Куклу зовут Рейзл

Вернувшись из магазина, Тоня готовила обед, а потом садилась за учебник английского языка или читала какую-нибудь русскую книжку из местной библиотеки. К её удивлению, в этой небольшой районной библиотеке была обширная коллекция русских книг — всяких, особенно классики. Американцы с некоторым недоумением посматривали на вытянувшиеся вдоль полок многотомные собрания сочинений Глеба Успенского, Мельникова-Печёрского, Короленко, Мамина-Сибиряка и других неведомых им писателей. Как они здесь оказались, эти книги? В семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века, в период еврейской эмиграции из Советского Союза, в город приехало немало русскоязычных. По большей части это были культурные люди, гордившиеся своими домашними библиотеками и притащившие их с собой в Америку. И вот теперь первое поколение эмигрантов мало-помалу уходило из жизни, книги доставались их детям, которые русской литературой не интересовались, или внукам, которые вообще не знали по-русски ни слова. Что делать с книгами, куда их девать? Выбросить — рука не подымается, спасибо, районная библиотека соглашается принять…

Стан появлялся дома в половине шестого каждый день, кроме пятницы, когда заходил с сотрудниками в бар. По пятницам он приходил домой в семь часов, отяжелевший от пива и ещё более молчаливый, чем обычно. Была ли Тоня счастлива с этим сдержанным, суховатым человеком? Если бы ей задали подобный вопрос, она не задумываясь согласилась бы — счастлива в том смысле, что её устраивала эта спокойная, размеренная жизнь без проблем, кризисов и напряжения, после всего, что ей пришлось пережить в России. В последние годы они вчетвером — Тоня, мама и старшая сестра Вера с дочкой — жили в родительской двухкомнатной квартире на мамину пенсию и Тонину зарплату. Денег едва-едва хватало на самое скудное пропитание, а покупка туфель или пальто для девочки вырастала в тяжёлую жизненную проблему.

Работа воспитательницы в детском саду помимо мизерного оклада имела ещё один недостаток: кругом были одни женщины и познакомиться хоть с каким-нибудь представителем противоположного пола не представлялось возможным. А Тоне исполнилось двадцать пять… Вот тогда-то и появилась Надежда Артемьевна с её идеями.

Это была старинная мамина знакомая, преподавали в одной школе: мама — литературу, а Надежда Артемьевна — английский язык. И как носитель передовой западной цивилизации, Надежда Артемьевна владела собственным компьютером, что в то время в Череповце было явлением чрезвычайно редким. Она первая и сообщила подруге о «рынке русских невест» в виртуальном пространстве Интернета.

— Я понимаю, вам не хочется расставаться с дочкой, — говорила она возбуждённо. Несмотря на многолетнюю дружбу, они были на «вы»: влияние школьного этикета. — Но какое у неё здесь будущее? За кого она может выйти замуж? За такого же пьяницу, как Вера? — Старшая сестра пробыла замужем чуть больше года и с ребёнком на руках вернулась к матери. — Что хорошего она может здесь увидеть? А там, судя по объявлениям… Уверяю вас, ещё выбирать будет. Только нужно из англоязычной страны, она у меня лучшая ученица была. Из Англии или, в крайнем случае, из Америки. Конечно, Австралия тоже подходит, но очень уж далеко.

Но ответ, к разочарованию Надежды Артемьевны, пришёл на русском. Завязалась переписка, потом начались телефонные разговоры. Дома телефона не было, и Тоня ходила разговаривать со Станом на почту, на переговорный пункт. Однажды мать настояла на том, чтоб и ей дали поговорить со Станом. Разговором она осталась довольна и на следующий день рассказывала подруге:

— Он разговаривает как культурный человек. Речь правильная, без этих грубых словечек. В общем, чувствуется, что он из культурной семьи: действительно, мама у него была учительница химии. Правда, папа — бизнесмен…

Так была решена Тонина судьба. Через полгода переписки, телефонных разговоров и после обмена фотографиями она улетела в Америку. Но вот чего не знала мама: в одном из разговоров Тоня прямо сказала своему наречённому, что выйдет за него только в том случае, если он пообещает постоянную материальную помощь её семье в Череповце. Иначе она не сможет уехать: без её жалкой зарплаты они просто умрут с голоду. Стан обещал и свято выполнял обещанное с момента Тониного прибытия в Кливленд. Действительно, две сотни долларов, которые он ежемесячно переправлял в Череповец, существенно подняли жизненный уровень Тониной семьи. Они могли теперь питаться нормально и наконец сумели купить девочке пальто.

— Сначала идёт закуска, — это слово Стан произнёс по-русски, — под неё пьют водку. Нет, не из стаканов, а вот из таких рюмок. Но не маленькими глоточками, а сразу до дна, одним глотком. Вот смотри.

Он с удовольствием продемонстрировал, как это полагается делать.

— А теперь ты. Смелей.

Джек робко поднёс рюмку ко рту, но выпил смело, одним глотком.

— Great! — сказал он с некоторым удивлением. Тоня засмеялась. Весь вечер она была оживлённой, поминутно смеялась. И ещё Стан заметил, как улучшился её английский. Она бойко описывала свою жизнь в Череповце и свои впечатления от Америки: к тому времени они со Станом уже побывали в Нью-Йорке, в Техасе и на пляже во Флориде.

После закуски был подан грибной суп, а потом жареная свинина с кислой капустой. Джек сидел за столом, несколько смущённый ласковым вниманием со стороны хозяев, и с воодушевлением хвалил Тонины кулинарные таланты. Он оделся так, чтобы прямо после обеда ехать танцевать: на нём был синий двубортный пиджак с белыми пуговицами, красная рубашка с открытым воротом и джинсы.

Стан поглядывал то на него, то на неё, и странные мысли приходили ему в голову. Он никогда раньше не видел её такой весёлой. Тоня раскраснелась, сквозь тонкую, фарфорово-белую кожу проступил румянец, льняные волосы растрепались, она то и дело отбрасывала их со лба, встряхивая головой. Джек бросал на неё исподтишка короткие взгляды и смущался ещё больше. Что ж, думал Стан, это было бы, наверное, наилучшим решением проблемы… Пусть только подождут пол года…

На танцы в дискотеку Джек в тот вечер так и не выбрался. Он позвонил Линде, сказал, что занят, и засиделся в гостях чуть ли не до полуночи.

Ознакомившись с историей болезни, светило онкологии (рекомендация Джека, вернее, его дяди) остался недоволен. Он потребовал провести заново почти все анализы и обследования, а потом на основе новых данных пришёл к выводу, что операцию можно и нужно делать. «Успеха я не гарантирую, но шанс всё же есть: пятьдесят на пятьдесят примерно. Хотите рискнуть? Решение за вами».

Следующие дни Стан провёл в сомнениях. Он представлял себе многочасовую операцию, потом изнурительные процедуры, от которых вылезают волосы и человек превращается в свою тень… и что в конце? Пятьдесят на пятьдесят, то ли да, то ли нет, то ли он проживёт ещё несколько лет инвалидом, то ли умрёт сразу… Так стоит ли терпеть все эти мучения?..

Между тем он по-прежнему ежедневно ходил на работу. По тому, как изменилось отношение сотрудников, как они шептались за его спиной, он понимал, что они знают или догадываются о его болезни. По вечерам к нему домой заезжал Джек. Они с Тоней настойчиво уговаривали его не сдаваться, сделать всё возможное. Ситуация сблизила всех троих. Они часами сидели в гостиной на диване, говорили немного, больше молчали. Иногда Тоня начинала вдруг плакать, тогда Стан и Джек пытались её утешить: «Не отчаивайся, всё может ещё измениться к лучшему». А она сквозь всхлипывания отвечала: «Мне Стана жалко».

В конце концов Стан решился на операцию.

Накануне операции друзья ушли с работы в середине дня, чтобы поговорить с глазу на глаз, — на работе это было практически невозможно. По привычке они зашли в «свой» бар, хотя пить Стану категорически запрещалось, а Джеку одному не хотелось. Заказали минеральной воды.

— Да оставь ты эти предрассудки, в самом деле, — начал Стан, когда они уселись в тихом уголке. — Если… нет, когда… когда я вернусь, то выгоню, а пока сиди в моём кабинете. Ты ведь босс.