Королевская аллея

— Мы теперь насладимся покоем, Анвар.

— I hope so[12].

— И совершим прогулку на пароходе.

— И посетим the cathedral[13].

— Он находится в Кёльне.

— I don’t тind[14].

— И еще давай напишем открытку славному Мистеру Генри.

— Он будет очень-очень рад, — поддержал эту мысль Анвар и живо представил себе бармена отеля Old Victorian: как он стоит возле миксера и с изумлением разглядывает открытку со авиа-штемпелем, на которой изображена гигантская рейнская винная бочка{85} или, к примеру, легендарный Западный вал{86}.

— He will show it to everyone[15].

— Let’s pray, that they survive Mao[16], — Клаус Хойзер на секунду остановился и прикусил губу.

Рецепция

Фройляйн Анита облокотилась на метлу. И замечталась. Повод к таким мечтаниям, картинка, висит у нее дома над кроватью. На картинке, которую фройляйн Анита нашла в парикмахерской, перелистывая журнал, и вырезала для себя, — старуха в белом чепце. Глаза старухи блестят; зубов у нее, похоже, не осталось, но она с превеликим удовольствием курит длинную глиняную трубку. Старуха в старинном голландском платье, удобно облокотившись о подоконник, выглядывает из эркерного окна с медвяного цвета стеклышками. Из своей амстердамской комнаты она смотрит на прохожих; целый день, вероятно, оживленно болтает со служанками и господами, проходящими мимо ее наблюдательного поста, а по вечерам закрывает ставни и смиренно укладывается в постель — до следующего утра. Сморщенно-розовое личико на картине не выражает неуместного любопытства или злорадства. Старуха просто наблюдает. Если бы можно было так, как она, стареть — так, из укрытия, с трубкой в руке, поглядывать на улицу, — жизнь протекала бы очень приятно. От мужчин одно только беспокойство, закабаление, да даже и вздумай они подчиниться женщине, это тоже выглядело бы неестественно…

Фройляйн Анита, конечно, не старая дева из Амстердама, и живет она не в эпоху темных платьев и белых чепцов, но, тем не менее, и на нее эта картина воздействует: как призыв сохранять невозмутимость.

43-летняя уборщица парикмахерского салона «Шмидт» в отеле «Брайденбахер хоф» подметает каменные плиты перед входом в салон.

Иногда волосы клиентов падают на пол, и приходится сметать их в кучку. Наряду с подслушиванием разговоров между посетителями и парикмахершами (а многие постояльцы отеля и даже посторонние дамы и господа заходят сюда, кажется, исключительно для того, чтобы, уже после стрижки, обменяться с кем-нибудь парой слов), фройляйн Анита больше всего любит подметать плиты перед входом. Она может тогда, между делом, поболтать с уборщицей из соседнего табачного киоска. Но главное, держит под наблюдением всё, что происходит в красивом и просторном, благородного вида вестибюле. Этому весьма благоприятствует афишная тумба — скорее изящная, чем массивная, — с театральной программой и извещением о неделе блюд из дичи. За тумбу с красно-белым металлическим венчиком Анита может быстро отступить, не переставая с нарочитым усердием махать метлой, и сделаться невидимой, если портье — или, что случается реже, служащий у стойки рецепции — вдруг заметит проявляемое ею неуместное любопытство. Выходя на работу, Анита всегда надевает накрахмаленный и отглаженный белый халат. Но служащие отеля, тем не менее, не желают, чтобы перед глазами у них постоянно маячили метла и совок. Ведь у постояльцев, пересекающих вестибюль, может сложиться впечатление, будто здесь только и делают, что вычищают каждый квадратный метр пола. В самом же парикмахерском салоне — дорогом, где посетителей не особенно много, — мастерицы вполне могут периодически обходиться без Аниты: они быстро сметают волосы вокруг стульев, сами ополаскивают раковины, а главное, им интересно услышать от нее, не предвидится ли опять «аларм», в каком платье сегодня появилась звезда варьете Катерина Валенте{87} и не обзавелся ли новый мальчишка-лифтер с французским именем Арман — настоящий Адонис — новой форменной курткой, еще больше подчеркивающей его талию. Этот дерзкий новичок, сын разорившегося производителя шипучих вин, уже не раз подолгу задерживался в номерах у дам — якобы потому, как он объяснил, что нужно было немедленно развесить по шкафам их вещи. Кто в такое поверит? Арман, эта лапочка, эта мило болтающая обезьянка, еще найдет себе здесь хорошую партию и умотает в Париж или в Лиссабон с какой-нибудь сентиментальной вдовой промышленника… Ну и бог с ним, с этим прелестно ограненным алмазом. Если кому-то и должно в жизни повезти, то, несомненно, именно Арману…

Фройляйн Анита видит, что, после вчерашнего переполоха из-за бомбы, возобновилась спокойная деловая активность. Ковры, как и прежде, приглушают шаги постояльцев. Вот из утреннего кафе выходит семейная пара и направляется к лестнице. Возле камина застыли в ожидании пустые кресла. Господа Зимер и Фридеман, за стойкой рецепции, сдвинули головы над списком зарезервированных номеров. На удивление много гладиолусов украшает вход. Портье сегодня не поздоровался с уборщицей из парикмахерского салона. Портье Элкерс, явно взволнованный, что-то высматривает на улице. Сегодня, еще до полудня, ожидают прибытия нобелевского лауреата, это для него поменяли двери в Президентских апартаментах. Царит нарочитая — можно сказать, предгрозовая — тишина. Служащие раскладывают на мраморных столиках газеты; тележка из буфетной стоит, будто забытая, у входа в чайный салон. Два новых постояльца сдают у стойки ключи. Оба без драповых пальто, в которых прибыли сюда накануне. Но еще не расстались с кашне и белыми гамашами. Фройляйн Анита уже успела услышать (от фройляйн Хельги, работающей на рецепции, и здешнего электрика), что два странных господина вчера пожелали снять двойной номер, больше того: настоятельно этого потребовали. Согласно обычаю и закону, пусть и неписаному, такое желание не может быть удовлетворено. В годы войны расквартированным в отеле офицерам позволялось спать хоть в одной кровати; но теперь переночевать вместе в номере имеют право только женщины — что, конечно, тоже не очень логично, если последовательно придерживаться нравственных норм. Однако господа (особенно тот, что с темной кожей) обиделись и пригрозили: они, мол, тотчас уедут, поскольку не собираются тратиться на второй номер. Директор Мерк любезно вмешался, сказав, что в отеле, конечно, идут навстречу любым пожеланиям. В итоге этим гостям из Мербуша или Китая (электрик не запомнил точно, откуда) предоставили — на мансардном этаже — два отдельных, но смежных номера. Щекотливая ситуация была улажена. Служащий отеля понес на шестой этаж фрукты…

Фройляйн Анита видит, как загорелый белый мужчина и другой, похожий на мавра, направляются к выходу. Симпатичный индус (каковым, скорее всего, и является этот второй) стряхивает с рукава воображаемые пылинки, после чего берет под руку первого, белого, господина, который выглядит как спортсмен… Электрику, кавалеру одной из парикмахерш, пришлось пообещать, что он добудет дополнительные сведения об этой парочке. Интерес к новоприбывшим подогревается одним странным обстоятельством. Дело в том, что недавно принятый на работу лифтер Арман, хотя он намного младше приехавшего вчера европейца, имеет точно такие же, как у нового постояльца, черты лица, такие же бездонно-карие глаза, и даже жесты у них похожи — как если бы Арман, годы спустя, был создан по образцу и подобию этого другого, старшего по возрасту человека. Такое сходство сбивает с толку. Не братья ли они, ничего не знающие друг о друге{88}?

12

Надеюсь, что так (англ.).

13

Тот самый собор (англ.).

14

Я ничего не имею против (англ.).

15

Он будет показывать ее всем и каждому (англ.).

16

Давай помолимся, чтобы все они пережили Мао (англ.).