Страница 28 из 69
— Только в твоё отсутствие, — поспешно вставил Джек.
— Ну хорошо: «исполняющий обязанности руководителя проекта на время болезни означенного руководителя» — так тебя устраивает? Тебе нужен отдельный кабинет, иначе куда сотрудники будут заходить с жалобами друг на друга?
Оба невесело рассмеялись.
— Я не сомневаюсь, что всё у тебя получится, не робей, — продолжил Стан с несколько напускной бодростью. — Главное, помни, что начальство в нашем проекте ничего не смыслит, но советоваться к нему ходи — для вида, когда уже сам принял решение…
Наступила долгая пауза. Думали они об одном и том же, и каждый знал, о чём думает другой. Бармен знаками спросил, не нужно ли чего, оба отрицательно мотнули головами. Помолчали ещё. Наконец Стан решился:
— А теперь поговорим о Тоне, — и увидел, как Джек густо покраснел, цвет его щёк почти сливался с цветом рыжих волос.
— Я обещаю тебе, что не оставлю её.
— Спасибо, но я хочу сказать… — Стан запнулся и начал сначала. — Я тебе благодарен за заботу о Тоне. Я только хочу сказать… Ну позже, потом… почему бы вам не пожениться? Я вижу, как она тебе нравится. Думаю, она бы тоже ничего против не имела… даже уверен.
Джек молча обвёл взглядом полутёмный зал, поглядел на экран телевизора: как всегда, транслировали футбольный матч, бармен дремал, облокотившись на стойку.
— Мне бы не хотелось, чтобы она вышла за меня от безысходности, понимаешь? Просто чтобы не возвращаться в Россию.
Стан понял, что и без его подсказки Джек об этом думает…
Утром следующего дня Джек вёз своего друга и начальника в больницу на операцию. Тоню с собой не взяли. «Не надо ей при этом присутствовать», — решил Стан.
Ехали на машине Джека, он сидел за рулём. Когда вырулили на шоссе, Стан сказал:
— Очень серьёзная вещь, слушай внимательно. Нет, не проект, а Тоня… Со мной всё может случиться… ты понимаешь. Если вы с Тоней будете жить вместе, на тебя переходит одна важная обязанность: каждый месяц пересылать двести долларов в Череповец — город такой в России, где у Тони родственники остались. Для них это вопрос жизни, понимаешь? Делается это так. В Нью-Йорке живут какие-то эмигранты из того же Череповца. Вот им ты и пересылаешь деньги первого числа каждого месяца. А их родственники в Череповце отдают Тониным родственникам рублями. Чтобы не связываться с банками.
— Понятно, — ответил Джек, глядя вперед на дорогу. То ли ответ был слишком односложным, то ли тон не слишком уверенным, но Стан насторожился. Что такое — он не может решиться? Вслух он сказал:
— Я тебя не уговариваю, пойми правильно. Просто я знаю тебя и её и уверен, что вы хорошая пара. Ты её плохо знаешь: языковый барьер и вообще вся эта ситуация… Но уверяю тебя, она очень хорошая жена: заботливая, преданная, покладистая. Любит дом, семейную жизнь. Если будут дети — лучшей матери не придумаешь. И скромница: всё на распродажах покупает. Ну а что привлекательная женщина, это ты сам видишь.
— Всё это понятно, — ответил Джек. — Но мне не хочется говорить об этом. У неё есть живой муж, и я надеюсь… О, черт! Чуть съезд не пропустил!
Операция длилась пять часов и прошла, как уверял врач, успешно. Но к больному два дня не допускали посетителей, а на третий, когда допустили, оказалось, что он очень слаб; за полчаса свидания Стан произнёс только две фразы: «Всё хорошо» и «Спасибо, что пришли». На пятый день, то есть к моменту выхода из больницы, он уже мог говорить, хотя передвигался всё ещё с посторонней помощью.
А затем началась химиотерапия. С утра по пути на работу его отвозил в клинику Джек, а забирать из клиники приезжала на такси Тоня. Два дня после сеанса терапии он лежал в лёжку, не в силах подняться. Его рвало. На третий день он кое-как поднимался, ходил по дому, читал, говорил по телефону. А дальше наступал день следующего сеанса терапии и всё повторялось сначала… Но что поддерживало его — это оптимизм врача. Тот был просто в восторге от результатов операции. Видимо, он не зря считался светилом в своей области. Он показывал Стана коллегам и студентам и на примере этой операции собирался пропагандировать новую методику в медицинском журнале. Он говорил, что теперь многое зависит от правильного лечения и прежде всего от химиотерапии.
— Если всё делать правильно, то речь пойдёт… well, не будем слишком оптимистичны… во всяком случае, о нескольких годах нормальной жизни. Смотрите, не подведите меня, — говорил врач, похлопывая Стана по колену.
Только сейчас, когда появилась надежда, Стан по-настоящему понял, как сильно хочет жить. Именно хочет жить, а не просто не хочет умирать — это не одно и то же. Хочет жить, приходить после работы домой, обнимать жену, садиться с ней за стол, говорить о событиях дня — этих микроскопических, никому, кроме них, не интересных делах: сходила в магазин, купила манго, поговорил с начальством, оно было весьма приветливо, намекало на премию… И тому подобное, что, наверное, и составляет большую часть жизни. А в октябре поехать вдвоём в горы, снять домик под багряными клёнами, гулять по горным тропинкам, дышать упоительным осенним воздухом. А зимой — на лыжи. И самое важное — надо на что-то решиться в отношении детей, дальше тянуть нельзя, ему скоро сорок. Если не получается «старым добрым способом», надо обратиться к врачам, сейчас столько всяких приёмов и хитростей на этот счёт. А если и врачи окажутся беспомощными, можно усыновить: взять, например, девочку откуда-нибудь из Вологодской области, будет «вся в маму»…
Удивительно, сколько всяких идей и проектов приходило ему в голову — о чём он думал раньше? Надо научить Тоню водить машину и купить ей небольшой, надёжный автомобильчик: скажем, «Тойоту-Кэмри». Насколько её жизнь станет легче и интереснее! Стоило бы нанять ей и учителя английского языка. Может быть, подумать вот о чём: привезти сюда из России Тонину сестру с дочкой — пусть девочка растёт в Америке. Подобных мыслей ему в голову приходили десятки, и все они связаны были с женой.
Тоня играла всё большую роль в его жизни. Она привозила его на такси домой после сеансов терапии, укладывала в постель, давала ему лекарства, кормила-поила. Потом помогала встать, водила по комнатам, обняв за талию. Как бы он обходился без неё?
После четырёх месяцев терапии доктор назначил новые обследования и осмотр. В день врачебного осмотра Тоня приехала за ним вместе с Джеком.
— Уверяет, что всё идёт хорошо, — докладывал Стан в машине. — Назначил ещё три месяца терапии.
— Как часто? — спросил Джек.
— Раз в неделю.
Когда подъезжали к дому, Стан пригласил:
— Джек, зайди к нам, пообедаем вместе. В прежние времена выпили бы за успех химиотерапии, а сейчас просто пообедаем. Да, Тоня?
— Я зайду, поговорим о наших делах. А обедать не буду.
— Почему это? Тоня, ты слышишь?
Ни Джек, ни Тоня не ответили.
Дома Стан уселся в кресло, тяжело переводя дыхание, но помощь отстранил: «Я сам, я сам».
— Что ж, — сказал бодро Джек, — сам так сам. Это заметный прогресс. И вообще, ты выглядишь гораздо лучше, доктор прав. Очень рад за тебя, очень-очень.
Тоня, как вошла, стояла, потупив голову, не раздеваясь, как будто не у себя дома.
— Ты что? — спросил у неё Стан.
Джек выступил вперёд, загораживая Тоню.
— Стан, нужно поговорить. Я буду говорить за неё.
— Это ещё что? — Стан почувствовал недоброе. — Мне с женой не нужны посредники. В чём дело, Тоня? Ты хочешь вернуться в Россию?
— Подожди, Стан, я всё скажу. Нет, она не едет в Россию. Дело в другом. — Он несколько раз вздохнул, как перед прыжком в воду: — Дело в том, что мы решили пожениться, Тоня и я. Мы любим друг друга.
Стан хотел что-то сказать, но у него перехватило дыхание. Он побледнел и прижал ладони к груди, пытаясь унять сердцебиение.
— Ему нельзя так волноваться, — сказала Тоня и заплакала. Но Стан уже обрёл дар речи:
— Любите друг друга? Это прекрасно. Но ведь у неё есть муж, живой муж. Может, я ошибаюсь?