Страница 4 из 17
Не думать ни о чем. Важно лишь добраться до следующего поворота, не упасть в вот эту масляную лужу, и не слышно ли шагов позади.
Я выбирал каждый раз правые повороты, это хорошая стратегия, если коридоры не замкнуты в петли.
Только когда зрение восстановилось, и я убедился: меня никто не преследует, я перешел на шаг. Ноги заплетались. Может быть, за мной и не гнались?
Меня трясло от холода и от напряжения, во рту стоял гнилой привкус, а сердце колотилось в горле, мешая дышать. Мерзкое чувство в животе - как стальной кислый ком. И в спине. Будто за мной следят. Будто мне вслед тянется щупальце осьминога... Нет, я об этом не буду думать.
Не буду думать о Рыбе, ждущей меня, ищущей меня. Она меня проглотит, стоит ей узнать где я и кто я такой.
Лучше бы меня поймали дефендоры.
Лучше бы я сидел дома.
Я все еще могу вернуться.
Коридоры сузились. Пол закрывал неровный слой мусора: бумаги, рваные пакеты, каша продуктовых отходов, остовы из ржавого железа, расползающиеся картонные коробки и деревянные ящики. Как они сюда попадают? Нет ни двери, ни люка, через которые их могли бы бросать - и через которые я бы мог выбраться в Рыбий город. Я на его изнанке.
Я шел - и вокруг разгорался свет: щелкая, как тараканьи крылья, под потолком включались белые лампы. Они с операционной яркостью высвечивали мусор, пятна на моих руках и коленях, вытягивали длинные острые тени - и гасли у меня за спиной, погружая коридор в изначальную темноту. Я нёс свет этому месту. Свет и грязь.
Запаха почти не слышно, если не считать едва ощутимого сладкого аромата тубера. Я не мог им не дышать. Испарения гнили и разложения, и застоявшейся воды всасывали кондиционеры. Сквозняк шевелил полиэтиленовые пакеты и влажную бумагу, волосы у меня на голове.
Между стенами и полом проступила черная масляная жидкость, как пот или сукровица. Коридор шел под уклоном вниз, и она постепенно разлилась по всему проходу. Я наступал на коробки и островки мусора, чтобы не касаться ее туфлями. В жидкости мне чудились насекомые и личинки. Я зацепился за железку и упал лицом вниз. Успел выставить руки. Но прежде чем подняться, вдохнул ее испарения. Она пахла железом и химией, и бензином. Какое-то техническое вещество.
Мусор хлюпал - черное масло покрыл тонкий, не смешивающийся с ним слой воды. Мои туфли промокли вместе с носками. Пальцы на ногах сводило короткими судорогами от холода.
Еще через два поворота жидкость поднялась мне до щиколоток. Я несколько раз скользил на подводной гнилой мерзости, хватаясь за грязные стены, чтобы не упасть. После чего яростно тер ладони о брюки, пытаясь избавиться если не от грязи, то хотя бы от памяти прикосновения.
Очередная развилка, двадцать седьмая. Дойду до тридцати - поверну назад. Еще три - и я возвращаюсь. Я ведь не заблудился, я считаю. Отыщу тот коридор, в который влетел, сбегая от дефензивы... и выйду к ним, грязный и виноватый. Деджовы отведут меня наверх. К солнцу, свежему воздуху, открытому пространству. И Комитету Этики Экосферы.
Я хотел свернуть направо.
Нарисованная на стене алая стрелка изгибалась влево. Не технический знак: кто-то изобразил её похожей на речного угря, с вытянутой головой и глазами. Плохой, детский рисунок, но я сделал, как он велел: выбрал левый коридор.
Слабый легкий гул заставлял звучать стены камертоном. От него мелко вибрировал воздух, бежала рябь по воде, и хотелось почесать шею. По мере того как я шел - звук усилился.
Источник звука был впереди. Я побежал к нему, больше не думая о поворотах.
Как стая ос, летящая мне навстречу, гул приближался.
1.2. Пророк
Я шагнул в гудящий звук, и оказался в круглом зале, сияющем таким ярким янтарным светом, что заныл затылок.
В центре зала - сине-серые шкафы с ветвистыми тяжёлыми рогами прутьев, на рогах, как вуаль, наброшена паутинная антенна. Некоторые шкафы без створок: видна рыже-золотая обмотка на сердечниках, каждый из которых размером с меня.
Свежий металлический привкус в воздухе. Как будто скоро гроза.
Трансформаторы. И они работают. Все.
Я отшатнулся.
Отбежал в грязную безопасность коридора. Остановился, прижавшись к стене и быстро дыша. Пытаясь проглотить ужас, который требовал, чтобы я бежал-бежал-бежал, не останавливаясь, пока не забьюсь в маленькую тесную норку.
Этот зал - трансформаторная. Здесь плотность электромагнитного поля зашкаливает. Оно приманивает Рыбу как косяк хорошей жирной макрели. Я должен бежать отсюда, пока она не почувствовала меня, пока не пришла к еде.
Но сейчас её здесь нет. Иначе я бы уже был мёртв. Сейчас её здесь нет, и это - единственный выход из застеночных коридоров, который я нашёл.
Я оттолкнулся руками от стены и вернулся в зал. У меня внутри всё дрожало так же, как дрожал здесь воздух.
Здесь должны быть выходы, или хотя бы карты эвакуации на стенах.
Выдох. Железный скрип. Движение на границе зрения.
Мозг - милосердное устройство. Он показывает не то, что есть, а то, что ты готов увидеть.
В центре треугольника из трансформаторов свернулась большая серая собака. На полу рядом с ней стояла миска с присохшей едой, вокруг миски - белые круглые пятна, ещё одна плошка - с водой. Собака лежала на боку и скребла лапами дверь шкафа, обдирая старую, слоящуюся чешуёй, краску.
Спустя секунду и один сдвиг в восприятии, я понял, что это не собака.
На полу, в позе зародыша, лежал человек, прикованный цепью к трансформаторам, и выцарапывал рисунки. Ногтями.
Единственное пятно света: яркая зелёная полоска на запястье его поднятой руки - браслет рыбьего монаха. Волосы сбившиеся, и кое-где голова блестит от проплешин. Одежда износилась до бесформенного серого тряпья. Его держала не одна цепь, а две. По цепи на каждую ногу. Звенья были из белого, чистого, словно сияющего пластика.
Я подошёл ближе, чтобы рассмотреть (и запомнить, потому что я нарисую его потом обязательно), и закашлялся от пронзительного запаха. Он вонял горечью немытого тела и экскрементами.
Нечистота, которой я могу быть отравлен, к которой мне нельзя приближаться, даже смотреть на которую нельзя.
Но если он служитель, если делает это добровольно - то это благородно, и заслуживает уважения, которое я обязан проявить. Может быть, ему воды принести?
Монах повернул голову - оказалось, что у него неоново-зелёные молодые глаза. Он старше меня, но не на много. Лет восемнадцать-двадцать, хотя поза его перекрученная, стариковская. Жёлтая кожа на руках и на шее слазит лохмотьями, обнажая розовые пятна.
Чёрная корка крови под ногтями. Он царапал ими круги и линии на створке железного шкафа.
Нормальный человек не сделает с собой такого добровольно.
Он не нормальный. Он - пустая оболочка, кожа, выеденная Рыбой. И оболочку оставили здесь ждать, пока тварь вернётся.
Я сел на корточки перед монахом, заглядывая в измождённое лицо.
- Извините, если я вас беспокою. - Мой голос терялся в зале, за гулом электричества. Казался фальшивым. - Но... вам нужна помощь?
Пустой монах молчал, тоже рассматривая меня. Слева от его верхней губы темнела татуировка-родинка, а у уха - маленькая чёрная спираль, как схематичный локон.
- Вам нужна помощь? - Немного громче. - Вывести вас отсюда?
Я не знаю пути. Но, может быть, он знает? Может быть, он ещё может говорить?
Монах беззвучно открыл рот - продолговатое тёмное отверстие, с неподвижным серым языком. Вдохнул.
И заорал.
Пронзительный длинный вопль, ударивший в меня потоком ледяной отрезвляющей воды. С безумьем не говорят. От безумья бегут.
Я вскочил, отпрыгивая от него. Рванул прочь. Поскользнулся на полу. Бежать, бежать, бежать отсюда. Мне почудились геометрические структуры под потолком - того же цвета, что и его глаза, тех же форм, что он выцарапывал. Сияюще-зелёные линии и спирали.
Монах кричал, пока я нёсся по длинной хорде через трансформаторный зал. На его вопль кто-нибудь придёт. Охрана, или монахи. Те, кто его здесь спрятали.