Страница 57 из 136
Ананд внутренне, хоть и с грустью, улыбнулся при этих словах старика.
— Мне очень жаль расставаться с ней, — добавил цыган. Он встал и поклонился. — Я исполнил свой долг и удаляюсь, господин, — сказал он Ананду. — Спасибо за угощение. Любите свою супругу! И дай вам Бог счастья, которого вы заслуживаете на этом жизненном пути… Да, чуть не забыл! — спохватился цыган. — Возьмите газету. Она нам очень помогла.
Ананд взял протянутую ему «Таймс оф Индиа» и узнал тот номер, в котором была статья о его дяде.
Цыган направился к двери.
Ананд окликнул Раму.
— Слушаю, господин!
— Сумей как-нибудь вручить ему деньги, — он вытащил бумажник и протянул его Раму. — И заверни ему бутылку виски.
— Хорошо, хозяин!
Раму быстро догнал старца и исполнил поручение своего молодого господина.
После ухода цыгана Деваки овладел страх. Ей казалось, что все случившееся произошло совсем недавно. И она почему-то была уверена, что ее ребенок жив. Это до крайности осложнило ситуацию, и Ананд снова впал в то беспокойное состояние, которое лишь недавно покинуло его.
— Ананд! А где наш сыночек? Извини, — сказала она, и, не дождавшись ответа, поднялась с кресла.
Ананд понял, что она направляется в детскую.
— Деваки! — остановил он ее и взял за руку. В этот момент он особенно сильно ощутил жестокую реальность.
Она вскрикнула:
— Где он?.. Мой сын? Он большой уже? — и она повела слегка обезумевшим взглядом. — Да? — с глубокой надеждой и болезненным нетерпением продолжала она. — Позови же его! Ну ответь, где… где мой сын? Ананд! Почему ты медлишь?
Собрав все свои духовные силы, все свое умение сосредотачиваться, Ананд ответил:
— Его… судьбе не было угодно… чтобы я сохранил его! Я потерял его. У нас с тобой, Деваки, нет больше сына, — сказал он, словно опустил топор на шею приговоренного.
Деваки снова залилась слезами. Потом подошла к дивану и села на валик.
— Нет, нет! Это неправда! — истерично восклицала она.
Ее травмированная психика, видимо, обладала вторым зрением. Она чувствовала, что ее сын жив. Но вместе с тем, следуя логике и реальным доводам, ее сознание должно было подчиниться той правде, которую ей сообщил муж.
В этой борьбе Деваки изнемогала. Ананду эти обстоятельства тоже причиняли тяжелейшие страдания.
— Верни мне моего мальчика! — закричала она, глядя на Ананда и не узнавая его. — Верни мне моего сына! — словно обезумев, требовала она. — Он же с тобой оставался! Ты держал его на руках!
Ананду стало плохо от напора материнского прозорливого инстинкта. Он был почти что сокрушен.
«Если я признаюсь, может возникнуть трагедия, победителей в ней не будет, а пострадают все, и в первую очередь Кишен. Что же делать?» — лихорадочно думал он, задавая себе этот древний, как мир, вопрос.
— Деваки! Успокойся! У нас еще будут дети. Мы молоды!
— Верни, верни мне сына! — молила она, ломая руки.
Ананд обнял ее, повторяя ее имя и не зная, что делать и как быть.
Раму стоял за дверью и по его старческой щеке бежала слеза.
— Деваки! Приляг на диван! Вот так… — Ананд уложил ее и накрыл пледом. Потом подошел к столу и отхлебнул бренди прямо из горлышка — по-европейски…
На следующий день Деваки пошла в храм Вишну. Она вновь, как несколько лет назад после смерти отца, молилась, стоя на коленях перед Богиней, на том самом месте, где Ананд нашел ее, чтобы назвать своей невестой. Тот же брахман, который совершал их свадебный обряд — вивадху, тенором распевал мантры.
— О Великая Мать! Где мой сын? — громко молилась Деваки. — О Сита и Рама, аватара Вишну! Скажите, где мой сын? — она положила горсть риса и розовых лепестков. Зажгла агарбатти и молилась искренно, истово, самозабвенно. — Он умер! Ты подарила мне его, а потом отняла… — слезы, тихие, святые и чистые, струились из ее глаз, словно со дна души. Как мне жить? Я не могу забыть его!.. Верни мне моего сына или отними память о нем… — с глухим рыданием вырвалось из груди матери, этого вечного корня жизни, дающего жизнь…
Она поднялась с колен и вышла на паперть, где, как обычно, оставляют обувь перед входом в храм. Мальчик лет пяти примерял ее сандалии. Она остановилась и с изумлением стала следить за ним. Мальчик надел их и попытался пройтись. На шейке у него блистало дорогое ожерелье тонкой работы с медальоном.
— Мальчик! — нежно и ласково обратилась она к нему. — Ты ошибся! Это мои сандалии.
— Они правда ваши? — звонко спросил он и поглядел на Деваки внимательными черными глазами.
— Конечно! — ответила она. — Они ведь велики тебе, сам видишь.
— Они на каблуках, я в них сразу вырасту! — ответил он.
— Ну, хорошо, — усмехнулась Деваки. — А что же мне теперь делать?
— Как это что? — удивился мальчик. — Взять мои сандалеты.
— Я возьму свои, ладно? — мягко попросила она его.
— Ладно! — согласился малыш, снимая ее сандалии. — Поменяемся!
— Ты добрый мальчик! Как тебя зовут? — поинтересовалась Деваки и, присев перед ним на корточки, взяла его за подбородок.
Мальчик не успел ей ответить. Подошла его мать — молодая женщина и позвала его:
— Кишен!
Деваки удивленно взглянула на молодую даму и тотчас же узнала ее.
— Ешода! Ты?
— Деваки? — в свою очередь поразилась Ешода. — Неужели?! Деваки!
— Да. Я. Деваки.
— Ты жива? — спросила она, и круглое металлическое блюдце дрогнуло в ее руке.
— Да!.. Меня спасло чудо.
— Послушай! Ты очень изменилась! — сказала Ешода. — А мой Вики погиб, так что… сейчас у меня в жизни остался только мой Кишен, — горестно сообщила она и опустила голову, с нежностью заглянув в глаза сыну.
— Очень милый мальчик! — заметила Деваки. — Тебе можно только позавидовать! Ты мать… — с грустью в голосе произнесла Деваки это светлое слово.
— Ах, Деваки! Я думаю, у вас с Анандом еще будут дети… — сказала Ешода. — Кишен! Пора в школу.
— До встречи, хорошо? Ты зайдешь?
— Да, непременно, — ответила ей Деваки, — и в ближайшее время.
— Попрощайся с тетей, Кишен!
— До свидания! — сказал тот.
— До свидания! — ответила ему «тетя» и посмотрела им вслед. Она завязала в узелок круглую тарелочку для жертвоприношений и медленно направилась домой.
В саду было прохладно и свежо. Пели птицы. На ветвях манго прыгала обезьянка, трещал пестрый попугай. Павлин важно прохаживался по аллее, слегка распустив хвост.
Ананд и Деваки сидели на террасе.
— Как разросся мой розовый куст! — тихо сказала Деваки. — Я видела Ешоду! У нее такой милый сын! — И заплакала. — Наш сыночек был бы сейчас в таком же возрасте.
Ананду стало не по себе…
«Теперь у меня, вроде бы, все хорошо. Жива Деваки — моя любовь. Столько перенесла, бедняжка! Мученица! Сын наш жив, но он чужой. Чужой ребенок! Но ведь он наш… Что ж, пусть растет. Изменить ничего нельзя. Когда-нибудь…» — громкие рыдания жены прервали его мысли. Ананд вздрогнул.
— Теперь слезами ничему не поможешь и ничего не вернешь! Не мучай себя, милая, успокойся! — умолял он супругу.
— Я не могу, Ананд! И днем и ночью он передо мной! — причитала Деваки. — Я не могу забыть!
— Не плачь! — пытался успокоить ее Ананд. — Я тебя очень люблю, и ты еще будешь самой счастливой матерью! Вот увидишь!
Но Деваки была безутешна.
«Да, мать чувствует, что ее ребенок где-то рядом, оттого и не может, видимо, смириться… Господи, что я наделал?!» — корил себя Ананд.
Жизнь в доме, где воспитывался Кишен, вернулась в свое привычное русло. Свекор и свекровь Ешоды узнав, что супруга Ананда нашлась живой и невредимой, успокоились и теперь позволяли снохе приглашать их к себе, как старых друзей погибшего сына.
Однажды Ешода читала сказку Кишену перед сном. Мальчик очень любил сказки и готов был слушать их часами. У Ешоды уже пересохло в горле, она закашлялась, но сын просил еще и еще: