Чейзер

  - Оба живы! - обрадовалась она. - Как все прошло?

  - Андре, давай-ка наш трофей на стол, - велел мне Константин.

   Мы встали кругом - Мария, Константин, я и хозяин дома, который каким-то специальным инструментом ловко открыл замок. В чемоданчике оказался металлический футляр с винтовой крышкой. Свинтив ее, Константин осторожно извлек из футляра стеклянный флакон с бесцветной жидкостью.

  - Духи? - удивленно спросила Мария. - Похоже на флакон от духов.

  - Нет, дорогая моя, это не духи, - Константин поднес флакон к лампе. - Ради этого сотни людей отдали свои жизни. - Тут он глянул на меня. - Закрой дверь, быстро!

   Я понял, что сейчас узнаю что-то невероятно важное. Нечто такое, что в жизни разведчика можно узнать только один раз. Я подошел к двери, прикрыл ее, но насмешливый голос за моей спиной сказал:

  - Эй, Мезенцев, ты чего? Проснись! Эй, не спи!

   Я открыл глаза и не сразу сообразил спросонья, что вся группа смотрит на меня. Мгновение спустя я услышал негромкий и будто обиженный голос доцента Михаила Львовича Виленского, нашего преподавателя по культуре речи:

  - Нет, натурально бывает, что студенты засыпают на лекции. Но в первый раз слышу, чтобы так храпели!

   ***

   Ну заснул и заснул - чего башку пеплом посыпать? Со всеми бывает. Тем более у Виленского на лекции. Его на факультете так и называют - Кот-Баюн. Лекции он читает тихо и монотонно, будто со своим галстуком разговаривает. Убаюкивает, зараза, не хочешь, а заснешь. Не в первый раз кто-то у него засыпает. Да еще и погода морит, в такую погоду всегда спать охота. А то, что сокурсники поржали, так плевать. Они с любой фигни ржут. Чихнул кто на паре - смеются, сморкнулся - тоже. Не беда, переживем. Лишь бы Виленский на меня обидку не задавил, а то припомнит мне на зачете. Так-то по словам знатоков факультетской жизни Львович мужик не злопамятный, но все же...

   А сон-то, сон! Ну прямо тебе кино про войну, блин. Никогда мне таких ярких и реалистичных снов не снилось. И ведь как все связно! Еще и цветной. Ночью мне таких снов сроду не снилось, а тут нате, на лекции. Крепко меня сморил Виленский своим плетением словес....

   Я умылся холодной водой, вытер лицо бумажным полотенцем, показал язык своему отражению в зеркале, и вышел из туалета. Слава Богу, одна пара осталась, английский, и домой.

  - Мезенцев, стой!

   Это Наташка Архипова, наша староста. Странная девица, манерная вся из себя, чопорная, как семидесятилетняя англичанка, совершенно завернутая на учебе, кошаках и смурных опусах Мураками и без малейшего чувства юмора. Я подумал было, что она за мою спячку на лекции зудеть начнет, но ошибся.

  - Тебя Резниченко вызывает, - заявила она с выражением лица принцессы, отдающей приказ последнему из холопов. - Он на кафедре.

   Олег Анатольевич Резниченко - заведующий кафедрой романских языков и наш куратор. Мужик с феноменальной памятью, меня всегда поражало и сейчас поражает, сколько он всего знает. Поисковик Гугл, а не человек. Назови ему любую цитату, и он тут же скажет, из какой она книги. Всю мировую литературу, особенно иностранную, знает вдоль и поперек. И еще на пяти языках свободно разговаривает. Наши серые мышки, вроде той же Архиповой, поголовно и насмерть в него влюблены и в своем кругу называют его Олежеком. Вообще его на факультете любят - преподаватель хороший, толковый, не подлючий, на экзаменах никого не валит и зачеты ставит автоматом. С ним у меня как-то забавный диалог на экзамене по зарубежной литературе случился. Резниченко был ассистентом экзаменатора. Мне достался не самый лучший билет - первый вопрос "Макбет" Шекспира, а второй ранняя американская проза - Готорн там, Вашингтон Ирвинг, прочие. Сказать по правде, ни "Макбета", ни американцев я особо не читал, так глазами пробежал. Ну ничего, думаю, прорвемся, уж на тройку расскажу по-любому. Накатал на листке что вспомнил, сажусь отвечать, и в этот момент экзаменатор наш, Игорь Рудольфович Винтер, встает и выходит, оставив нас с глазу на глаз с Резниченко. Ну, я начинаю ему рассказывать про "Макбет", что там да как, говорю про сцену с ведьмами, - единственную, которую более-менее помнил, - а Резниченко мне так с выражением говорит: "Будь здрав, Макбет, будь здрав, Гламисский тан!" Я не догнал сразу, смотрю на него, как панк на салют. А он мне: "Будь здрав, Макбет, будь здрав, Кавдорский тан!". Ну, тут у меня соображалка включилась, и я ему в ответ: "Будь здрав, Макбет, будь здрав, король в грядущем!" Резниченко улыбнулся, расписался в моей зачетке и сказал: "Молодец, Мезенцев, память у вас феноменальная. Знаю, что не читали "Макбета", так, пробежались по страницам, но выкрутились. И до новых встреч". Вот так я за одну минуту сдал экзамен на "отлично". Короче, свой человек. Со студентами всегда на "вы", ни разу не слышал, чтобы он орал на кого-то. Только вот непонятно, на кой хрен я ему понадобился?

   Наверное, про мой сон на паре ему уже успели настучать. А, плевать, как-нибудь вынесу маленькое начальничье порицание. Идем на кафедру.

   Резниченко был не один - рядом с ним стояла старенькая преподавательница испанского Надия Фазыловна, "баба Надя", как ее называли на факультете. Я поздоровался. Резниченко кивнул мне, показал на стул. А баба Надя тихо, как-то бочком, ускользнула в соседнюю комнату. Я успел заметить, что в руке у нее платочек, и тушь потекла, будто плакала она.

  - Вызывали, Олег Анатольевич? - спросил я.

  - Вызывал. Хочу вас, Мезенцев, попросить помочь в одном деле.

  - Не вопрос. Конечно, помогу.

  - Дня два-три придется после занятий поработать. Книги перевозить будем в библиотеку.

   Из смежной комнаты послышались всхлипывания бабы Нади. Резниченко как-то безрадостно глянул на меня, кашлянул в кулак.

  - Андрей Антонович, наш бывший завкафедрой умер, - сказал он, опустив глаза. - Необыкновенный был человек, Царство Небесное. Умница, интеллигент, преподаватель от Бога. У нас половина преподавателей у него училась. Библиотека после него огромная осталась, очень ценная. Андрей Антонович одинокий был, бездетный, все свои книги завещал родной альма матер. Вот и надо эти книги из квартиры забрать и сюда перевезти.

  - Хорошо, Олег Анатольевич, - ответил я.

  - Андрей Антонович на улице Коммунаров жил, а вы там, как мне помнится, где-то по соседству живете.

  - Да, на Фестивальном проспекте. Совсем рядом.

   Резниченко кивнул, быстро написал пару строчек на листке из блокнота и отдал мне.

  - Вот вам адрес, - сказал он. - Подходите сегодня в четыре. И возьмите с собой матерчатые перчатки.

  - Понял, Олег Анатольевич, - я сунул листок в карман рубашки.

  - Все, свободны. - Тут Резниченко на меня так внимательно посмотрел. - Не выспались что ли сегодня?

  - Да нет, все нормально, - я понял, что куратору уже стукнули про мой храп на паре у Виленского. - Отлично все.

  - Идите, Мезенцев.

  - До свидания.

   В коридоре я вытащил бумажку из кармана и прочел адрес. Улица Коммунаров, дом 8, корпус 1, квартира 12. Реально в двух кварталах от моей хаты, хоть через весь город не надо ехать. Занятия кончаются в два часа, успею поточить чего-нибудь вкусненькое и еще "ВКонтакте" заглянуть.

   Звонок на пару прервал мои мысли. Аудитория 224, в которой у нас будет английский, в другом крыле, надо спешить. Я прошел по коридору, вышел в вестибюль. И увидел группу людей, преподавателей и студентов - они в молчании стояли у накрытого красной тканью стола, приставленного к стене. На столе я увидел вазу с красными гвоздиками и большую фотографию в траурной рамке. С фото на меня смотрел поверх старомодных роговых очков умными немного печальными глазами незнакомый мне пожилой человек. Под фотографией было написано следующее:

   "КУЗНЕЦОВ АНДРЕЙ АНТОНОВИЧ

   17 февраля 1924 г. - 19 апреля 2014 г."