Страница 7 из 136
«Что делать? Бизнес и производство съедают во мне человека», — устыдился он про себя. Ему стало больно и грустно. Он протянул девушке ее дневной заработок, посмотрел в ее опечаленные глаза и произнес:
— Возьми!
— Благодарю, — ответила она и спрятала деньги на прежнее место.
Она повернулась к нему спиной и, прихрамывая, медленно побрела по площади, но вдруг остановилась, вскрикнув от резкой боли. Посмотрев вниз, она увидела, что по левой ноге струйкой стекает кровь.
Ананд, намеревавшийся сесть в машину, встревоженно оглянулся на внезапное восклицание девушки и увидел, что она прихрамывает.
— Девушка! — позвал он. — Девушка! Вернитесь!
Деваки испуганно оглянулась.
«Неужто он передумал и решил взять деньги Обратно?»— подумала она.
— Иди сюда! — миролюбиво позвал он ее, но увидев, что она не трогается с места, быстро подошел к ней.
— Ты почему хромаешь?
— Я не хромаю!
— А ну-ка, подними юбку! — строго скомандовал он.
— Что вы! Нет, нет! — панически запротестовала она.
— Покажи, что у тебя с ногой! — настаивал Ананд.
Резко наклонившись, он взял ее за ступню и приподнял подол юбки.
— Нет! Нет! — повторяла девушка, зардевшись.
На икре ее левой ноги Ананд увидел порез, из которого сочилась кровь. Было видно, что вена не задета, а повреждены лишь мелкие сосуды.
— Здорово порезалась? — почему-то спросил он. — Подожди минутку!
Ананд пошел к машине, вынул из аптечки аэрозольную упаковку с медицинским клеем и вернулся к «пострадавшей».
— Нет! Нет! Не надо! — отказывалась она.
— Почему? — возмущенно спросил молодой господин.
— Я не хочу! Я лучше дома перевяжу.
Но Ананд, присев на корточки, снова взял одной рукой ее ступню, а другой нацеливался аэрозолью на рану.
— Нет! Не надо! Будет щипать! — тоном капризного ребенка произнесла она.
— Что вы, девушка! Это лучшее средство! Оно и дезинфицирует и одновременно заклеивает рану, прекращая кровотечение. Уверяю вас!
Ананд переходил с «ты» на «вы», сочувствуя ей, и вместе с тем ему показалось, что он давно знаком с этой прекрасной незнакомкой.
— Не надо! Я боюсь! — панически закричала она.
Ананд, не обращая на это внимания, стал брызгать на рану из баллончика, слегка приподняв краешек юбки.
Деваки завизжала, как малолетний ребенок.
— Ну-ка, замолчи! — строго потребовал Ананд, прикрикнув на нее, как на непослушную малышку.
— Ой! Ай! — продолжала повизгивать она потихоньку.
— Подумаешь, как страшно! — подшучивал Ананд.
А Деваки продолжала хныкать.
— Ладно, все в порядке. Можешь идти, — наконец сказал Ананд и направился к своей пострадавшей машине.
— Безжалостный! — донеслось до его слуха слова бедной девушки. — Все вы такие, богачи! — И она побрела домой.
Ананд завел мотор и неспеша поехал домой.
«Все вы такие, богачи», — проносилось в его голове.
Кровь, действительно, сразу перестала течь, а боль вскоре утихла. Деваки ускорила шаг. Через несколько минут, уже после того, как зашла по дороге в аптеку, она была у дверей своего дома. Дом был небольшой, одноэтажный, оштукатуренный.
Она тихонько отомкнула дверь и вошла. В комнате было прохладно и чисто. Лишних вещей, на которых собирается пыль, не было.
Деваки прошла в боковую комнатку, где лежал ее больной отец. У него была астма и больное сердце, и оттуда поминутно слышался глухой кашель.
— Папа! — позвала она.
— Ну, наконец-то! — проговорил отец задыхающимся голосом и попытался улыбнуться.
Он лежал на деревянной кровати — чарпаи, на которой вместо матраца лежали толстые и широкие доски, накрытые клетчатым пледом. Лицо его было бледным, а на впалых щеках — желтоватые пятна. Под заострившимся носом — седые усы.
В нише над его кроватью стояла масляная лампа, в стекле которой билась бабочка, безуспешно стараясь выбраться оттуда. Дочь легко шагнула к нему на кровать и села, скрестив ноги.
— Я принесла тебе новые лекарства! Вот таблетки и микстура, — и она положила лекарства на тумбочку, стоявшую у изголовья кровати.
— Дочка! У тебя столько хлопот из-за меня и из-за моей болезни, — хриплым голосом печально сказал отец и посмотрел на ее ступни в порезах и мозолях.
— Какие хлопоты? Я танцую и пою. Разве это хлопоты! — беззаботно ответила ему Деваки.
Она извлекла из пестрого узелка яблоко, и вырезав плодоножку, вытерла его и положила на тумбочку.
— Это тебе для пищеварения и аппетита.
— Я все вижу, дочка. Спасибо. Ты опять до крови разбила ноги, бедная моя девочка! — дрогнувшим голосом тихо проговорил больной отец, и его глаза затуманились слезами.
Он понимал, что, если бы была жива ее родная мать, все было бы иначе.
Деваки прикрыла ступни подолом юбки.
— Подумаешь, какая ерунда, папа! Я сделаю примочки на ночь, и до утра все заживет.
— Да, к утру-то заживет, а к вечеру опять трещины, — не унимался отец, полный жалости, любви и сочувствия к своей любимой дочери. — Если бы мне подняться, я бы не позволил тебе до изнурения работать. Ведь ты молодая! Тебе бы погулять, развлечься…
— А я и так гуляю целыми днями по городу.
— Бедная моя, теперь ты должна зарабатывать на всю семью.
Отец еще раз оглядел свою взрослую дочь.
«Красивая она у меня, вылитая мать», — подумал он.
— Мне страшно подумать, какими глазами смотрят на тебя зеваки!
Деваки улыбнулась, отбросила тяжелую косу на спину и серьезно ответила:
— Если у человека чистые помыслы, то его не могут испачкать дурные взгляды, отец!
Прищурив глаза в улыбке, он благодарно и с нежностью дотронулся до загорелой руки дочери.
— Это правда! — вздохнул отец.
Его больное сердце радовала мысль, что они с его покойной женой дали достойное воспитание дочери: в лучших традициях индийского народа, мировоззрение которого формировалось тысячелетиями и запечатлено в множестве мудрых книг, начиная с «Вед».
«Не совершай ничего, что будет мучать тебя на смертном одре. Ибо жизнь мгновенна!» — вспомнил он.
Его же мучало одно: не давал покоя душе поступок, совершенный им, казалось бы, во благо, но обернувшийся злом. Этот поступок — вторая женитьба. Думалось ему, что новая супруга заменит Деваки мать, однако вышло так, как происходит во многих сказках всех народов: злая мачеха и падчерица, немощный и безвольный отец. Эти мысли добивали старика. Он взглянул сквозь слезный туман на дочь. Боль и радость, столкнувшись, чуть было не лишили его чувств.
— Ты, дочка, у меня достойная! Скажу тебе откровенно, что супруга моя теперешняя — недостойная… — он помолчал и добавил:
— Разница между достойным и недостойным та же, что между коровой и змеей: первая превращает траву в молоко, а вторая превращает молоко в яд!
— Что вы, отец! Вот скоро вы поправитесь — и все наладится. А на твои слова я могу ответить так. Я читала в «Махабхарате», что не было и нет человека, достойного лишь осуждения или одной лишь хвалы. И ты напрасно мучишь себя пустым раскаянием! Ведь ты не бог, ты человек, которому свойственно ошибаться. Если бы человек не ошибался, он был бы богом…
Глаза Деваки, затененные густыми ресницами, сияли чистым светом. Конечно же в эти мгновения она вспомнила свою родную мать и сердце ее было полно любви и сострадания.
— Доченька, — сказал отец, — наклонись ко мне, дай я тебя поцелую, золотко ты мое, жемчужина драгоценная в моей серой закатывающейся жизни.
«Во всех делах будь чист помыслами. Возлюбленную целуют по-одному, дочь — по-другому», — пронеслось у него в голове.
— Папа! Ты же сам знаешь, всюду требуют рекомендации, без них работы не получишь. А ведь кормиться чем-то надо. Вот и приходится петь и танцевать! — просто сказала она, поднимаясь с кровати.
Деваки поправила плед и подушку под головой отца.
— Ну, ничего, папа! Как только выздоровеешь, все пойдет иначе! — мечтательно и с оптимизмом сказала она.