческими глазами.

Так и сидели, как каменные, не проронив ни слова, пока не появилась царица Ирина. За ней следом- Федор Иванович. Царица была в легкой шелковой накидке до пят поверх домашней простой рубахи. Волосы прибраны спешно, на опухшем со сна лице- вялость, томление и некоторая грусть. Вероятно, ночные видения были не очень приятными. Федор был одет в зеленый мундир стрелецкой кремлевской стражи, в руках держал шутейную дудку с широким раструбом. Не поздоровавшись с ранними гостями, согнал с кресла кота, сел. Зажимая поочередно дырочки на дудке, стал дудеть в неё. Ирина тут же схватилась за голову:

-Полно, Феденька, ну нельзя же с утра меня донимать.

Федор недовольно оторвал от губ дудку и тут словно впервые заметил митрополита и боярина. Подскочил, бросился к Дионисию, наклонил голову с рано лысеющей макушкой. "Благослови, пресветлый".Тот ее скоро перекрестил.

-Здравствуй, Никита Романович. Как ночевал?- спросил он Юрьева.

-Спасибо, государь. Токмо твоей заботой и живем.

-И я хорошо спал,- сказал царь.

Опять опустился в кресло, принялся дуть в дудку.

-Ну я же тебе сказала, Федор, перестань!- повысила голос царица.-Не до того теперь.

Государь скривил губы, печально вздохнул и вышел из кабинета. За дверями он сразу же задудел во всю силу, на какую были способны его слабые легкие.

-Никакого с ним сладу,- покачала головой царица Ирина.-Без молитвы мимо не пройдешь. С чем пожаловали, достопочтенные гости, в такую рань?

Спросила и еле сдержала улыбку, в душе же расплылась в улыбке широкой. Ясно ведь с чем пожаловали, вон лица, словно мухи засидели. "Со стариком Юрьевым понятно- дал стрельцов Борису, теперь просить что-то будет. Видно, вступиться за своего непутевого сынка Федьку. Не иначе пришел и регентство с себя сложить в пользу братца. А какой у него теперь выход, когда Борис на коне оказался? Славно я все рассчитала- и злодеи в клетке и соперники сами сдаются".

Что же касается митрополита, то здесь она сомневалась. Чего ему-то надобно? Слышала, конечно, что накануне устроил нелепый сход у Разбойного приказа, заставил Мстиславского каяться. И тот не подвел- указал на подельников. Да и Юрьев немало знает. Брат ведь говорил, что Никита Романович рассказывал как к нему приходил Голицын и предлагал вступить в ряды заговорщиков. Но хитрый Захарьин сказался больным, ушел от ответа. Она специально свела митрополита с Юрьевым нос к носу, не развела по разным комнатам. Весело на них глядеть, сидят оба аки истуканы, токмо зубами скрипят.

От вопроса царицы, оба засмущались еще больше. Первым заговорил Дионисий:

-По твоему указу, матушка...вернее, царя Федора Ивановича, князей знатных в Разбойном приказе держат, в злодействе обвиняют.

Ирина поморщилась- ну и язва этот Дионисий, матушкой назвал, когда знает что народить не может. Впрочем, святейший прав, при таком царе она матушка и есть- всей России.

-Лишь земский суд обвинить может, святейший,- ответила царица, глядя прямо в глаза митрополиту.- Отравители же пока задержаны для дознания. Но то по праву, на них многие указывают. Например, боярин Мстиславский. И жилец...как его? Михаил, кажется.

-У Ивана Федоровича могут быть свои счеты с Иваном Петровичем Шуйским,- покачал головой Дионисий.- А мальчонка...что с него взять? Что вложат в уста, то и скажет.

-Что ж по- твоему, Мстиславский сам себя оговорил, чтоб голову на плахе сложить? Он что, скудоумец? У него и так ноги сохнут, тело, сказывают, в язвах, не иначе скоро помрет. И зачем ему вместе с Шуйским Воротынского и Голицына под монастырь подводить? А, главное, все семейство свое до седьмого колена на веки позорить. Дочка-то его Иришка, мне в затылок дышит. Не так ли?

На это у митрополита не нашлось что сказать. Он заерзал на стуле с бархатной обивкой, поискал глазами кувшин с водой, но не найдя его, тяжело, сухо сглотнул. А Ирина продолжала:

- Не веришь Мстиславскому и мальчонке, так ты вон у Никиты Юрьевича спроси.

Дионисий с удивлением взглянул на Захарьина. А тот достал из кармана золоченого немецкого кафтана шелковый платок, вытер лоб и жирный, пористый нос. На самом его кончике назревал, видно от переживаний, большой прыщ.

-Да, так- сказал боярин.

-Что "так"?- недобро спросил митрополит.

- А то, святейший, что и я молчать не стану. Расскажу на суде, как ко мне приходил Голицын и подбивал на непотребство.

-Вона ка-ак, значит.- Дионисий округлил глаза так, что, казалось, они сейчас выпадут из глазниц.- Вона...

Он встал, задев широким рукавом посох. Серебряная реликвия с грохотом упала на пол. Поднимать митрополит палку не стал, подошел к окну, принялся всматриваться куда-то вдаль. Долго молчал.

-А надобно ли тебе, матушка, то?

- Что?- не поняла царица.

-Возвращать времена Ивана Васильевича, упокой душу...Мало ли крови по земле русской уже растеклось, высохнуть еще не успела. Снова за топор, теперь уже ты? Сколько же мук терпеть и издевательств над собой нашему человеку! Европа над нами потешается, варварами называет, потому как крепче врагов, самих себя ненавидим, изничтожаем. Сила-то в добродетели, смирении и прощении, а не в топоре. Хочу чтоб родина наша процветала, а не слезми умывалась. Что б зло в сердцах было искоренено.

- Предлагаешь зло оставлять без наказания?

Митрополит резко обернулся, приблизился к царице, наклонился к ее лицу:

-Зло всегда наказывается. Наказывается Богом!

-Заповедь забыл, святейший: "Кто не борется со злом, тот приумножает его".

-Вечная книга учит нас побеждать зло добром, - сказал отчетливо, выделяя каждое слово, митрополит.- Добром!

- Вот придет в следующий раз крымский хан к Москве, попробуй убедить его добром отступиться, поглядим что получится. На голое добро понадеешься- ни с чем останешься. Нет, светлейший, добро должно быть в крепкой кольчуге и с острой секирой. А правда, да -неприкасаема. Натворил-отвечай перед людьми, ибо ты человек, а не дух святой. Пред Богом же еще найдется за что ответить- за помыслы скверные, поступки окаянные и...слабость. Не имеет права человек быть слабым, тем более облеченный властью, ибо сила ему дана чтобы бороться с сатаной и его слугами. Нещадно и постоянно. Ладно, поговорили.

У митрополита задергался левый глаз, на лбу вспухли синие жилы. Всегда белое, как обескровленное лицо, стало пергаментным.

-Гонишь?!

В кабинет заглянул Федор Иванович:

-А мне сейчас пирог с малиной принесут.

Он приложил дудку к губам, издал ею несколько резких звуков, засмеялся, скрылся за дверью.

Ирина вдруг улыбнулась, тронула подрагивающие пальцы митрополита:

-Что ты, Дионисий! Поняла к чему клонишь.

Остыл и митрополит, опустился рядом.

-Ни к чему нам теперь раздрай,- вымолвил он ровным голосом.- А тебе особо. Ну зачем вокруг себя врагов плодить? У Шуйских- семья большая, влияние. Справишься ли? Голицын, Воротынский - ладно. Отправь их по разным городам. А князя Шуйского усади за один стол с братом, пусть мировую выпьют.